Разрыв (ЛП) - Де Стефано Лорен - Страница 14

- Мне нужен воздух – говорю я.

- Подожди – говорит он мне в след, но я иду по коридору, спотыкаясь, пока пара чьих – то рук не хватает меня за руки. Я пялюсь на бейджик медработника не понимая и не в состоянии прочесть его имя. Он, наверное, моложе, чем я. Там где работали мои родители, в лаборатории, тоже были медработники и это всегда поражало меня, насколько они были серьезными и молодыми, и как хорошо знали медицину.

- Миссис Эшби? – спрашивает медбрат. Его голос слишком нежный.

Я мотаю головой, опустив глаза.

- Простите – шепчу я – Нет…

Линден подходит сзади. Он говорит слова непонятные мне. И медработник говорит слова, которых я не понимаю. И я не могу понять ничего из сказанного, пока Линден не спрашивает:

- Можем ли мы увидеть ее?

Я разворачиваюсь кругом, чтобы посмотреть на него. Он хочет ее видеть? Разве он не понимает, что тело – это не человек? Разве он не понимает, как это ужасно смотреть на нее не живую.

- Вам нужно будет подождать какое-то время, пока она не придет в себя,– говорит медбрат.

И вдруг – я не знаю почему – его имя обретает смысл. Исаак. Мрак отступает, который до недавнего времени меня поглотил. Мое сердце стучит в ушах и в горле. Я стараюсь осознать все, что говорят сейчас. Где то там, на столе, в стерильной комнате, моя сестра по мужу снова начала дышать. Это произошло неожиданно, они были уверенны, что она не выживет. Ее сердце снова гонит кровь к ее мозгу, к пальцам, щекам, по всему телу. Сесилия, моя Сесилия. Всегда боец. Я выдыхаю через зубы, радость и облегчение. Мы с медработником бежим по коридору. Наши шаги эхом раздаются вокруг нас на всех углах, как хлопки. Линден и я, жмемся к друг другу, чтобы увидеть ее в маленькое окошечко в двери ее палаты. Нам пока нельзя туда заходить. Ей нельзя волноваться. Она все еще не пришла в себя от того, что потеряла ребенка на втором триместре беременности. Все это интересно для исследований это то, для чего существует эта больница. Врачи хотят знать все о новых поколениях, и такая большая ошибка возбуждает в них интерес. Мониторы отсчитывают ритм ее сердца. Медработник объясняет, что ее температура будет проверяться, каждый час. Они отмечают любое изменение в ее теле. Но я не вижу интриги не в одной из этих вещей. Я не вижу больше смысла в исследованиях. Я только вижу мою сестру по браку, которая едва держится. Пластмассовая маска, прикрепленная к ее рту, затуманивается от ее дыхания. Ее щеки разрумянились, глаза ее лениво бродят вдоль проводов, которые соединяют приборы с ее телом. Ее сердцебиение, небольшие зеленые взрывы на мониторе. Она выглядит одинокой и потерянной. Я прижимаю руку к стеклу, и мое тусклое отражение падает на ее кровать.

- Но она будет в порядке? – спрашивает Линден. Мне кажется, он не слушал медработника.

- Вы сможете увидеть ее утром - отвечает медработник.

Старые слезы все еще блестят на лице Линдена. Его губы шепчут молитвы призрачным богам. Единственное слово, которое я могу разобрать - «спасибо». Он берет мою руку и ведет меня в холл, где мы будем дожидаться рассвета, чтобы прийти и увидеть живую Сесилию с ее огненно-рыжими волосами.

Почему это произошло? Много причин. Она молода, говорит Линдену врач первого поколения, и какими бы хорошими не были гены, беременность в быстрой последовательности, может навредить молодой девушке. Я могу с уверенностью сказать, что он этого не одобряет. Многие из первого поколения ненавидят то, что произошло с их детьми и с детьми их детей. Они смотрят на нас и видеть в нас совсем не то, что хотели бы видеть. Врач изъясняется безличными, клиническими терминами: плод, инфекция, плацента, гипотеза, пациент. Все это есть в учебниках. Наиболее вероятная гипотеза заключается в том, что плод был мертв в течение нескольких дней, инфекция распространилась через ее кровь как лесной пожар. В конце концов, ее тело захотело избавиться от источника проблемы, и начало действовать. У нее началось кровотечение, а потом она потеряла сознание. В то время как мы пытались не дать ей уснуть в машине, ее тело уже сделало свое дело. Мы неизбежно потеряли бы ее, без надлежащего лечения. Все это звучит так официально, то, как врач объясняет возможные причины. Буд-то я читаю один из лабораторных отчетов моих родителей. Это так просто. Никто не говорит о том, что если бы она не нашла в себе силы спуститься вниз, то было бы слишком поздно. Мы бы упустили время, разговаривая о расторжении и близнецах, там, на верху, она бы умерла в одиночестве. Я гоню эту мысль из моей головы прочь.

