Поиски «Озокерита» - Белохвостов Федор Иванович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/40
• Следующая

— Вы почти угадали, — ответила ему Клава с простодушной улыбкой.

Он поднял бокал и предложил выпить.

— Выпьем за лучшее будущее! — сказала Клава.

— Нет. Давайте выпьем просто — за человека, — возразил немец. Он допил бокал.

— Так вы хотите знать, кто я? Я — немец. Я люблю Германию, люблю свой народ. Биография моя очень

простая. Я — не банкир и не сын банкира. Я — не барон и не помещик. Я — горный инженер. Вас это

устраивает? — улыбнулся он.

— Вполне. Вы женаты?

— Была у меня жена. Мы вместе с ней учились в институте. Погибла она в шахте. Уже во время войны.

Она погибла в один день с моим отцом и в одной шахте.

— Ваш отец был шахтером?

— Да. Мой отец был шахтером. У меня есть еще три брата. Они тоже простые шахтеры.

— Где же сейчас ваши братья? Живы они?

— Один, знаю, жив. Он и сейчас работает в шахте. А двое — где-то на фронтах. В первые дни войны

были на русском фронте. Потом я потерял с ними связь…

Клава узнала, что он прислан сюда, чтобы организовать геологоразведку.

— Нам нужна марганцевая руда и многое другое, что поглощает военная промышленность в огромных

масштабах. А недра вашей земли обладают огромными богатствами.

— Вы полагаете, что Советская Россия не в состоянии освоить эти богатства? И это вас беспокоит? —

шутливо спросила Клава.

— Нет, почему. Это так утверждает только наша пропаганда. Я же полагаю наоборот. Как показывает

война, русские великолепно осваивают богатства своих недр…

— Почему вы всегда такой грустный? — спросила однажды Клава. Это было вскоре после

Сталинградской битвы.

— Отчего же быть мне иным? — ответил Эрих. — Под Сталинградом нашли смерть сотни тысяч немцев.

Многие из них, конечно, шли на войну сознательно, но многие тысячи обмануты. Мне жалко их. Но еще не в

этом трагедия. Трагедия в том, что все эти жертвы не только бесполезны, но и позорны для нашей нации. Мало

сказать, что это авантюра, это — катастрофа, в которую фюрер и его клика втянули наш славный немецкий

народ. Мы же войну не выиграем. Это было ясно уже после битвы под Москвой. А некоторым немцам известно

было еще до начала войны Германии с Россией…

— Не сможете ли вы рассказать о сражении под Сталинградом? — осторожно попросила Клава.

— Отчего, можно. Конечно, то, что известно мне…

И он довольно подробно рассказал ей о сталинградской трагедии для немцев.

Так Клава почти регулярно стала получать вполне легальную информацию о положении на фронтах. Все

эти данные она передавала подпольному горкому партии.

Клава была хорошо информирована о боях под Курском.

— Дорого обошлось нам наступление под Курском, — говорил Эрих. — Мы оставили там более

шестидесяти тысяч солдат и офицеров, три тысячи танков, более тысячи самолетов, сотни орудий, тысячи

машин. И все это — напрасные жертвы Просто удивительно, о чем думает правительство, на что рассчитывает

фюрер? Я случайно прочел копию отчета генерала Шмидта, командира девятнадцатой танковой дивизии,

разгромленной под Курском. Он пишет, что мы слишком мало знали до начала наступления об укреплениях

русских. Мы не предполагали здесь и четвертой части того, с чем нам пришлось встретиться. Каждый

кустарник, все рощи и высоты были превращены в опорные пункты. Эти пункты были связаны системой

хорошо замаскированных траншей. Всюду были оборудованы запасные позиции для минометов и

противотанковых орудий. Но труднее всего было представить упорство русских, с которым они защищали

каждый окоп, каждую траншею! Мы несли огромные потери. За четыре дня только двадцать седьмой полк

потерял сорок танков из шестидесяти пяти. Мы здесь ввели в дело новинку германской военной техники —

танки “тигр” и самоходные орудия “фердинанд”. Мы были в полной уверенности, что эти танки и орудия

сокрушат русскую оборону и проложат немецкой пехоте путь на Москву. Однако эти надежды не оправдались.

