Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина - Страница 19

• Предыдущая
• 19/114
• Следующая

— Встречу творческую проводит. С поклонницами, — библиотекарю было откровенно скучно.

Ему хотелось домой, ибо там ждала мама и, что куда важней, ужин из трех блюд, а после — любимое кресло у камина и книга… матушка утверждала, что книг ему хватает и в библиотеке, но втайне гордилась, что единственное чадушко вечера проводит дома, не ходит, ни по кабакам, ни по девкам.

Увы, мечтам библиотекаря не суждено было сбыться.

О встрече договаривались загодя, и грозила она затянуться до поздней ночи, что было, конечно, нарушением всех правил, да вот беда, супруга главного смотрителя библиотеки являлась страстною поклонницею сей дамочки…

В общем, жизнь была тяжела.

— Она смотрела в его глаза, которые наливались краснотой… — меж тем продолжала писательница, иным, бархатистым голосом. — Зловеще вздымалась за спиной его луна… свет ее отражался в зеркалах…

Кто?то отчетливо всхлипнул.

— Слушать это не могу… — проворчал библиотекарь и кинул в рот орешек.

Вообще?то правилами было строжайше запрещено есть на рабочем месте, ибо имелся для подобной надобности особый кабинет, однако же до кабинета того поди доберись. И то, орехи — вовсе не еда, перекус малый.

— Не слушайте, — проворчал Гавриил, которого раздражал и запах еды, и сам человек, невысокий, полнотелый, но какой?то переполненный чувством собственного достоинства.

Он окинул Гавриила взглядом, в котором привиделось и сожаление, и презрение — все ж таки библиотекарь весьма рассчитывал на беседу, каковая хоть как?то да развеяла бы скуку нынешнего вечера — и поджал толстые губы.

Уходил молча, горделивой походкой человека, оскорбленного до глубины души.

И стало даже стыдно.

Немного.

— Эсмеральда застыла в ужасе. Она глядела на князя и не узнавала его… того человека, которого знала, как ей казалось, очень хорошо. Того, кому отдала свое сердце… — голос манил.

И звал.

И Гавриил, не способный устоять перед этаким искушением, двинулся на зов. Он ступал осторожно, столь осторожно, сколь позволяли сие новые туфли со скрипучею подошвой.

Он крался, страшась и того, что поймают его за недостойнным сим занятием, и того, что заметят…

Встреча проходила в малой зале, главною достопримечательностью которой было изваяние короля Болеслава Доброго, основателя библиотеки. Изваяние было, как и положено памятникам подобного толку, внушительным, и пусть несколько лишенным портретного сходства с оригиналом, зато величественным, вызывающим у посетителей библиотеки трепет, уважение и иные верноподданические чувства.

Она устроилась у ног Болеслава.

Хрупкая женщина в темно — синем платье, которое подчеркивало удивительную ее красоту. Она сидела на плетеном кресле, и в левой руке держала стопку листов, а на коленях ее лежала изящная папка, в которую листы отправлялись…

Та самая незнакомка из парка.

Ныне она выглядела несколько иной, пожалуй, старше, серьезней, но все же это была именно она.

Гавриил смотрел.

И слушал.

— Князь стремительно обрастал клочковатою шерстью. Глаза его пылали алым, будто бы угли из самой Хельмовой преисподней. На руках появились когти ужасающего вида…

…на встречу с писательницей явилась почти сотня дам, самого разного вида. Молодые и не особо молодые, и такие, чей возраст Гавриил затруднился бы определить… и в нарядах роскошных, и в платьях весьма простых, пусть и опрятных…

— Она же смотрела, не в силах отвести взгляд. Сердце Эсмеральды разрывалось меж любовью и страхом. И протянув руки к князю, она взмолилась: «Если ты желаешь убить меня, то убей быстро…». Он же ответил утробным рыком… а пламя очей сделалось ярким.

Писательница перевернула лист.

Женщины смотрели на нее неотрывно, жадно, боясь упустить хоть бы слов.

— Он же отвечал ей хриплым голосом. «Нет, моя любовь… как могу я причинить тебе вред? Это противно самой сути моей…».

Кто?то тоненько всхлипнул.

