Ученик чародея - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 12

• Предыдущая
• 12/162
• Следующая

— Простите, я, конечно, командовать ротой не могу, я не военный человек, но помочь командиру могу — я китаист.

— Китаист?.. Что значит «китаист». Китаец так это — китаец. А не китаец так не китаец… Китаист?!

Эту тираду произнёс тогда Крауш. А я как сейчас вижу этого армянина, вижу, как он краснеет до ушей и смущённо объясняет:

— Извините, но я Грачьян, приват-доцент… Учебник китайской грамматики для студентов Лазаревского института.

— Лазаревский институт?.. — пожал плечами Крауш. — Не знаю!..

Тогда этот молодой командир латышских стрелков — товарищ Крауш, — наверно, даже думал, будто это хорошо: не знать, что такое какой-то там «Лазаревский» институт (интересно, что он, латышский стрелок, думает сейчас?).

— Извините, я не хотел вас обидеть, — сказал тогда «китаист» Грачьян, — я могу быть простым переводчиком.

— Сразу бы и сказал! — рассердился Крауш. — Так переведите нам: кого хотят бойцы китайской роты себе в командиры?

И помнишь, как Грачьян, запинаясь от смущения, перевёл:

— Они хотят?.. — Он несколько раз переспросил китайцев, прежде чем решился выговорить: — Кажется, они действительно хотят… меня.

Так вот, жизнь снова свела меня с сыном погибшего в гражданской войне приват-доцента, кавалера ордена Красного Знамени Тиграна Грачьяна. Хотя Сурен мне и не сын в биологическом смысле этого слова, но я считаю его своим вторым «я» и физическим продолжением этого «я» на будущие времена — те лучшие времена, которых нам с тобой не увидеть. Хотя именно мы-то, пожалуй, и вложили в них всё, что имели. Одним словом, если Грачьян — он же Грач, он же Грачик — появится у тебя с делом о самоубийстве Ванды Твардовской, из-за которого полетел в туманную Прибалтику, возьми его под личный строжайший контроль и руководство. Я помню кое-кого из твоих работников — опытные, верные люди. Они многое смогут дать моему Грачу. Хочу, чтобы из него вышел настоящий человек нашей профессии.

Отмою свои старые кости и снова за работу! (Кстати: предложили интереснейшую работу. На этот раз в прокуратуре Союза.) А пока вручаю твоему опыту и бдительному оку молодую, но уже не лишённую хорошего опыта особу Грачика».

Если бы не это письмо, Краушу, быть может, и не пришло бы в голову задержать в Риге приехавшего по московской командировке Грачика. Дело о покушении на самоубийство Ванды Твардовской прокурор мог бы передать и своим работникам. Но дело задержалось из-за невозможности снять с неё допрос. Родителей Ванды в Латвии не оказалось. К тому же Ян Валдемарович с самого начала ознакомления с делом Твардовской принял решение о приобщении его к делу Круминьша. На это у прокурора были свои соображения. При кажущейся флегматичности Крауш почти всегда, когда сталкивался с необычным делом, загорался огоньком личного интереса к нему. Не будь он так занят большой государственной работой, он, вероятно, и не удержался бы иногда от искушения самому броситься в гущу следовательской работы. Руки чесались прикоснуться к живой жизни, от которой его теперь отгородили стены нарядного кабинета. При столкновении с тем или иным поворотом интересного дела Крауш всегда испытывал сильное возбуждение, которое, впрочем, умудрялся тщательно скрывать под внешностью официальной строгости. Его ум приходил в энергическое движение. Крауш начинал думать за своих подчинённых. Силою логики, подкреплённой многолетним опытом и интуицией, он приходил к выводам, очень часто предугадывавшим результат кропотливой работы подчинённых.

Проанализировав первые же данные по делам Круминьша и Ванды Твардовской, Крауш посоветовался с Комитетом Государственной Безопасности. Он чуял здесь кое-что не только связывавшее эти дела, но и выводившее их из ряда обычной уголовщины. Оценив сложность дела и посетовав на загруженность своего аппарата, Крауш после письма Кручинина окончательно решил, что самым разумным будет не отпускать Грачика в Москву, а именно ему и поручить ведение этого дела под его, Крауша, собственным наблюдением. Так будет лучше всего!

То, что холод и пасмурное небо то и дело разгоняли курортников с пляжа, не смущало Грачика. Молодость не боится капризов климата и смены температур. Сушь и ковыльное приволье степи ей так же милы и полезны, как сумрачная прохлада лесов или бурная влажность взморья; пальмы Сухуми или сосны Карелии — не все ли равно? Лишь бы было красиво, привольно и весело.

Грачик рассчитывал, что как только закончится дело Ванды Твардовской, ему удастся и покупаться, и погреться на Рижском взморье. Поездка в Прибалтику была запланирована давно, когда в неё собирался ещё и Кручинин. Был подготовлен к путешествию новенький автомобиль Нила Платоновича, была даже приобретена в складчину разборная байдарка. На ней друзья собирались совершать экскурсии по озёрам Эстонии и Латвии.

Прилетев в Ригу для расследования дела Ванды Твардовской, Грачик относился к пребыванию здесь, как к антракту перед увлекательным путешествием на «Победе», лишь только её сюда перегонят и приедет Кручинин. Но тут Ян Валдемарович Крауш предложил Грачику заняться делом Круминьша. Грачик попробовал сослаться на то, что в таком деле рижским товарищам и книги в руки, но прокурор довольно решительно заявил, правда, не глядя на Грачика:

— Народ у меня сейчас очень загружен, сами знаете: нужно пересмотреть тысячи дел. Ваш приезд весьма кстати. К тому же — скупая улыбка, мало свойственная обычно суровому прокурору, пробежала по его лицу — по аналогии: там самоубийство, тут самоубийство.

— Это лишь на папке значится «самоубийство», — возразил Грачик, — а на самом деле Ванда Твардовская…

— Вот, вот, — перебил его прокурор, — тут, по-моему, тоже только «на папке»… И, кроме того, у меня есть свои причины свести эти дела в одно. Когда придёт время, я вам скажу почему.

Серьёзность дела Грачик понял сразу, как только Крауш рассказал ему предысторию. Заключалась она в том, что вскоре после снятия охраны с двух латышей Круминьш исчез. Соседи Круминьша показали что он ушёл в сопровождении офицера милиции и какого-то штатского и больше не вернулся. Вскоре после этого по городку С. пополз слух о том, что-де, несмотря на добровольную явку Круминьша советским властям, невзирая на его раскаяние и прощение, его всё-таки арестовали.

• Предыдущая
• 12/162
• Следующая