Обратная сторона войны - Сладков Александр Валерьевич - Страница 44

Начальник тюрьмы указал на ушастого и носастого парня в халате и тюбетейке. Он оказался глухонемым. И совершенно не похожим на чеченца. Скорее это был классический таджик или туркмен. Попытался я с ним переговорить на пальцах, а что толку. С тем и расстались. А волшебную бумажку мы больше нигде не доставали.

В Афганистане даже «вездеходы» не ездят.

Возвратившись в лагерь, мы застали уныние.

– Ну что опять произошло?!

– Японец живой. Вернулся.

– Ну и что? Радоваться надо!

– Так вещи-то его мы уже раздербанили. А рюкзак афганцам отдали. На кой он ему на том свете нужен?

– Действительно… На кой. А где сам самурай-то?

– Уехал. Обиделся.

– Неудобно получилось…

Фотокудесник Владимир Савельевич Сварцевич. Пробует себя в телесъемках

Мы уже стали привыкать. К пыли этой, к жаре. К моджахедам, которые жили тут по своим законам позапозапрошлого века. Вот, кажется, нет здесь порядка. Хаотичность одна. Ан нет. Вот Володя Сварцевич, из «АиФа», вырулил как-то на съемку в российской пятнистой летной курточке. Да еще с шевроном «Российская армия». Его тут же подозвали местные товарищи с автоматами:

– Вы в армии служите?

Вова оторопел:

– Нет…

– Так вам нельзя в таком виде ходить. Снимите вашу камуфлированную одежду.

Вот вам и порядки. А у нас в камуфляже Российской армии мусор грузят, под забором в грязи валяются, гаражи охраняют – пожалуйста, демократия!

А еще тут ко мне подошли наши охранники. И опять на Владимира Савельевича показывают:

– Мы ему сегодня ночью кишки выпустим.

Я, конечно, похолодел, но виду не подал.

– А что такое-то? Может, я и сам участие в этом приму?

– А он все время на маму плохое слово говорит. Мы-то понимаем! Мы-то помним русский!

Надо сказать, что Савельич ругался не больше остальных. Может, громче немного, но за это же не казнят. Однако надо было реагировать. Я пошел от обратного:

– Режьте!

Моджахеды посмотрели на меня с нескрываемым ужасом.

– Режьте, ребята, а мы его подержим!

Они развернулись и засеменили от меня на скорости, как черти от ладана, постоянно оглядываясь. А так в целом все у нас было хорошо. Рис надоел, который здесь называют пловом. И чай – легонько подкрашенный кипяток. Но мы добивали свои запасы тушенки и «Доширак», пили кофе с сушками и были довольны.

Писать тексты все чаще приходилось по ночам

Правда, в один из вечеров у нас случился казус. Мы ввалились в наш лагерь пыльные, потные и смертельно усталые. Наползались по передовой. Но я решил сделать еще одно дело. Давно хотел записать интервью местного мэра, Кази Кабира. Он вызывал у меня интерес тем, что, по моим сведениям, имел отношение к нападению на двенадцатую российскую заставу в Таджикистане в девяносто третьем году. Громкое было дело. И я бывал на той заставе. Короче. Я отрядил в посыльные нашего переводчика.

– Мухаммед, сходи к местному царю и скажи, что русские журналисты желают взять у него интервью. Веди его сюда, короче.

Я умылся водой из колодца и как раз прикидывал, удобно ли будет встречать гостя в тапочках и спортивных трусах, когда Мухаммед явился обратно.

– Как там? Идет?

У толмача были выпучены глаза. Он был возбужден, если не сказать перепуган.

– Нет!

– Ну и хрен с ним. Отдыхаем.

Мухаммед обогнал меня и встал нос в нос.

– Ты чего?

– Он нас к себе зовет!

– Да не пойдем мы.

– Ты не понимаешь. Он не просто раис (хозяин). У него пятнадцать тысяч сарбозов, и с ним лучше не ссориться.

Чертыхаясь, мы собрали аппаратуру и двинули к резиденции Кази Кабира.

На подступах нас остановила охрана. Товарищи, словно из массовки фильма «Белое солнце пустыни». Только Черного Абдуллы не хватало. Нас похлопали по карманам и пропустили. А вот переводчиком занялись с пристрастием. Он завизжал:

– Да чего они меня лапают!!!

