Секрет свадебного платья - Блейк Элли - Страница 13

— А Нейт свободен?

— От моего отца, — проскрежетал Гейб.

— Что?

— Мое имя идет по отцовской линии. — Он смотрел в потолок и прикидывал, на какой стадии этой пытки ему следует выбить ногой панель, забраться на крышу и лезть вверх по металлическому тросу.

— Он тоже Габриель?

Гейб мотнул головой:

— Франк.

— Значит, его отец? Нет? Любимая козочка отставного барабанщика лучшего друга его отца?

Трудно сказать, что его задело, ее явное желание удушиться здесь или беззащитный вид, трогательно голые ступни, торчащие из-под огромной куртки.

— Мать моего отца звали Габриэлла.

Всего лишь пробный шар, но отдача оказалась весьма чувствительной. На удивление. Что-то сдвинулось у него внутри, словно там образовался некий воздушный пузырь, позволяющий обрести второе дыхание. Но ему наплевать, что она думает о его ангеле-хранителе.

— Имя Габриель у нас идет из поколения в поколение, а у бабушки не было братьев, так что…

— Ей выпала неженская доля.

— Да. — Он посмотрел ей в глаза, они потемнели. Словно она точно знает, что сотворила с его кровью, нервами, ритмом дыхания. Словно никогда не подозревала, что способна заставить его дышать легко, глубоко, свободно.

Она отбросила прядь волос от лица.

— Это так… сентиментально.

— Да ну?

— Как бабушкины пирожки с начинкой. Сказка о моем имени не так сладка, как твой расстегай. — Она рассмеялась как-то невесело. Нахмурилась, посмотрела в пол, ее босые пальчики то поджимались, то растопыривались, Гейб смутился.

Он не настолько силен, чтобы глубоко копать. В лифте, где их ауры соединились в одно целое, его вопрос отнюдь не казался неприличным.

— Как же так?

Чуть слышно пульсировало пространство между ними, и она снова откинула волосы, упавшие на глаза.

— Отец профессионально играл в крикет. На международном уровне. За год едва ли месяца три набиралось, когда он бывал дома. Мама высчитала, что он будет в отъезде, когда я появлюсь на свет, так и получилось. Чтобы хоть как-то причастить его к моему рождению, она попросила выбрать мне имя. Карт-бланш.

Ее голое звучал бесцветно и тускло, но он словно чувствовал холод, сжимающий сердце. Видел льдинки в синих глазах. Они словно подкалывали его под самые жабры.

— Хочешь знать, в честь кого меня нарекли? — Пейдж крепче обхватила руками свои плечи, так что они приподнялись, и снова отбросила волосы за спину.

— Просто умираю.

Она рассмеялась, хмуря лоб, видно, злилась на свою несдержанность.

— Горничная как раз стелила постель в гостинице, когда ему позвонили.

— Н-да… Прикол[6]. — Гейбу инстинктивно захотелось прогладить продольные морщинки на ее переносице.

— Полагаю, мама надеялась услышать отклик в его душе. Думала, он потянется к семейному очагу.

— Помогло?

Ее застывшая улыбка обрела горчинку.

— Не очень. Он продолжал обманывать, она наводила лоск на наш очаг. Но в один прекрасный день ей все это надоело, и она попросила развода. Ему хватило наглости обидеться. Она ему многое великодушно прощала, но он ушел, разбив ее сердце. Какая теперь разница. Все проходит.

«Все проходит, — думал Гейб. — Так мы притворяемся, что не придаем значения событиям, не привязываемся к чему-то или кому-то. Тем самым только соблазняемся снова и снова возвращаться к тому крючку». Он поспешил отбросить эту мысль.

— Ты часто видишься с отцом?

— Никогда. С мамой мы довольно близки. Она славная женщина, великой души человек, и мне никогда не сравниться с ней. А твои?

Ему бы следовало предчувствовать такой вопрос, но он настолько был зачарован созерцанием Пейдж, что это застало его врасплох. Он застыл, уставившись в ее огромные голубые с поволокой глаза. Все расплывается, болит и смиренно жаждет.

Он чувствовал, как сердце стучит уже едва ли не в горле, пока слова медленно выплывали изо рта.

— Они умерли, когда я был еще ребенком. Меня воспитала бабушка.

— Бабушка Габриэлла, — кивнула она и чуть улыбнулась: верно сложила все детали его мозаики в цельный образ.

