Поиски «Озокерита» - Белохвостов Федор Иванович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая

Облизал сухие губы, посмотрел на деда черными, воспаленными глазами. Морозенко дал ему воды.

— От шо, голубе, зараз мы з тобою пидемо до дохтура.

Козловцев непонимающе смотрел на старика.

— Кажу, до дохтура пидемо, — старался растолковать дед.

— Что вы, дедушка! — слабым голосом ответил Козловцев. — Мне жить осталось, может быть, один

день, а вас немцы поймают со мной и расстреляют на месте. Никуда я не пойду. Что вам без толку погибать из-

за меня? Идите, дедушка, а я схожу в рай, гляну, какая там жизнь, — с беспечной улыбкой закончил Ков-ловцев.

— Мовчи, я знаю, шо роблю. А у рай тебе, голубе, не пропустят, дуже чорный.

…Поздним вечером в дом профессора-хирурга Витковича постучали. Профессор, поляк по

национальности, высокий, худощавый, с седой бородкой на белом морщинистом лице, в золотых очках, стоял в

своем кабинете.

— Пришла моя очередь, — сказал он своей жене, когда услышал стук в ворота. — Третий день, как

вступили немцы, и каждый день, каждую ночь хватают людей, сажают в казематы, пытают, расстреливают. Но я

же всю жизнь лояльно относился к властям, я, не вмешивался в политику!

Домашняя работница пошла открывать дверь. На пороге кабинета появился дед Морозенко. Он держал на

руках бесчувственное тело Козловцева. Профессор облегченно вздохнул, поправил очки и рассеянно посмотрел

на окровавленную гимнастерку красноармейца с зелеными петлицами. “Это еще хуже! — думал профессор. —

Если я приму советского солдата — не жить мне, не жить моей семье”. Он хотел было отказать, выпроводить

старика с раненым из своего дома, но вдруг быстро сбросил с себя пиджак. Засуетился.

— Что же вы стоите? — нервно крикнул он на деда Морозенко. — На стол! Давайте на стол…

Операция была сделана удачно. Морозенко хотел забрать Козловцева сразу же после операции, но

Виткович закричал на деда!

— Вы что, с ума сошли? После такой операции! Ему нужен уход, лечение. — Профессор распорядился

поставить кровать в ванной комнате и спрятал там красноармейца.

На второй день дед Морозенко привел Ксению — смуглую, синеглазую девушку с родинкой на правой

щеке. Морозенко несмело вошел в кабинет профессора, снял картуз, поклонился и сказал:

— Здоров був, земляче!

Профессор как будто недовольно посмотрел через очки в золотой оправе на деда, на девушку с родинкой,

стоявшую за широкой спиной деда, и ничего не ответил. Дед помолчал, погладил седую бороду и спросил:

— Як вин себе почувае?

Профессор молчал, о чем-то сосредоточенно думая. Потом поправил очки, молча поднялся со стула и

проводил деда с Ксенией в ванную комнату, а сам плотно прикрыл снаружи дверь.

Козловцев лежал на спине, укрытый белой простыней до подбородка, и спал. Морозенко нагнулся над

кроватью, прислушался к дыханию больного и повернулся к девушке.

— Добрый хлопыць! — ласково сказал он. — Буде житы та нимцив быты.

Ксения с любопытством рассматривала спящего Козловцева. Его волосы были причесаны, желтовато-

бледное лицо окаймляла черная бородка. Посидев еще немного около раненого, старик ушел, а Ксения осталась.

Потом она часто приходила сюда и ухаживала за Козловцевым.

…Прошло два месяца. В местных лесах появился Батько Черный. Многие из хутора ушли к нему

партизанить. Пошел в лес и Морозенко. За ним потянулись выздоравливающие бойцы Красной Армии, когда-то

подобранные им на поле боя.

Владимир Козловцев поправился. Ксения проводила его в лес, где он и встретился со своим спасителем

— дедом Морозенко.

— От дивись, який гладкий став, а ще хотив у рай! — весело воскликнул Морозенко, и в глазах его

появилась счастливая улыбка. Козловцев молча обнял деда. Они трижды поцеловались.

Ксения затуманенными, радостными глазами любовалась трогательной встречей Владимира с дедом.

— А, золота дивчина! — приветствовал ее Морозенко. Она подала ему руку, дед пожал ее, ласково

посмотрел на девушку.

— Спасыби тоби, голубка. Як твое прозвище? — спросил он у Козловцева.

— Козловцев Владимир.

