Крепостная маркиза - Шкатула Лариса Олеговна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая

Она не питала каких-то особых надежд на приезд нотариуса, справедливо полагая, что маркиз де Баррас и так одарил ее сверх меры. И разве виноват он в том, что его непутевый сын Флоримон исхитрился получить доступ к изготовленным когда-то отцом золотым слиткам.

Вернувшись после похорон в замок, Эмиль деликатно удалился, благо комнат в доме хватало. Удалился и Патрик. Ему выделили комнату недалеко от комнаты Эмиля, и теперь можно было надеяться, что все его потребности, ежели таковые появятся, будут обеспечены.

Когда мужчины ушли. Соня посадила с собой на диван Агриппину… маркизу де Баррас, теперь уже вдову. В глазах людей и по закону она являлась таковой. И хочешь не хочешь, а траур ей придется носить. В общем, посадила она Агриппину рядом с собой и сказала:

— Так сложились наши с тобой обстоятельства, что в подземелье нам все равно спускаться придется…

Раз Антуан де Баррас ничего не сказал молодой жене о золоте, значит, оставил этот вопрос на усмотрение Сони. Захочет — расскажет, не захочет — ее дело. Но вот как все Агриппине преподнести? Хорошо, если там что-то осталось, а если нет? Ведь в подземелье не раз и не два, судя по рассказам Агриппины, наведывался Флоримон. Кстати, отчего Соня так уверена, что это был именно он? И в тот, последний раз он тоже в подземелье спускался. Значит, не успел вывезти все золото…

Однако как ее сиятельство разбирает! Увлеклась, что ли, этим богатством? Странно, Соня до сей поры считала, что она вовсе не алчная. Слишком долго была бедной? Вряд ли такое объяснение может служить оправданием.

Нет, если разобраться, дело вовсе не в алчности.

От этого золота, получалось, зависела вся ее жизнь — Соня поневоле оказалась будто прикованной к нему.

Она… как бы поэтичнее сказать… барахталась в золотой паутине. Но с другой стороны — не бросишь же то, ради чего трудился дед! Он ведь думал не только о себе и своей семье. Скорее всего, он хотел добиться процветания всего рода Астаховых.

Наверняка он так же, как и Соня, был осведомлен о способностях своих предков — среди них было так много настоящих ученых знахарей. Тех, талант и величие которых мало кто из темного люда осознавал.

Взять хотя бы еще в десятом веке жившую Любаву, прапраматерь рода Астаховых. Сколько добра сделала она простым людям, скольких вылечила, поставила на ноги, спасла от смерти! И что получила в благодарность? Эти же облагодетельствованные ею люди едва не сожгли бедную девушку на костре, объявив ведьмой.

Соня ударилась в воспоминания… Кто-то из Астаховых написал историю жизни Любавы. И не только Соня, многие девушки Астаховы зачитывались ее жизнеописанием, прошедшим через многие руки, не раз переписанным теми, чьи имена остались потомкам неизвестными, сохранившимся до конца восемнадцатого века! Рассказ о том, кто были предками самой Любавы, увы, не сохранился…

Какая-то мысль, очень важная, мелькнула в мозгу Сони и пропала, так что княжна даже не успела ее осознать. Тщетно она морщила лоб в попытках вспомнить, о чем именно она подумала, но не добилась успеха. Вынырнув из океана мыслей, она услышала все те же причитания Агриппины.

— Княжна, миленькая, Софья Николаевна… — продолжала бубнить та. — Ну что вас тянет во всякие такие нехорошие места? То в тайную лабалаторию, то в подземелье… Что вам в покое не сидится?

— Поговори мне! — привычно прикрикнула на нее Соня и осеклась. Агриппина больше не ее крепостная.

Но юная маркиза ничуть не обиделась, а продолжала ныть:

— Вы разве привидений не боитесь? Кто знает, что в этом замке когда-то случилось? Может, на двери в подземелье какой-нибудь охранный знак стоит, вот призрак и не может наверх прорваться, так по подземелью бродит и от злости воет. Какую-нибудь бабку мосье Антуана убили, вот земля ее и не принимает.

А ну как привидение на нас набросится?

Вряд ли Агриппина думала так всерьез, но Соня поняла, что придется потрудиться, чтобы склонить к своему предприятию молодую вдову.