Нас изумила техническая оснащенность русских! Мы не ожидали такой силы и упорства со стороны русских!

— Они не ожидали такого упорства! — зло говорил Эрих. — Они не предполагали, какой силой

обладают русские! А сколько было уроков истории, что с русскими воевать нельзя? Неужели и после этой

войны еще найдется такой сумасшедший, который захочет войны с Россией? Как вы думаете?

— Этого я не могу сказать вам, — отвечала Клава. — Я не разбираюсь в политике, ни. тем более, в

военных делах. Да и ни к чему мне это. У меня есть работа. Я — модистка. Зачем мне эта война…

Ее знакомство с Эрихом продолжалось довольно долго и прервалось совершенно неожиданно- в одну из

суббот немец не пришел. Не было его и в следующую. Больше Клава не встречалась с ним. Видимо, его

перевели куда-то.

8.

Однажды Таня в приемной барона встретила сутуловатого мужчину с круглым веснушчатым лицом. Тот

удивленно посмотрел на нее, слащаво улыбнулся и поклонился как-то особенно, будто говоря: “А мы с вами уже

знакомы”. Таня, конечно, вспомнила, что это — Тимофей Гордиенко, которого она видела в Киеве в штабе фон

Траута, но прошла мимо, не ответив на поклон, как будто и не заметила. “Какой противный тип, — подумала

она, — наверняка провокатор. Интересно, за кого он принимает меня? Впрочем, это не имеет большого

значения”. Она решила, что очень важно установить, что он делает у немцев. Таня стала припоминать, сколько

раз видела его тогда в Киеве, в какое время приходил он в штаб, с кем встречался. Удивительно, как это мог

жить такой человек среди советских людей? Как его не распознали? Вообще до войны, собственно даже до

поступления в разведку, ей казалось, что в нашей стране нет плохих людей, а все хорошие, что нет и врагов. И

была она тогда такой счастливой! Конечно, случались у нее огорчения — в школе, дома иногда, но что это за

огорчения, когда ей восемнадцать–двадцать лет, когда мальчики крутятся вокруг нее, а сердце ее и без того пело,

она цвела. А какие заманчивые, радужные дали были на ее жизненном пути!

“Неужели до войны все наши советские люди были такими беспечными, как и я? — думала Таня. — А

если внимательно присмотреться к человеку, к его жизни, его поступкам, ведь можно все-таки заметить

лживость? Но нельзя же не доверять каждому? Нет, тут должен быть инстинкт, не только разум. Бдительность

— вот великолепное качество, каким должен обладать каждый советский человек”.

Раздумывая о предателе, Таня не заметила, как к ней подошел неожиданно появившийся в приемной

капитан Шмолл.

— Добрый день! — сказал он Тане, не обращая внимания на Гордиенко.

— Добрый день, — ответила Таня и подумала: “Что ему нужно?” Она пошла из приемной в свою

рабочую комнату. Капитан последовал за ней.

— Вы ко мне? — спросила Таня, хотя ясно было, что он пришел к ней, но спросила потому, что ей

противно было смотреть на этого гестаповца; она хотела скорее выяснить, для чего он явился сюда, и отделаться

от него.

— Да, к вам, — ответил капитан, многозначительно и нахально посматривая на девушку.

— Прошу садиться, — пригласила Таня официальным тоном.

Шмолл сел, достал из кармана расческу, причесал волосы, закурил сигару. Таня знала этого капитана,

знала, что он вел проверку ее “благонадежности” и нашел ей “дядю” Шлемера. Она несколько раз встречалась с

гестаповцем в комендатуре и в штабе, но не обращала на него внимания. “А зря не интересовалась им, —

подумала она. — Это не просто мерзавец, но, должно быть, коварный враг”. Таня стояла напротив капитана, их

разделял стол.

— Я слушаю, — сказала она.

— Не надо спешить, прелестная фрейлен Берта. Сядьте, поговорим, время у нас есть.

— Я не давала вам повода говорить мне комплименты. Я не нуждаюсь в них и прошу, господин капитан,

• Предыдущая
• 15/40
• Следующая