— Ну, тоди я тебе Козулею буду зваты. Горазд?

Ксения вернулась в город. А Морозенко и Козловцев с тех пор уже не разлучались.

Отряд мстителей разрастался, набирал силы. Батько Черный, как они звали своего командира, бывшего

управляющего конторой Госбанка Антона Костенко. разнообразил тактику отряда. То отряд в полном составе

совершал крупные операции, то расползался по всей окрестности мелкими группами в пятнадцать–двадцать

человек, и эти группы совершали диверсии далеко от центральных баз и штаба отряда Командиром одной из

таких групп и был назначен хорошо проявивший себя в боях Владимир Козловцев. Морозенко, когда узнал, что

Козловцев уходит с группой, не захотел отставать от него.

— Пиду и я з тобою. Буду я у тебе або комиссаром, або начальником штабу, — заявил дед и пошел с

Козловцевым. Так они и ходили по лесам вместе.

Еще в то время, когда он отлеживался у доктора и Ксения ухаживала за ним, Владимир понял, что

полюбил эту славную украинскую девушку, а вместе с нею полюбил и украинскую речь. Была у него и другая

причина учить украинский язык: его друг — дед Морозенко говорил больше по-украински, и Владимир часто

не понимал его. Был однажды такой случай. Пошли они с дедом взрывать мост. Морозенко должен был

подползти с одной стороны, устроить шум, отвлечь часового, а Козловцеву предстояло напасть на часового,

потом взорвать мост. Поползли они сперва вместе, потом дед говорит командиру:

— Я пиду, а ты чекай1.

— Куда? — спросил Козловцев.

— Чекай, кажу, — шептал дед.

1 Чекай — ожидай.

— Куда тикать, зачем? — недоуменно шипел Козловцев.

— Та лежи тут! — рассердился дед и пополз. После такого случая и начал Козловцев изучать украинский

язык.

… Листья на деревьях увядали, желтели; еле заметный ветерок неторопливо перебирал их и отрывал

отжившие, засохшие. Осеннее солнце скупыми лучами пробивалось сквозь редеющую листву.

Под большим дубом дымил костер, над которым висело ведро. Недалеко от костра, среди полянки, на

сваленном дереве сидели двое: плотный, широкоплечий старик с седой бородой — дед Морозенко и сухощавый,

подвижной, похожий на цыгана Владимир Козловцев.

— Опять не то? — раскатисто захохотал Козловцев.

— Нэ тэ, Козуля, нэ тэ кажэшь, — сердито говорил дед Морозенко. — Я буду казаты: “Мы з тобою

йшлы?” А ты видповидай: “йшлы”. Я буду казаты: “Кожух знайшлы?” А ты кажи: “Знайшлы”. Я буду казаты:

“А дэ вин?”

— Кто? — спросил Козловцев, улыбаясь.

— Та погодь! Не лизь у пекло. Дай закинчить инструкцию. Я буду казаты: “А дэ вин?” Тоби трэба казаты:

“Хто?” Я буду казаты: “Кожух!” А ты кажи: “Якый?” Я буду казаты: “Та мы з тобою йшлы?” Тоби трэба казаты:

“йшлы”. От як. Зрозумив?

— Вразумил.

— Ну так давай!

— Давай!

— Мы з тобою йшлы?

— Йшлы.

— Кожух знайшлы?

— Якый? — блеснув глазами, спросил Козловцев.

— Нэ тэ кажэшь. Тоби трэба казаты: “Знайшлы”.

— Знайшлы.

— А дэ вин?

— Хто?

— Та кожух!

— Якый?

— Та мы з тобою йшлы?

— Йшлы.

— От добрэ! Вытрымав испыт, голубе. — Дед одобрительно похлопал Козловцева по плечу.

В стороне сидел сутуловатый человек с круглым веснушчатым лицом и чистил пистолет.

— Чтоб вас черти взяли, — сказал он раздраженно. — Сидите и болтаете. Надо драться, а вы…

командиры тоже!

— Якый ты швыдкий! — заметил Морозенко, глянув на партизана.

— А что без толку сидеть? Мы же партизаны, действовать должны.

— На то буде указ начальства.

— А где оно, начальство? В чаще, в блиндажах где-нибудь прячется. Волков бояться — в лес не ходить.

— А начальство на своему мисти. Воно знае, шо трэба робыть.

— Послали бы меня к командиру, я бы с ним поговорил. Нельзя так сидеть, в неделю одну операцию

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая