Поджигатели (Книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 54

• Предыдущая
• 54/189
• Следующая

Гитлер умолк, с досадою глядя, как генерал достаёт сигару, словно это могло отвлечь внимание слушателя. С видимым нетерпением он ждал, когда Гаусс закурит.

— Нас называют варварами? Ну да, мы варвары! Мы хотим быть варварами… Это почётное звание! Откровенная жестокость поможет мне избежать ненужной волокиты с недовольными и злопыхателями! Скажите, как иначе я достигну нашего господства, которое длилось бы, по крайней мере, тысячу лет? На этом пути меня не остановят никакие политические трактаты, никакие договоры!..

Гитлер уже не говорил, — он кричал, ухватившись за спинку кресла, как за край пюпитра. В углах его рта появилась пена. По исступлённой энергии, какую он вкладывал в речь, можно было подумать, что он говорит перед тысячной толпой. У Гаусса создалось впечатление, что он умышленно взвинчивает себя.

— Нам нужно создать такое материальное превосходство над нашими возможными врагами, чтобы победа была обеспечена во всех случаях и в кратчайший срок, — сумел, наконец, вставить Гаусс…

Одно мгновение Гитлер смотрел на него удивлённо, как человек, наскочивший на неожиданное препятствие. Потом громко рассмеялся:

— Если я решу воевать с Францией, то мои люди окажутся в её столице ещё в мирное время. Это будут французы. Они будут маршировать среди бела дня по улицам Парижа. Они смогут войти в любое министерство, в парламент, занять телеграф, вокзал, здание генерального штаба!.. Не смотрите на меня такими глазами! Я утверждаю: в течение нескольких минут любая страна — Франция, Польша, Чехословакия — лишится своих руководителей. Задолго до войны мною будет установлен контакт с людьми, которые составят угодное мне новое правительство. Я продиктую им условия раньше, чем раздастся первый выстрел на фронте. Первый огонь следует открывать в тылу!..

По удивлённому виду Гаусса Гитлер догадался, что тот не понял смысла этого восклицания. Он с готовностью пояснил:

— Я имею в виду, что первые пули предназначаются правителям враждебного государства. Если эти выстрелы будут верно направлены, война вообще может оказаться лишней.

— В таком случае, — иронически заметил Гаусс, — вероятно, целесообразно вернуться к системе турниров. Турнир правителей — один на один.

Гитлер состроил презрительную мину.

— Я не могу позволить себе роскоши рисковать своей жизнью — она слишком нужна Германии. За меня это дело должны делать другие. Одна пуля в затылок противника — и спор решён сам собою.

— На место убитого встанет же кто-то другой.

— В том и заключается задача: этот другой должен быть моим человеком.

Гаусс видел, что спор бесполезен. Он решил дать Гитлеру высказаться.

Но Гитлер внезапно умолк, неподвижно уставившись в одну точку на занавеске окна. Он размышлял: говорить или не говорить, что в одном пункте своей программы он не уверен — в том, что ему удастся взорвать тыл Советского Союза и продиктовать русским свои условия… Говорить генералу о своих сомнениях или нет?..

Он решил промолчать. Никто не должен был сомневаться в его могуществе. Даже эти вот чортовы старые перечницы с Бендлерштрассе, воображающие, будто они знают все там, где дело касается войны.

Генерал воспользовался этой паузой:

— Никогда нельзя быть уверенным в том, что мы сможем подавить желание чужого народа в целом оказать нам сопротивление! Уроки прошлых войн говорят о величайшей сложности этой задачи.

Гитлер посмотрел на Гаусса со снисходительностью, как на человека, который не способен понять простых вещей. Он вплотную приблизился к генералу и таинственным полушопотом проговорил:

— Здесь дело в судьбе!.. Высшие силы не определили ещё тогда моё явление народу!.. — Он отодвинулся от Гаусса и, нагнув голову, словно прицеливаясь, посмотрел на него прищуренным глазом. — Иначе, могу вас уверить, не произошло бы ничего подобного революции восемнадцатого года. Тогда я ещё не мог стать во главе моего народа, хотя… конечно, знал уже свою судьбу. Мой гороскоп был уже составлен! — поспешно добавил Гитлер и вдруг, без всякой последовательности, вернулся к прерванной теме и продолжал все громче, срываясь на визг: — Правительство Германии обязано стремиться к тому, чтобы его истинные намерения были скрыты от масс. А кто об этом думал? Меньше всего Людендорф! Впрочем, сейчас нас с вами интересует не Людендорф-политик, а Людендорф-полководец, использующий военные знания прошлого и передающий нам этот багаж усовершенствованным собственным опытом. Что же мы тут видим? Канны, мой милый генерал! Канны и опять Канны! Ничего больше. Я далёк от мысли отрицать ценность этого открытия Шлиффена, но при чем тут Людендорф? Любой мальчишка, играющий на улице в солдат и разбойников, понимает, что нужно так расставить свои силы, чтобы охватить противника с флангов. Зверь в джунглях, нападая на врага, старается наскочить с фланга. Это так же естественно, как стремление человека ходить носом вперёд!.. Кстати о Каннах, генерал. — Слова вылетали из уст Гитлера все быстрее. — Я переосмыслил ход этой битвы, и только мой анализ останется в веках, как нечто, на чём будут учиться полководцы. Вы, наверно, помните, какую роль, со слов Сципиона, приписывают манёвру Гасдрубала и Магарбала?..

Гитлер приостановил свою речь, вопросительно глядя на Гаусса. Тот машинально кивнул, и только тогда уже, когда Гитлер начал торопливо выкладывать перед ним подробности сражения, генерал сообразил, что Сципион не имеет никакого отношения к сражению при Каннах. Он, как сквозь сон, слушал лихорадочно поспешную, хриплую речь Гитлера:

— …все утверждения военных авторитетов — пустяки. Я открыл истинную причину поражения римлян: не левое крыло Сервилия дрогнуло первым, как думали до сих пор, а центр Эмилия. И дрогнул он потому, что пятьсот кельтиберов, обманным образом, под видом перебежчиков, засланные в тыл римлян, решили дело в пользу Ганнибала. А все остальное — пустяки, выдумки генералов, которыми они хотят придать цену своим высохшим мозгам! Я создам новые правила войны, по которым будут воевать мои генералы. Весь опыт на тысячелетия назад потеряет всякий смысл, когда я дам своё решение. Одно оно будет руководить полководцами на тысячелетие вперёд. Никаких открытых сражений, никаких наступлений, прежде чем в тыл противника не засланы армии моих шпионов. Обман, а не дислокация армии решит судьбу битвы. Взрыв изнутри всей системы обороны противника, а не осада крепостей — вот что будет моею системой! — Гитлер простёр руку в пространство и торжественно прохрипел: — В века, в века летит мой гений победы, отрицая все и утверждая себя. Закон войны — это я!

• Предыдущая
• 54/189
• Следующая