Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 72

• Предыдущая
• 72/108
• Следующая

– Помнишь сказку про Финиста Ясного сокола? – спросил кузен. – Там жена могла побыть возле любимого только когда он спал. Ты оставалась без сознания и не гнала меня.

– Спасибо, – слабо улыбнулась графиня.

Больше ни слова. Раевский чувствовал, как тяготит ее. Странное дело, именно сейчас он вдруг понял, что ей все равно. Был здесь кто-то, или нет. Ухаживал, или бросил. Она думает о другом. Сознание собственного бессилия охватило Александра. Впервые со времени свадьбы кузины он готов был поверить, что не нужен ей.

Ноябрь 1824 г. Санкт-Петербург. Зимний дворец.

Фамилия Ламсдорф действовала на великого князя как красная тряпка на быка. Услышав ее за столом вдовствующей императрицы, Никс еле сдержался, чтобы не наговорить гадостей. Вместо этого он выждал минуту-другую, пока горячая лава раздражения начала густеть и подергиваться пеплом. В такие моменты великий князь становился особенно язвителен.

– Полагаю, мои блестящие манеры должны были бы разочаровать вас, мадам, в педагогических способностях этого господина.

Повила пауза.

– Но кого же ты хочешь? – осторожно задала вопрос Мария Федоровна. – Мальчик растет.

Кого? А действительно, кого? Никс покусал губу. До сих пор он считал, что время терпит. Но Саше седьмой год. Труба зовет. Няни и бонны должны исчезнуть. Привычка спать с ночником тоже.

– Не стоит спешить, – с неожиданной рассудительностью заявил царевич. – Все само собой выровняется. Зачем давить на ребенка? Вспомните, я очень плакал, когда от меня удалили мисс Лайон.

– Вам было пять! – возмутилась Мария Федоровна. – От чего вы пытаетесь оградить Сашу?

И опять Никс сдержался.

– Так кто же? – настойчиво потребовала вдовствующая императрица. – Поймите, Николай, ваш ребенок не может всю жизнь просидеть в теплом гнездышке, которое вы с Александрой ему свили…

«Почему нет?»

– Кто? – Матушка буквально клещами вытягивала из него ответ.

– Жуковский! – брякнул Никс первую попавшуюся фамилию.

– Кто? – поразилась Мария Федоровна.

– Поэт наш. Василий Андреевич. – Великий князь был в восторге оттого, что может упереться в землю всеми четырьмя лапами. Его просили назвать кандидатуру. Он назвал. – Решение обдуманное, – веско соврал царевич. – Человек почтенный. Кто лучше образован? Кто лучше воспитан? У него есть имя в Европе. Я наблюдал, как он учил Шарлотту русскому. Ни разу не повысил голоса. Более подходящего наставника для Саши не вижу.

Мария Федоровна вздохнула. Ей всегда казалось, что Николай выберет человека военного. Она даже боялась этого, имея в виду исключительную приверженность собственных детей ко всему, что отдавало сапогами и казармой. Однако Жуковский…

Пока мать не успела выдвинуть каких-нибудь возражений, великий князь спешно поблагодарил ее за чай, захватил из вазочки пирожок с вишней и, обсыпая мундир сахарной пудрой, двинулся к двери. Он ел на ходу и думал. Думал и облизывал пальцы. Конечно, пока никто не видит. Потом достал из кармана платок, старательно вытер губы, смахнул белую пыль и уже чинно пошел к себе.

Трое адъютантов ждали его, намереваясь доложить о делах в Инженерном корпусе, саперном батальоне и 1-й гвардейской бригаде. Они сидели в гостиной, где маленький великий князь возился на ковре, строя из географических атласов в картонных переплетах замок.

– Саша, покажи дядю, – от нечего делать приставали офицеры.

Тот отлично передразнивал всех членов семьи, хотя ему это было запрещено. Улучив момент, когда няня-англичанка отвернулась, мальчик натянул носик и стал копия Константина Павловича. Адъютанты покатились.

– Господа! – воскликнула возмущенная бонна. – Как вам не стыдно!

– Смотри, – развязно бросил ей один. – Если он вырастет похожим на этого дядю, мы те шею свернем.

В этот-то момент Никс открыл дверь. Всю сцену он не видел, но фигуры трех офицеров, сгрудившихся над его сыном, отчего-то не понравились царевичу. Он размашистым шагом прошел к ковру, поднял Сашу на руки и отрывисто бросил:

– Нашли игрушки!