- Я не понимаю - говорит Линден – Ведь не было никаких признаков.

- У нее все время был жар – вспоминаю я. Я помню, какая она была горячая, когда мы спали вместе. И я вспоминаю все поочередно: как тяжело она дышала и храпела, кости казались хрупкими, мешки под глазами. Линден удивлен. Он говорит, что понятия не имел, что это так серьезно. Это меня не удивляет. Даже за пределами особняка, он не видит полной картины всего. Он видит то, что его научили видеть. Я не могу винить его за это.

Позже когда мы сидим одни в холле, он говорит:

- Это все моя вина.

- Нет – говорю я – Конечно, это не так.

Он дрожит. Я касаюсь его руки.

- Она была такая несчастная, когда Дженна заболела – говорит он – Счастлива она была только тогда, когда была с Боуэном. Мой отец убедил меня, что другой ребенок утешил бы ее.

- Ну а ты? – спрашиваю я – Ты бы хотел этого ребенка?

Он смотрит на свои колени и очень тихо говорит:

- Нет. – Он вытирает слезы с лица – Я просто не знаю, что еще сделать, чтобы было лучше.

Бедный Линден. У него были сразу, четыре жены, которых он обожал и возможно любил. Но мы напугали его, девочки, с нашей интенсивностью, весом нашей печали и резкостью сердец. Роуз хорошо его знала. Она хранила свое страдание и нашла способ любить его. Дженна и я, закрылись от него. Мы улыбались за обеденным столом, позволяли спать подле нас, но мы носили траур, когда были одни. Только Сесилия могла любить его, своим способом, который знала: внезапно. Все поверхностно. Я видела ее печаль – и это ужасно. Пока рос Боуэн в ее животе это уже началось, но после родов стало хуже и после того как умерла Дженна. А потом ушла я. Линден хочет, чтобы она была счастлива. Он забрасывает ее нежностью и дорогими вещами, но даже он знает, что в итоге он тоже оставит ее.

Матрас под небольшим наклоном, когда мы заходим, что бы повидать мою сестру по мужу. Ее глаза темны. Инфекция, вызванная выкидышем, оставила после себя, лихорадку. Она блестит от пота. Ее губы и щеки ярко-розовые. Волосы свалялись в колтуны. Она выглядит опустошенной. Вымотанной и слабой. Линден стоит возле меня в дверях, он хочет взять меня за руку, но не делает этого. Я знаю, он пытается уважать наш развод, пытается привыкнуть к тому, что мы больше не женаты. Но в этот момент, я хочу, чтобы он держал меня за руку. Мне нужна его сила, а ему нужна моя, так же как раньше.

- Линден? – хрипит Сесилия.

Он тут же подбегает к ней.

- Я здесь, любимая – говорит он, целуя ее в макушку, в ее нос, в ее губы с нежностью говорящей, он так рад, что с ней все в порядке. Это, то внимание – ради которого она живет. Но она так слаба, единственное, что она делает, это утомленно улыбается.

- Тебя не было здесь, когда я проснулась – говорит она – Я за тебя волновалась.

Линден негромко смеется:

- Ты волновалась? – удивляется он – Прошлой ночью ты нас всех перепугала.

- Я? Напугала? – она пытается широко открыть глаза.

Врач говорил нам, что она слишком слаба, и не сможет долго разговаривать, но он явно недооценил ее решимость.

- Где Боуэн?

- С Боуэном все в порядке – говорит Линден, и еще раз быстро целует ее в губы – Мой дядя отвез его обратно, к себе домой.

- Но он проголодается – говорит она. Она пытается сесть в вертикальном положении, но Линден держит ее за плечи.

- О Боуэне позаботятся, Сесилия – его голос суров – Ты увидишь его позже. Сейчас тебе нужно отдыхать.