Странно. В модельном понимании наш друг был далеко не красавец.

– Ой, за сиську ущипнул!!!

Мы развернулись, угрюмо уставились на моджахедов. Те, гогоча, подтолкнули Мухаммеда в сторону резиденции. Он шагал и шипя матерился.

– Сволочи какие! У меня жена, дети! Педерасты!

У ворот нас снова остановила охрана. Эти были в камуфляже и в разгрузках. С автоматами и пулеметами. Старший поманил меня, видать, внешность моя показалась ему самой буржуйской, и чуть-чуть растворил ворота. Я обомлел. Во дворе по левую и по правую сторону рядами сидели богатые афганцы. Это можно было определить по чистым халатам и пакулям и по холеным лицам. А посередине, вдали, сидел Бурхануддин Раббани, официальный президент Афганистана, собственной персоной. Еще не дряхлый старик. Чалма, белая окладистая борода и черные-черные глаза. Видать, чайку заехал хлебнуть к Кази Кабиру.

Я показал охраннику жестами, что хочу снимать. Он кивнул. Галаныч подоспел со своей камерой. Нам приоткрыли чуть шире ворота, и мы сняли, как Раббани прервал свою трапезу, помолился со всеми вместе и опять сел за стол. Охранник, вращая глазами, дал знать, что пора заканчивать. Мы благополучно вернулись на базу. Господи, одни приключения. Ну и страна!

Молился президент, молились и его моджахеды

А утром мы направили свои стопы на рынок. И там я не переставал удивляться. Ну, во-первых, на окраине города я увидел ход ишаков. И остолбенел. На меня в сторону базара шел поток этих ушастых животных с седоками на горбах. И шириной этот поток был метров в пятьдесят. И был он нескончаем. Настоящая ослиная река. Я не мог оторваться. Смотрел и смотрел, пока меня Галаныч не утащил.

Во-вторых… У нас на каждом большом рынке есть автостоянка. Здесь же имелась парковка для ишаков. Каждый хозяин заводил своего четвероногого друга в загон, на уши ему цепляли номер, и все, транспортное средство оставалось в сохранности. А знаете, как на рынке взвешивали товар? У каждого продавца вместо гирь были камни. Вот их-то и клали, как грузики на весы. Как они друг другу верят – ума не приложу. Афганистан – это какая-то отдельная, закрытая цивилизация. Меня заворожил рубщик мяса. Он препарировал висящего барана с филигранной техникой. Когда подошла моя очередь, он взял нож в зубы и улыбнулся мне, как лучшему другу. Представляете такую картину? Рот до ушей, белые зубы и зажатый между ними клинок. Аж мурашки пошли по телу, и это в сорокаградусную жару.

Я купил баранью лопатку, а еще попросил отрезать курдюк. Лопатку мы дома зажарили, а вот курдюк я поручил домовладельцу. Его надо было просто сварить. Ну, думаю, хоть родной Кавказ вспомню, поем вечерком бараньего сала с горчичкой. Отнюдь. По приезде с производства я заглянул в кастрюлю. Наш афганец зажарил курдюк в одну большую шкварку, размером с моченое яблоко. Эта шкварка болталась в кастрюле в собственном топленом жиру. Чудо-повар улыбался и показывал большой палец, мол, хорошо же! Правда, хорошо? Я согласился, даже похвалил его. На афганцев кричать бесполезно. Я, помню, облаял однажды своего переводчика, так он слезу пустил и три дня со мной не разговаривал. Не потому что жидкий такой, нет. Он просто свято верил в нашу дружбу. А я ее предал. Долго потом у него прощения просил, стыдно было.

Торговец мясом

Эх, загадочная страна… Я потом не раз и не два работал в Афганистане.

И он никогда не разочаровывал. Всегда удивлял. Не было дня, проведенного мною в Кандагаре, Джелалабаде, Кундузе, Файзабаде, Поли-Хумри, Баграме, Гардезе и так далее, чтоб я не воскликнул: «Вот это да! Это поразительно!» Или что-то в этом роде. Так было всегда.