— Ты даже не представляешь, девочка, какой сюрприз может нас там ждать!

— В подземелье-то? Крысы, сырость и… привидение, вот что нас там ждет, Софья Николаевна! — сказала упрямица.

И ведь она права: кроме золота, о котором глупышка пока не знает, там ничего интересного нет.

Однако Агриппине, как вдове маркиза, принадлежит половина сложенного внизу золота. Если, конечно, в подземелье спускался именно Флоримон, если он не вывез все и… если теперь его более нет в живых.

— Я согласна, чтобы этот самый сюр… или как вы назвали… одним словом, что бы нас там ни ждало, пусть оно будет вашим. Мне это ни к чему!

— Ты надо мной смеешься?

— Спаси Христос, барышня… простите, Софья Николаевна! Ну чем я вам помогу? Только заболею от страха. Вы лучше, ваше сиятельство, возьмите своего Патрика. Он мужчина сильный, крепкий, небось его никаким привидением не напугаешь.

— Я прошу тебя, Агриппина, выполни эту мою просьбу! — сказала Соня.

Она требовательно посмотрела прямо в глаза Агриппине — знала, что, несмотря на новый титул и жизнь свободной женщины, перед чужой властностью бывшая крепостная все еще не может устоять. До срока говорить о золоте Соне не хотелось, как будто преждевременное упоминание о нем могло как-то повлиять на его наличие в подземелье.

Ах, это проклятое золото совсем заморочило Соне голову! Агриппину держит в неведении, Патрику не доверяет… Сама без конца перебирает одни и те же варианты: Флоримон успел его вывезти, Флоримон не успел его вывезти…

А Патрика не то чтобы подозревает во всяких грехах, а просто не уверена в нем настолько, чтобы сообщать ему наполовину чужой секрет. Известно, блеск золота частенько ослепляет и добродетель…

А что, если Патрику для возвращения на родину не хватает именно денег и он не устоит перед тем, что богатство, можно сказать, само плывет ему в руки…

Опять домыслы. Знал бы Патрик о мыслях Сони, небось это оказалось бы серьезным испытанием для его преданности!

Агриппина колебалась. То есть ей ужасно хотелось ответить категорическим «нет», но бывшая хозяйка так ее просила… Честно ли будет со стороны Агриппины посылать ее в подземелье одну или хотя бы с тем же Патриком? Кто знает, что у него на уме.

И чего вообще он торчит подле княжны, хотя ему с его статью самое место в далеком Версале…

Конечно, она вовсе не хотела сказать, что Софья Николаевна ему не пара, но должность дворецкого не по нему. Патрику подошло бы скакать в седле во главе войска или сидеть на троне. Или… На этом воображение Агриппины исчерпалось. Не на месте он был в роли слуги, и все тут! А значит, подозрителен.

В общем, она подумала и сказала твердо:

— Хорошо, мы пойдем туда завтра, но сегодня — увольте.

Как будто один день отсрочки мог что-то изменить.

Соне пришлось уступить. Если ее подозрения верны и в подземелье действительно оказался запертым Флоримон, то сегодня уже пятый день, как внизу, под замком, перестало завывать так называемое привидение. Теперь, значит, и ему уже все равно, когда откроет кто-то дверь в подземелье.

— Наверное, ты права. Спустимся туда завтра…

Ты, Агриппина, только вот что скажи: Эмиль, как думаешь, на золото падок? Ну, к примеру, если бы он увидел у кого-то много денег или драгоценностей, мог бы ради них убить человека?

Агриппина, надо отдать ей должное, не стала отвечать не подумав. Некоторое время что-то прикидывала мысленно так и сяк, рассуждая сама с собой, и наконец проговорила:

— Думаю, не смог бы. Он для Флоримона вон какие огромные деньжищи получал. И всегда знал, где хозяин их держит. Эмиль мне сам об этом рассказывал… Нет, он совсем другой… Он любит, чтобы над ним кто-то стоял и все за него решал, как ему жить, что делать. Понимаете, Эмиль послушный: скажут пойти, пойдет, надо женщину… взять, возьмет. Иной раз я даже злюсь — что же у него своих желаний никаких нет!

— То есть ты считаешь, для мужчины это черта не из лучших?

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая