Поджигатели (Книга 2) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 84

• Предыдущая
• 84/126
• Следующая

— Поездов в Либерец не будет. Таково распоряжение правительства! Либерецкий митинг отменён.

Над площадью было слышно дыхание нескольких тысяч людей. Неожиданно к нему примешался отдалённый гул. Скоро он сделался таким сильным, что покрыл дыхание толпы. Приближался поезд. Он не остановился, только сбавил ход, чтобы принять жезл, и помчался дальше, в сторону Либереца. Все ясно увидели в окнах вагонов каски полицейских.

Гул негодования пронёсся над толпой.

Начальник станции поспешно нырнул в балконную дверь и через какую-нибудь минуту появился на площади. На голове его, вместо фуражки с галунами, была шляпа, — такая же, как на тысячах мужчин, заполнявших площадь. Все поняли, что он превратился из должностного лица в частного гражданина, чтобы иметь возможность принять участие в обсуждении удивительного события: правительство запретило собрание в Либереце; правительство послало в Либерец поезд с полицейскими, чтобы помешать собранию!

Голоса, обсуждавшие происшествие, делались все громче. Толпа разбилась на группы. Многие требовали посылки телеграммы президенту. Кто же, как не Бенеш, должен стоять на страже интересов демократии, кто, как не он, ответствен за их нарушение?! Уж не выдумали ли и это новшество английские лорды и французские министры, чтобы угодить ублюдку Гитлеру?

Кое-где раздавались голоса, пытавшиеся доказать, что отмена праздника — простая мера предосторожности, имеющая целью избежать столкновения с белочулочниками. А к чему могло бы привести такое столкновение в городе, расположенном у самой границы, должно быть ясно всякому благоразумному человеку.

Но благоразумных, желающих выслушивать эти убеждения, нашлось немного. Голоса протеста раздавались все громче. Тут распахнулось окно пивной, выходившее на площадь, и на подоконнике появился радиоприёмник. Голос диктора бесстрастно бросал слова, заставившие толпу притихнуть. Все лица обратились к репродуктору. Повидимому, заканчивая начатое ранее сообщение, диктор проговорил: «…Чехословацкое правительство вновь обращается к британскому и французскому правительствам с последним призывом и просит их пересмотреть свою точку зрения. Оно делает это, веря, что защищает не только свои собственные интересы, но также и интересы своих друзей, дело мира и дело здорового развития Европы. В этот решительный момент речь идёт не только о судьбе Чехословакии, но также и о судьбе других стран и особенно Франции».

Диктор умолк. Из репродуктора слышалось только монотонное гудение.

Кто-то в толпе крикнул:

— Браво, Бенеш! Долой капитуляцию! Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!

— Да здравствует независимая республика! — крикнуло сразу несколько голосов.

Им ответили другие:

— Долой Чемберлена!

— Позор Франции!

Эти возгласы покрыли все остальные.

Во вот чья-то рука подвинула рычажок настройки, и диктор заговорил громче:

«…вкратце смысл британского ответа на ноту нашего правительства сводится к абзацу британской ноты, который мы передаём полностью и без комментариев: „Правительство его величества просит чехословацкое правительство спешно и серьёзно взвесить все последствия, прежде чем оно создаст ситуацию, за которую правительство его величества не могло бы принять на себя ответственность“.

Голос диктора был покрыт криками с площади:

— Мы не хотим никаких величеств!

— Чехословакия не нуждается в няньках!

Но, как живой человек, воспользовавшийся минутной паузой, диктор начал своё сообщение, заставившее мгновенно умолкнуть даже самых крикливых:

«Полностью публикуем депешу Москвы советскому послу в Праге: «Первое: на вопрос Бенеша, окажет ли СССР, согласно договору, немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени Правительства Советского Союза утвердительный ответ.

Второе: такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша, — поможет ли СССР Чехословакии, как член Лиги наций, на основании статей 16-й и 17-й, если в случае нападения Германии Бенеш обратится в Совет Лиги наций с просьбой о применении упомянутых статей.

Третье: сообщите Бенешу, что о содержании нашего ответа на оба его вопроса мы одновременно ставим в известность и французское правительство».

Рядом с лакированным квадратом репродуктора появилось возбуждённое лицо человека с седыми усами. Все сразу узнали в нём начальника станции. Высоко держа шляпу, он крикнул:

— Теперь Даладье некуда деваться. Слава Москве! Сталину на з дар!

И толпа дружно прогремела:

— …здаррр!.. здаррр!..

— Нас предают в Лондоне!

— Нас предают в Париже!

— Мы хотим защищаться!

— Пусть нам дадут оружие!

— Пусть нам дадут оружие, мы будем защищаться!

Опираясь о плечо начальника станции, на подоконник взобрался такой же седоусый человек и, потрясая кулаком, прокричал:

— Мы будем защищать Чехию, мы будем драться за республику. Пусть нам дадут оружие! — Он кричал по-немецки, он был немец. Его знали тут все. Толпа ответила ему радостным приветствием.

Но вот в толпе послышался смех, громкий, истерический. Он был так пронзительно громок, что его услышали во всех концах площади, и словно мгновенный испуг заставил всех затихнуть.

Хохот оборвался и сменился задыхающимся воплем:

— Защищаться?.. Одним против всех — против Гитлера, Чемберлена, Даладье, против всей сволочи всего мира? Нет, это наш конец.

Кричавший так же истерически-громко разрыдался.

Прежде чем толпа успела выразить своё отношение к этому неожиданному заявлению, на балконе станции появился Гарро.

Его встретили пронзительными свистками, единодушным криком:

— Долой Францию!.. Позор французам!

Гарро стоял бледный, вцепившись в перила, и ждал, когда стихнут крики. Наконец ему дали говорить.

— Друзья мои, чехи и немцы, я вместе с вами кричу: позор! Позор предателям чести Франции, позор изменникам слову! Но клянусь вам словом солдата: Франция не виновата в этом позоре. Виноваты те, кто предаёт её в целом так же, как каждого из вас. Ваш позор — позор всех честных французов, ваше несчастье — несчастье Франции. — Гарро перегнулся через перила и, казалось, готов был прыгнуть в толпу. Он с возрастающим возбуждением прокричал: — Старый французский солдат, сражавшийся рядом со многими из вас за честь Франции и за свободу вашей республики, я хочу сохранить право называться французом, хочу сохранить право на ваше рукопожатие — я буду с вами до конца, что бы ни случилось, хотя бы сам Даладье пришёл сюда вместе с Гитлером. Моя пуля будет первой, которая пронзит грудь ренегата. Клянусь вам, друзья мои, тысячи французов станут в ваши ряды, как они стали недавно в ряды бойцов Испанской республики, вопреки воле наших продажных и глупых министров. Да здравствует незыблемая дружба наших великих народов, да здравствует верность и честь! — Он отогнул лацкан своего пиджака и, показывая толпе вдетую в петлицу розетку почётного легионера, крикнул: — Пусть это будет залогом моей верности клятве, которую я даю сейчас Чехословацкой республике. — С этими словами он отколол красную розетку, поднёс к губам и бросил в шляпу. За нею зелёную ленточку с пальмовыми ветвями — знак военного креста, а там следующую и следующую — все ленточки своей разноцветной колодки. Он поднял шляпу над головою, чтобы её видели все. — Я возвращаю это правительству Франции как знак презрения к нему.

• Предыдущая
• 84/126
• Следующая