Лейтенант милиции Вязов. Книга 2 - Волгин Сергей - Страница 35

— А мы соскучились! Понятно?

— Ох, уж эти мне больничные палаты, — вздыхала Зоя. — Попала я туда разок. Слева слышишь — ох, справа — ах, пойдешь по коридору, заглянешь в палаты — везде бледные люди. Со страха умереть можно.

— Там, наверное, все от твоего смеха бледнели, — сказала Катя.

— А ведь верно, девочки, — всплеснула руками Зоя. — Как засмеюсь, со всех сторон кричат: «Тише, пожалуйста». Когда много смеешься, обязательно скорее выздоровеешь, — добавила она серьезно.

Девушки хохотали.

— Миша имеет дело с людьми такими… — Зоя пригнула голову, чуть склонив ее на бок, стряхнула на лоб кудряшки, нахмурила брови и оглядела подруг исподлобья, с перекошенным ртом. Но тут же вскинула голову, засмеялась.

…Михаил шел по тенистому тротуару, не слыша стука своих каблуков, не видя ничего вокруг. На него смотрели темные глаза Нади. Казалось, она шла с ним рядом и молчала. И как много было глубокого смысла ь этом молчании!

Ему стало душно, он растегнул ворот кителя. Капельки пота поползли от висков по щекам, повлажнели руки. Он пришел к каналу и разделся. Холодная вода обожгла горячее тело, перехватила дыхание, но он плыл и плыл, борясь с быстрым течением, настойчиво, упорно, почти с остервенением.

К дому он подходил посвежевший и почти успокоившийся.

Костя уже спал. Михаил не стал его будить, разделся и, ложась в постель, увидел на полу женскую заколку. Поднял ее и с недоумением осмотрел. Откуда она могла появиться? В последние дни Костя творил чудеса: чистота в комнате, тюлевые занавески и вот — женская заколка… Что это могло значить?

Спрятав заколку в ящик стола, Михаил покосился на Костю и лег в постель. Долго размышлял о странных явлениях. Засыпая, усмехнулся: «Что-то вокруг меня все стало загадочным: и поведение Нади, и кульки с яблоками, и тюлевая занавеска, и женская заколка… А не Вера ли тут командует?..»

Накормив мужа и проводив его на работу, Любовь Сергеевна зашла в комнату, где спали дети. Близнецы-приемыши, раскидав ноги и руки, посапывали носами; у одного были грязные коленки, у другого большая ссадина на локте. Остановившись около кровати и глядя на сынишек, Любовь Сергеевна вздохнула: «Как это я не заметила вчера ссадину? Надо было иодом залить. Как бы не разболелась рука-то…» Любовь Сергеевна смотрела на малышей задумчиво и ласково, морщинки на ее лице сейчас разгладились. Она осталась такой же стройной, как в молодости, и даже то, что в годы войны она жила одна с маленькой Верунькой, не оставило особого следа на ее чернобровом румяном лице. Проснувшаяся Вера смотрела на мать из-за ширмы, любовалась. Красивая у нее мама и ласковая. Только иногда она не понимает самых простых вещей, думает, ее дочь еще совсем несмышленая, как братишки, не доверяет, придирается к каждому пустяку.

Почувствовав пристальный взгляд дочери, Любовь Сергеевна обернулась.

— Проснулась, Верунька? — спросила она шопотом, прошла за ширму и села на кровать дочери.

Немного помолчали, разглядывая друг друга. У Веры расплелись косы и лежали на подушке волнами — густые, светлые. Загорелое лицо и выгоревшие брови были смешными, мальчишескими. Вера вдруг засмеялась, рывком села и обхватила мать за шею горячими руками, прижалась щекой к ее плечу и зашептала:

— Мамочка, какая ты у меня красивая! Почему я нескладная? Скажи, мамочка…

— Будет, дочка, будет, не дури, — с напускной строгостью сказала Любовь Сергеевна, обнимая дочь. — Ты у меня тоже красивая, только пообгорела малость, чернушкой стала.

Хотя шторы на окнах были приспущены, лучи солнца пробивались в щелки, и в комнате, как при восходе солнца, было ясно, тепло и уютно. Свет проникал за ширму, и была заметна разница между загорелыми руками Веры и белыми красивыми руками Любови Сергеевны.

— С кем же ты, дочка, бываешь на озере? — спросила мать, заглядывая в глаза дочери.

— С подругами, — ответила с нескрываемым удивлением Вера и тоже заглянула в глаза матери с любопытством и даже лукавинкой.

— А мальчики?..

Вера догадалась о чем идет речь, поджала упрямо губы.

