Горячий осколок - Шмерлинг Семен Борисович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/23
- Следующая
— Я имею мать, двух сестёр и одного брата, — ответил Бюрке, глядя на Сляднева. Очевидно, он понял, кто сейчас главный. Отвечал он в том же старательно-правильном школьном тоне, в каком спрашивал Якушин? «Хабен зи…» — «Ихь хабе…»
— А где отец? Погиб на фронте?
— Нет. Мой отец скончался от болезни и голода в 1924 году.
— Разжалобить хочет, — вставил Курочкин.
— Может, и правду говорит, — возразил Якушин. — В двадцатые годы в Германии были кризис и безработица.
— А мать у него кто?
— Моя мать служит в гараже у господина Мюллера.
— Кем служит?
— Убирает она, уборщица, в общем, — перевёл Алексей.
— Не буржуи. А сестры, братья ихние?
— Моя старшая сестра Ирмгард находится на сельскохозяйственных работах, мой брат Отто был часовым мастером, вернулся с фронта без руки. Не знаю, сможет ли он работать…
— Люди как люди, — задумчиво проговорил Сляднев. — Ты спроси, где действовала его часть.
— Наш артиллерийский полк, — доложил немец, — двигался по маршруту: Львов, Винница, Одесса, Ростов… Здесь он принимал участие в боевых действиях. Затем проследовал на Кавказ…
«Проследовал» — так и сказал Якушин, гордясь точным переводом.
— На Кавказ? — встрепенулся Сляднев.
— Да, Кавказ.
— Гляди, пожалуйста, земляка встретил, — вставил Курочкин.
Сляднев оставался серьёзным и пристально глядел на немца.
— Где бывали на Кавказе?
— Мы часто переезжали, не помню.
— Пусть вспомнит.
— Город Краснодар, — напрягся немец. — Усь… Усь-Лабянск…
— Стало быть, в Усть-Лабинскую наведывались, — Сляднев тяжело дышал. — А на хуторе Чурилин не бывали?
— Были вы в маленькой деревне Чурилин?-перевёл Якушин, внутренне напрягаясь, передавая скрытое ожидание Сляднева.
— Нет… Точно сказать не могу…
— Эх, Бюрке… — выдохнул Василий. — Скажи ему, Алёша, что были там фашисты, были они в моём Чурилйне. И в мой дом приходили… Стоит он на берегу Кубани, у самых плавней. И там, под ветлами, они шнапс хлестали, наши курки и яйки лопали, а потом петлю на шею моему кровному брату Георгию накинули, а ему и семнадцати лет не исполнилось. Повесили, как танкистов сегодня, и штыками искололи…
Якушин с трудом перевёл сказанное Слядневым, его, как и Василия, била нервная дрожь.
Клаус Бюрке вскочил со своего ранца. Он стоял бледный, с отвисшей острой челюстью. Дрожащими руками прикрывал лицо и грудь. Губы, как молитву, шептали:
— Я возил, я не стрелял… Это фюрер, эсэс…
— Что он говорит? — спросил Карнаухов.
— Говорит, что только водил машину и никого не убил… Во всём, мол, Гитлер виноват и эсэсовцы…
— Ну это ещё бабушка надвое сказала. Гитлер — конечно. Ну а они-то, немцы, куда глядели… Но ты перескажи, что мы его не тронем, у нас этого в заводе нет. Мы же не фашисты, а русские, советские люди. Выясним, кто прав, кто виноват, на то у нас закон есть и совесть.
Сляднев все не мог успокоиться. Он мерил и мерил шагами павильон.
Вскоре пришёл Бутузов. Прожёвывая сало с хлебом и аппетитно причмокивая, сказал:
— Будем отдыхать. Сменяться у машин через два часа..Под утро — отбой-поход.
- Предыдущая
- 15/23
- Следующая