— Изумительная женщина была. Жесткая. Упрямая. Слава богу. Я был неуемным сорванцом. Шило в заднице. Везде хотел быть первым. Влезть на дерево. Взбежать на вершину холма. Она действовала методом кнута и пряника. И я обязан ей всем, чего достиг.

— Она сейчас в Мельбурне?

— Упокоилась несколько лет назад. Я тогда только начал карьеру. Очень переживал, что ей не довелось узнать о моих первых успехах. — Он вздохнул и внезапно снова почувствовал сдвиг, настолько емкий, что воздушные массы водоворотом хлынули в освободившуюся внутри его полость, где он так долго таил печали.

Она отпускала на волю все, что тяготило. Хотелось расцеловать ее за эту легкость. Черт, да просто расцеловать, не задаваясь вопросами. Губы, порозовевшие от надкусывания. Тонкие пряди волос, свисающие у лица, словно водоросли. Сладкоголосая русалка, завлекающая в свой омут невинные души.

— Пейдж, — сказал он и замолк, поскольку точно не знал, что хотел сказать. Помотал головой, осознавая: нем как рыба у нее на крючке. Какие бы грехи за ним ни числились доселе, он не ошибся, позволив ей войти в его жизнь в самый нужный для нее момент. Эта женщина, которая, казалось, так легко приняла неизбежность их скорой разлуки, которая считала их отношения скоротечной интрижкой, поначалу ошеломила его. Пока он не опомнился, залепив себе пощечину, — мысленно.

Пейдж — сердечная, сексуально пленительная, проницательная, то есть в целом — просто роскошь, но у него есть свои ограничения. Так что вовремя он вспомнил о былом: нечего заново строить те опасные иллюзорные замки, мало ли что ему мнится. Он мог бы и дальше предаваться воспоминаниям, если бы пространство вокруг него не пропиталось вкусным, теплым, нежным женственным ароматом.

Он шагнул к ней и положил ладони на ее плечи. Ее тепло сочилось через его несоразмерную куртку и проникало ему под кожу. Ее тонкий аромат щекотал ноздри, огромные голубые глаза смотрели не мигая, грудь высоко вздымалась. «Да, — подумал он. — Именно то». И гнетуще чувственные флюиды внезапно возбудили ярость, безотносительно к примитивному сексуальному побуждению. Он положил ладонь на стену над ее головой, и ее пронзило жаром от губ, нежных и влажных, когда те приоткрылись, словно моля о поцелуе.

Она облизнула губы, вскинула подбородок, и его пронзило настойчивое, неодолимое, всепоглощающее желание. Жестокое. Беспредельное, как Мировой океан, безжалостно заполнило его. Он прикрыл глаза, отгоняя прочь эту мысль. Заскрежетал зубами, протестуя против подлых намеков естества. Ее рука скользнула ему в шевелюру, тело прижалось к его бедрам, дыхание пощекотало его шею, и он подумал: «Эх, ко всем чертям!» Огоньки подмигнули. И лифт тронулся.

Двери открылись, и Пейдж поняла: если скосит глаза влево, увидит серебристые обои восьмого этажа. Но она не сделает этого, даже если бы ее пытались соблазнить всем кофе Бразилии. Тем более Гейб странно смотрит на нее. Словно проникает в самую душу. Интересно, что он там разглядел? Разочарование, холод, неприветливость? Или искры жара, водопадом бегущего по телу? Хочет намекнуть, что он ее Прометей и ей тепло, потому что он рядом? Она отвела глаза, надеясь, что выдержала приличествующую паузу.

— Пожалуй, нам следует поторопиться на выход, пока эта штучка не передумала. У меня сил не хватит вынести отсюда твое огромное тело, если клаустрофобия свалит тебя с ног.

— Смешная ты женщина. — Ему пора делать ноги, поэтому он на всякий случай придержал дверь, пропуская даму вперед. Огонь, бушевавший внутри ее, успел прожечь дыру и уйти, поэтому Пейдж вполне удалось завести ногу за ногу, чтобы подхватить лодочки и сумочку и покинуть лифт.

Мерцающий свет бил по глазам, ей казалось, что она попала в блистающий холл из пещеры, где просидела год, а не после часового нахождения в прекрасно освещенном лифте. А откровения между ней и Гейбом — всего лишь безумный сон. Она скинула его куртку с плеч и протянула ему на кончике пальца. Он перекинул куртку через руку, посмотрел в потолок, словно прислушиваясь.