— Большинство из нашей школы. Бывает Виктор, Костя, Муслим, Петя…

— С Костей ты продолжаешь встречаться?

— А почему бы и нет?!

Вера высвободилась из объятий матери, легла на подушку, закинув за голову руки.

— Неужели у тебя нет девичьей гордости?.. — спросила Любовь Сергеевна уже громче, посмотрев на спящих ребят»

— А при чем здесь гордость? — переспросила Вера. — Ты, мама, слишком доверчива, веришь каждой сплетне. Пойми: я уже не маленькая и сама знаю, что мне делать, и в людях я уже кое-что понимаю.

— Понимаешь ли?.. — мать хотела что-то еще сказать, но тут раздался стук в дверь, и она поднялась, сказав:-Кого это принесло спозаранку?

Любовь Сергеевна открыла дверь и остановилась изумленная. У порога стоял Костя.

— Ты опять пришел?

— Мне надо поговорить с вами, Любовь Сергеевна, — проговорил Костя решительно и сделал шаг к двери.

— Не о чем мне с тобой говорить.

— Я прошу меня выслушать…

— Нет надобности.

— Мама! — на лесенке, позади матери, стояла Вера в наспех накинутом домашнем халате. — Мама, почему ты не разрешаешь человеку слово сказать?

Но Любовь Сергеевна захлопнула дверь и, обернувшись к дочери, строго и раздельно сказала:

— Я буду разговаривать с тобой, а не с ним.

Больше Костя ничего не слышал, мать с дочерью ушли в комнаты. Он постоял еще минуту, глядя на дверь, потом решил: «Ладно, поговорю с Владимиром Тарасовичем», — и пошел через улицу.

Вера шагала по комнате решительно, шлепая не застетнутыми босоножками, рывком уселась за стол и выжидающе посмотрела па мать, вошедшую следом. Любовь Сергеевна прикрыла дверь в детскую комнату, тоже села за стол, поправила руками волосы и только тогда заговорила вполголоса:

— Как ты ведешь себя нехорошо… Я разговариваю с мальчиком, а ты встреваешь в разговор, перебиваешь, начинаешь указывать мне. Я тебе дала поблажку, и ты, забыв стыд, начинаешь грубить. У кого ты учишься грубости? Я прожила больше тебя, немало видела всяких людей и тебе хочу только добра. Сказала я тебе, чтобы ты не встречалась с Костей? Сказала. Почему не слушаешь мать свою?

— Потому что ты не права, мама, да, не права, — горячо, может быть, в первый раз так твердо, возразила Вера. С матерью она всегда была откровенна, и мать понимала ее. «Что же случилось сейчас с мамой? — недоумевала Вера. — Почему она перестала мне доверять?» И, словно отвечая на эти вопросы, Любовь Сергеевна сказала, глядя на дочь заботливыми, строгими глазами.

— Не права? Ты слишком доверяешь. Костя воспитывался в ужасной семье, воровской… От него можно всего ожидать. Ты доверчива, неопытна, и я только хочу предостеречь тебя… У меня сердце изболелось… Вечерами я мучаюсь, жду тебя, гак и думаю, что ты явишься со слезами, что-нибудь с тобой случится…

Любовь Сергеевна поспешно сдернула с комода косынку и вытерла глаза. Но Вера не бросилась утешать маму, как это было всегда, она сидела надутая и непреклонная.

— Нет, мама, ты не права, — упорно повторила она, — Костя не такой, каким ты его представляешь. Виктор ему делает гадости, наговаривает на него, а он старается выручить товарища, заботится о нем. Ты же с человеком и поговорить не хочешь, слушаешь всякие ябеды, наговоры…

— Ну, вот что, дочка, — встала мать, — придет отец, тогда поговорим. Я вижу, мне с тобой не сладить уже…

Костя ждал Михаила до темноты, но так и не дождался. А как ему хотелось посоветоваться! Разговаривать с отцом Веры совсем не то, что с матерью — было страшновато: вдруг и он выгонит? Костя ходил по комнате, чувствуя, как сжимается сердце, по разному представляя встречу, и шептал, подбадривая себя: «Все равно пойду! Надо идти!»

Костя вышел на улицу, когда перед домом уже засветились лампочки, на тротуарах появились белые пятна, словно кто-то пролил мед. Минуту Костя постоял в нерешительности, потом махнул рукой и пошел быстрее, боясь испугаться и раздумать. Вскочил в трамвай. В вагон битком набилась молодежь, парни и девушки шутили, смеялись и, судя по разговору, все они собрались в парк имени Горького. «Если разговор пройдет хорошо, то приглашу Веру в парк», — решил Костя,