Контакты на разных уровнях - Захаров Марк Анатольевич - Страница 1

Захаров М. А. Контакты на разных уровнях. 2‑е изд. М.: Центрполиграф, 2000. 410 с.

Уведомление (Вместо предисловия, которое все равно никто не читает) 5 Читать

О чем я думал в 1986 году 6 Читать

Какие спектакли я ставлю? 7 Читать

«Учебник по режиссуре» 12 Читать

Советы абитуриентам 14 Читать

Фантасмагорический театр 18 Читать

Почему я стал режиссером 31 Читать

Вон из Москвы 50 Читать

«Домашний» театр Владимира Полякова 58 Читать

Воинствующие дилетанты 73 Читать

Энергетический мост 80 Читать

Как я дружил с В. Н. Плучеком 94 Читать

О «Доходном месте» 115 Читать

Хорошее начало 117 Читать

Годы странствий 180 Читать

Шарль де Костер и Григорий Горин 195 Читать

Тот самый Мюнхгаузен 205 Читать

Контакт с кинематографом 215 Читать

Мысли благие и зловредные 221 Читать

Загадка Олега Янковского 233 Читать

Контакты со среднестатистическим зрителем 236 Читать

«Оптимистическая трагедия» 244 Читать

Что я думаю про Е. П. Леонова 256 Читать

Авторская стилистика 267 Читать

Рождение новой профессии, или Откуда берутся плохие спектакли 275 Читать

Суперпрофессия 287 Читать

Предатели 293 Читать

Контакты с пространством 297 Читать

Коридор поиска 316 Читать

Режиссура зигзагов и монтаж экстремальных ситуаций 336 Читать

Площадь согласия 359 Читать

Как я мешаю жить молодым режиссерам 401 Читать

{5} Уведомление

(Вместо предисловия, которое все равно никто не читает)

«Контакты на разных уровнях» были написаны мной в конце 1986 года, когда цензурный аппарат неофеодально-тоталитарного государства уже начал разрушаться, но отдельные его механизмы продолжали с чудовищным упорством следовать прежним идеологическим установкам. Один из таких механизмов все еще функционировал в руководстве издательства, которое заказало мне эту книгу. Я не ставил перед собой никаких политических задач и тем не менее со многими достаточно невинными суждениями вынужден был расстаться.

Возвращать выброшенные цензурой абзацы сегодня нет ни возможности, ни желания. Заниматься коренной переработкой написанного тоже не захотелось, потому что книга была написана, что называется, на одном дыхании и делать вид, что в 1986 году я дышал как-то по-другому, показалось излишним. И все-таки кое-какие коррективы внести захотелось. Что-то пояснить из тех суждений, что носились тогда в моем сознании, и дописать хотя бы чуть-чуть из того, что носится в моих усталых мозгах сегодня.

Многие из моих чисто человеческих и режиссерских воззрений, профессиональных интересов и методологических {6} поисков остались неизменными. Они оказались любопытными для тех, кто интересуется искусством вообще и театром в частности, поэтому книга, изданная издательством «Искусство» в 1988 году, почти мгновенно разошлась среди читателей. Я очень благодарен издательству «Центрполиграф» за его нынешний интерес к моим прошлым контактам, да еще на разных уровнях.

Разумеется, я не удержался на определении «чуть-чуть» и при переиздании книги позволил себе несколько видоизменить отдельные страницы и даже написать новые. Делал я это осторожно, сдержанно, а иногда вдруг резко и решительно. Режиссер должен совершать непредсказуемые поступки. Наитие, сумасбродные идеи и спонтанные выбросы не проверенных наукой противоречивых, непоследовательных утверждений повышают доверие к режиссерской личности. Такова специфика нашей профессии.

О чем я думал в 1986 году

Обрести контакт с современным зрителем трудно. Еще труднее обрести контакт с современным читателем. Зритель, он хоть уселся перед сценой и сделал минут на пять внимательное лицо. С каким лицом взглянет читатель на мои сочинения — предугадать трудно. В момент выхода этой книги ситуация в подлунном мире, мне думается, не упростится, скорее усугубится, и мои нехитрые мысли могут наверняка затеряться в гигантском потоке информации, что угрожающе насыщает ныне околоземное пространство. Единственный способ быть услышанным — подать во Вселенной свой собственный голос. Не подражать чужому. Сделать это трудно по многим причинам, и прежде всего потому, что надо хорошо знать — какой он, твой голос. И вообще — кто ты и что ты?

