Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта - Казаков Илья Аркадьевич - Страница 1

Фото И. Казакова на обложке из личного архива автора В оформлении книги и вклейки использованы фотографии А. Федорова В коллаже на обложке использованы фотографии: Валерий Шарифулин / Фото ИТАР-ТАСС; Александр Федоров / Спорт-Экспресс / Фото ИТАР-ТАСС; Imago sportfotodienst / Фото ИТАР-ТАСС; efks / Istockphoto / Thinkstock / Gettyimages.ru

Самое поразительное со мной случалось именно в те моменты, когда я оказывался в шаге от того, чтобы отчаяться и разувериться, но все еще продолжал хранить где-то глубоко внутри себя ту самую мечту. Можно сказать, что Бог испытывал меня, хотя это будет слишком самоуверенно и некорректно. Скорее мне просто давали насладиться радостью от свершившегося во всей полноте, иначе это бы не порождало такого ликования. Сбывалось у меня далеко не всё, но все самое настоящее и нужное сбывалось.

Так произошло с личной жизнью. С профессией. Я даже комментировать начал неожиданно для самого себя. Пройдя по комментаторскому конкурсу, я был дальновидно зачислен в рядовые сотрудники. Бегал за кассетами, учился монтировать, служил подставкой для микрофона.

Свой первый сюжет для «Футбольного клуба» я делал на пару с Тимуром Журавлем. 16 сентября 1996 года Вася Уткин отправил нас делать отчет о матче «Динамо» – «Спартак». Я надел на съемку лучшее, что у меня было – и удостоился выговора за белый плащ.

– В таком виде на футбол ходят не журналисты, а бандиты!

Трехминутный сюжет мы делали ровно два дня. Писали текст, который Вася безжалостно зачеркивал, говоря, что он вообще никуда не годится. Переписывали, скрипя мозгами и страдая от бессилия, потом переписывали заново, и так шесть раз. Сюжет венчала фраза, которую придумал Тима, ее нам великодушно разрешили оставить: «…но этот мяч встретили могучие кулаки Сметанина». А потом шел ответ Цымбаларя на мой вопрос: «Дорога к «золоту» для «Спартака» теперь открыта?»

А через семь месяцев случился казус: Леха Андронов как-то проспал и не приехал на репортаж. В 23.00 в последнем туре «Примеры» было мадридское дерби; «Реал», выигрывая, становился чемпионом.

Мы сидели в легендарной шестнадцатой комнате и ждали обзор тура на НТВ. Сюжеты сделаны, до эфира еще часа полтора. Маслаченко был уже загримирован и развлекал нас, желторотых, роскошными байками.

– …В гостиницу мы вернулись только под утро. Короткий сон, душ – и на стадион. Мой юный друг, мы выиграли 1:0, и я взял пенальти!

Мы балдели. Я сейчас пишу это и сам себе завидую – тому, что память моя сохранила столько воспоминаний о Никитиче и что в моей жизни был тот самый «Плюс», со дня основания и до апрельского раскола НТВ в 2001-м. Мы недавно проговорили по телефону с Васей полтора часа, и я сказал ему: «Мне очень повезло, что для меня «Плюс» остался прежним, словно я тогда просто закрыл дверь. Не законсервированным, а живым. Точно я в любой момент могу ее открыть, заглянуть – а там все то же, все так же и все те же»…

И тут в шестнадцатую ворвался выпускающий редактор. Напуганный и растерянный. Уже восемь минут мадридское дерби шло без комментатора. Комментатор не приехал на матч! Кому-то нужно было немедленно бежать в малый пятиэтажный корпус и комментировать. Чтобы вы понимали, на дворе был девяносто седьмой год. Интернета тогда не существовало от слова «вообще». Мы черпали информацию из газет, новостных лент и телефонных разговоров.

Дима Федоров, самый старший и самый опытный из нас, сорвался и побежал, на ходу попросив меня распечатать составы и принести ему. Я разволновался от ответственности, прыгнул за компьютер, схватил лист с принтера и побежал вслед за Димой. Нужно было дождаться лифта, спуститься на первый этаж, добежать до подземного перехода, пронестись в другой корпус и добежать в восьмую аппаратную.

Новый олимпийский корпус использовался для нужд НТВ крайне редко. Я более-менее знал его, потому что именно в нем проходил конкурс комментаторов. Именно там снимали «Чародеев». Свое знаменитое «Люди, ау!!!» Фарада кричал на втором этаже.