Судя по тому, что адъютанты покраснели, они действительно сболтнули лишнего. Оставив их подумать о своем поведении, великий князь понес мальчика к матери. Пусть порисует в будуаре. Там-то и наткнулся на Жуковского. Разложив на столе свои акварели, Александра хвасталась поэту новыми немецкими пейзажами.

– Василий Андреевич, мне нужно с вами поговорить, – сказал Николай. – Не изволите ли прогуляться?

Гость встал и поспешно поклонился, от чего фалды его сюртука смешно взметнулись. Этот плотный невысокий человек удивительным образом умел сочетать в себе достоинство и редкую доброжелательность. Без чванства и заискивания. Жуковский не приносил сплетен. Ни против кого не настраивал. Ни о чем не просил. И, кажется, был привязан к великой княгине.

– Василий Андреевич, – начал Никс, когда они двинулись рядом по анфиладе залов. – Я хотел бы обратиться к вам с просьбой.

Поэт удивленно поднял брови. Он чуть клонил голову на сторону, стараясь повернуться к собеседнику правым ухом. Легкая глухота была его единственным недостатком.

– Как бы вы посмотрели на то… – царевич вдруг оробел. Он никогда сам не нанимал воспитателей. – Как бы вы посмотрели на то, чтобы стать наставником его императорского высочества?

Для пущей наглядности великий князь выставил Сашу вперед. Он все еще держал мальчика на сгибе руки, а пальцами второй мусолил его по ладошке, отчего тот смеялся и сучил ногами.

– А? – Жуковский решил, что ослышался. – Прошу прошения, ваше высочество. Мне показалось…

– Я прошу вас стать воспитателем моего сына, – очень громко и внятно проговорил Никс. – Я настоятельно… умоляю вас не отказываться.

Царевич спустил ребенка с рук и велел бежать к маме.

Жуковский был удивлен. Но не больше, чем когда ему поручили учить прусскую принцессу.

– Неужели ваше высочество не нашли более достойного человека?

– Нет, – честно сказал Никс.

– Плохи же дала в России с воспитанием, – пошутил поэт. – Я полагал, что вы выберете кого-то из своих генералов. Есть университетские профессора, лицейские преподаватели…

– Василий Андреевич, я буду говорить прямо. – Николай взял спутника под руку. – Саша очень впечатлительный мальчик. Нежный. Ему не нужны ни генералы, ни профессора. Я видел, как вы обращаетесь с людьми. Вы добрый, порядочный человек. Пожалуйста.

Поэт не знал, что и сказать.

– Соглашайтесь, – почти потребовал царевич.

Вместо ответа Жуковский вытащил из кармана мятый листок.

– Прочтите. Это письмо ко мне одного моего молодого друга. Его фамилия Пушкин, она вам вряд ли что-то скажет.

– Обидно даже, – рассмеялся великий князь. – Его «Фонтан» лежит в спальне у моей супруги. А сам он, кажется, в ссылке?

– Точно так-с. – Жуковский поклонился. – Прочтите.

Никс с недоверием развернул лист. Он был не приучен просматривать чужую почту. Но поэт настойчиво кивнул, и собеседник опустил глаза. «Спаси меня! Спаси! Еще раз спаси меня!»

– Что за галиматья? – Великий князь поднял недоуменный взгляд. – Какой-то отец. Какие-то руки. Кто кого побил?

– Никто никого не побил, – со вздохом пояснил Жуковский. – Молодой человек повздорил с родителями и боится обвинений в нарушении морали. По закону, если отец обратится в суд, сына ждет лишение чести. А в его положении ему даже не дадут оправдаться.

Никс пожевал губами. Он отлично понимал, чего от него хотят. Пойти к царю и выступить адвокатом дьявола. Такая вот у нашего ссыльного репутация.

– А что, этот Пушкин… он, и правда, такой… – Великий князь не подобрал слова: «ужасный», «развратный», «дерзкий». – Неуёмный?

Жуковский покачал головой.

– Молодость быстро проходит. Этот юноша – гордость русской словесности.

– Мой ответ – цена вашего согласия? – уточнил царевич.

Поэт снова помотал головой.

– Я уже согласился. Просто вы – единственный член императорской фамилии, которого я еще не просил о Пушкине.

• Предыдущая
• 72/108
• Следующая