{7} Очень непростой вопрос. Чем проще вопрос, тем сложнее на него ответить. Режиссеру надо отвечать по делу. И начинать надо со спектаклей, которые он ставит.

Какие спектакли я ставлю?

По-моему, очень хорошие. Иногда не очень хорошие, иногда просто хорошие. Иногда средние, посредственные и даже удовлетворительные. Иногда я даже ставлю спектакли, о которых можно сказать: «Так себе». Ниже этого определения, мне думается, я все-таки не опускаюсь…

«Мне думается» — мое любимое словосочетание. Оно кажется мне забавным. Человек, который всерьез и многозначительно говорит о себе: «Мне думается», по-моему, вызывает у окружающих ироническое к себе отношение. Отчасти это входит в мои намерения. Мне нравится выглядеть несерьезным человеком, хотя на вид я достаточно угрюмая личность. Каким бы делом я ни занимался, мне хочется усилить некоторую комедийность, свойственную нашей действительности. (Фраза чудом уцелела в 1986 году.)

Мое первое серьезное признание: любой ценой мне хочется вызвать у людей иронию по отношению к себе и предмету нашего разговора. Так легче и веселее жить. Так удобнее рассуждать о высоких материях и низменных проблемах.

Возможно, здесь сказывается моя природная склонность к лицедейству (я начинал свой путь как актер) и еще — влияние очень веселого русского писателя Аркадия Аверченко. Благодаря ему где-то в самом начале 60‑х годов я взялся за перо и стал от отчаяния — в связи с низкой заработной платой и отсутствием каких-либо приятных перспектив — писать юмористические рассказы. Некоторые из рассказов я публиковал {8} в периодической печати, другие вещал дурным голосом в радиопередачах «С добрым утром», о чем теперь в значительной степени сожалею. Но это не вся правда. Кроме написания посредственных полуэстрадных опусов с сомнительными шутками и пошловатыми сентенциями я выработал полезную для своей профессии неприязнь к низкопробной эстраде, которая меня и сегодня частенько подкарауливает, но запах которой ощущаю кожей. Речь сейчас не о моей эстрадной неуравновешенности, от которой потом терзаюсь, речь об известном умении составлять на бумаге забавные словосочетания.

Несмотря на наличие некоторого числа поклонников моего писательского таланта, талант, как таковой, я с негодованием отрицаю, но на литературном навыке настаиваю.

Склонность к литературным занятиям очень пригодилась мне позднее, когда, обретя свою основную жизненную профессию режиссера, я сумел выстроить на бумаге сценарную основу своих будущих театральных и кинематографических работ. Так появились пьесы, а потом спектакли, сыгравшие в моей жизни весьма важную роль, — «Разгром» по роману А. Фадеева, «Темп‑1929» по ранним произведениям Н. Погодина, «Проснись и пой!» по мотивам М. Дьярфаша, «Автоград‑XXI», «В списках не значился» по роману Б. Васильева и др. Умение конструировать литературную первооснову режиссерского сочинения сослужило мне добрую службу и при работе над телевизионными фильмами вроде «Обыкновенного чуда», и при сочинении современных музыкальных спектаклей вроде «Юноны и Авось».

Впрочем, литературный навык — это в моем представлении не только одна сюжетная конструкция, это еще и обостренный слух, столь необходимый режиссеру, это знание лексических ответвлений от дежурного хрестоматийного слога, это острое чувство стиля и {9} особое вдохновение, когда перо, ведомое подсознательным импульсом, само по себе выделывает на бумаге совершенно непредвиденные экзерсисы, а ведомый тобою актерский организм вдруг подсказывает тебе неожиданно ловкое комедийное слово, фразу и даже целый диалог, чаще всего с отсутствием привычной логики, но веселыми признаками сумасшедшей жизни, которая нас повергает из ужаса в хохот и обратно.