— Князя сжигало желание немедля заключить Эсмеральду в свои объятья и предаться с нею запретной страсти. Однако разве мог бы он поступить подобным образом с той, которая была чиста и невинна, подобно первому весеннему цветку? Разве он не любовался ею исподволь, не смея приблизиться, ибо ведал о проклятьи своем…

Полная женщина в розовых шелках смахнула слезы.

— И ныне он пребывал в уверенности, что Эсмеральда, узнав об ужасной его тайне, уйдет, чтобы никогда больше не возвращаться. Он смотрел на прекрасное ее лицо, и страсть сменялась нежностью. Не зная, как выразить чувства, переполнявшие его, князь протянул руку, и уродливый черный коготь коснулся щеки Эсмеральды. «Прости, — сказал князь и голос его дрожал, — я посмел надеяться, что буду счастлив, но теперь знаю точно: счастье — не для меня. Я обречен на вечное одиночество… одиночество в ночи».

И писательница закрыла папку.

Женщины плакали.

Кто?то тайком смахивал слезы, кто?то, как худощавая девица в зеленом платье, рыдал открыто, не стесняясь этакого чересчур уж вольного проявления чувств. Кто?то лишь вздыхал, покусывая губы.

— Но они… — девица громко высморкалась в кружевной платок. — Они ведь будут вместе? Будут счастливы… они такие…

— Будут, — ответила писательница. — В третьей части моей саги… я решила назвать ее «Одиночество в ночи».

— Очень романтично!

— Во второй части князь уйдет на войну, чтобы погибнуть с честью. Но его только ранят, а в госпитале он узнает, что опекун Эсмеральды собирается выдать ее замуж за недостойного человека…

— Какой кошмар!

— Он будет очень страдать, — писательница погладила папку с нежностью. — Впрочем, она тоже… в третьей части князь поспешит вернуться, но опоздает… он появится в храме уже после венчания…

Совокупный вздох был ей ответом.

— Князь похитит Эсмеральду, потому как будет не способен представить ее в чужих объятьях… а муж ее подаст жалобу королю… в общем, там все очень сложно, но потом его повесят.

— Короля?

Писательница нахмурилась, похоже, подобный поворот сюжета ей в голову не приходил.

— Нет, — с явным сожалением ответила она. — Мужа. Он окажется изменником родины, мздоимцем и просто сволочью.

Дамы хором согласились, что в таком случае ничтожного этого человека всенепременно следует отправить на виселицу.

Или на плаху.

На плаху даже романтичней…

— Пожалуй, — писательница прикусила перышко. — Это будет очень драматично… он восходит на эшафот… рассвет встает… белая рубаха, ветер развевает длинные его волосы… и грозно высится палач с топором… и он говорит, что все делал ради любви к Эсмеральде… а она рыдает… ей очень жаль мужа, но она любит князя…

Гавриил потряс головой.

Все?таки в ней сия история, пусть и не прочитанная, не укладывалась.

— Он просит прощения у Эсмеральды… и она его прощает… и после казни они с князем отправляются в храм, чтобы сочетаться законным браком. Все счастливы.

Надо полагать, помимо казненного супруга, хотя, возможно, и он обрел свое счастье в посмертии. Гавриил сунул палец в ухо.

— А… простите… князь так и останется волкодлаком? — подняла руку дамочка в сером платье, по виду, или гувернантка, или нянька.

— Я пока еще не решила… — призналась писательница. — Возможно, сила истинной любви снимет проклятье, и он станет обыкновенным человеком. А может, и волкодлаком будет, но хорошим…

— Хороших волкодлаков не бывает.

Это прозвучало как?то слишком уж громко, и Гавриил не сразу понял, что это он сказал.

И был услышан.

Женщины повернулись к нему… вспомнился вдруг приютский птичник, в котором обретались самые разные куры, от беспокойных, беспородных несушек, каковых в любой деревне имеется множество, до рыжих гершанских, ленивых, неповоротливых, зато красивых в рудом своем оперенье. Были там и белоснежные вассеры, и мелкие, кривоногие кутейманы, чьи яйца потреблял исключительно отец — настоятель, ибо были они не то особо вкусны, не то особо полезны.

Главное, что работать на птичнике Гавриил не любил.

• Предыдущая
• 19/114
• Следующая