Когда я добежал до аппаратной, Димы в ней не было. Он заблудился. Не напрочь, но основательно. Я тяжело дышал и волновался. Выпускающий волновался еще заметнее. Потом он сказал: «Иди, садись». И я пошел.

Шла шестнадцатая минута матча. Необходимо было что-то сказать, с чего-то начать. Выпускающий советовал поздороваться и извиниться. Я подумал и сказал первую фразу, прокрутив в голове те две минуты игры, что я увидел:

– Чем еще можно объяснить такое территориальное преимущество «Реала»?

Меня после матча поздравляли с хорошей работой. Я млел и гордился. И вспоминал, как за год до этого сидел сначала на РКК, потом на том пакетном производстве, вспоминал минувший тур и мечтал комментировать футбол. Я отчетливо помню ту мысль и то мое настроение. То объявление о комментаторском конкурсе, после которого это желание стало просто осязаемым.

Со сборной, кстати, у меня произошло что-то похожее. Я начал задумываться о том, как это должно быть интересно – быть пресс-атташе национальной команды, и тут меня отправили в командировку в Лиссабон. А через года три после того моего дебюта мой друг детства по имени Рома, божественно игравший в футбол, начал тосковать о своей уходящей мечте сделать карьеру футболиста. Я позвонил в Сочи Найденову, попросил его посмотреть парня, и тот сказал: «Пусть едет, у меня игроков вообще нет, я из второго дивизиона людей просматриваю».

Рома обрадовался. Собрался было, но не поехал. Я смотрел на него и не понимал, а он рассудительно говорил мне:

– С отцом посоветовался. На РКК сейчас зарплаты хорошие, солидный соцпакет. Если уйду, неизвестно – возьмут ли обратно. А тут другой город, получится – не получится… Вот если бы в Москве…

Я сказал ему: «Подумай еще раз». А надо было бы сказать: «Ты дурак, Рома, вот твой шанс – езжай и цепляйся, это же Высшая лига. А ты можешь, ты просто идеальный центральный хав. Молодой, бесплатный, без запросов».

Он остался в Москве. Токарь высочайшей квалификации. Вроде доволен жизнью, он всегда был очень светлым и веселым парнем. В нашей команде он был капитаном. На него приходили посмотреть персонально. Даже девочки. В одну из них он был страшно влюблен. Она смотрела с трибуны, как мы играем, и вдруг спросила у соседей:

– А почему у него на рукаве тряпочка?

Ей объяснили, что это капитанская повязка. Потом они встречались, пока он не ушел в армию. А она вышла замуж. Потом второй раз. И, кажется, даже третий. У нее дома жила черепашка, и мы с Ромкой однажды нарисовали помадой на ее панцире сердечко, пронзенное стрелой. Нам влетело, и пришлось бежать за тортом и цветами, чтобы вымолить прощение.

Мы ехали из аэропорта имени Шарля де Голля в сторону центра, и Юля Бордовских с переднего сиденья постоянно повторяла:

– Это еще не Париж. Совсем не Париж.

Дома были как дома, граффити как граффити. Только Париж не был Парижем, пока мы не пересекли Периферик.

Я сидел сзади, у левого окна. И очень ждал, когда увижу Эйфелеву башню. И Триумфальную арку. И Лувр. Все равно что, но только чтобы это был Париж. Настоящий.

Мы подъехали к отелю, расплатились, после чего Вася Уткин дал нам полчаса на захват номеров, а потом мы должны были «всей бандой» ехать на аккредитацию.

Полчаса – это было за глаза. Я был внизу через пятнадцать минут. С двумя тысячами долларов в кармане – всеми моими суточными за сорок дней командировки. Это была немыслимая сумма наличными. Девятьсот я привез обратно и купил на них канадский диван с креслами, а остальные потратил на чемодан подарков и сувениров, да еще на еду. У меня был список из сорока фамилий, и когда я покупал что-то, я ставил галочку напротив очередной из них.

Я покупал брелоки с футбольным мячом ЧМ-98, талисман Кубка мира – петушка Футикса, вино, сыр и уже не помню, что еще. В музее Дали на Монмартре я купил его часы из «Постоянства памяти». Выглядели они восхитительно, но ходили хреново. В Лансе я обогатился двумя пластиковыми каскетками, раскрашенными в цвета английского флага – среди моих приятелей почему-то преобладали поклонники этой сборной.