И пришел Город - Ширли Джон - Страница 28

• Предыдущая
• 28/44
• Следующая

– Ох уж эти мне оправдания, оправда-ания, – промурлыкала она.

– Слушай, я…

– А когда ты последний раз? – перебила Кэтц, стараясь, чтобы вопрос прозвучал небрежно.

– Что именно? – Коул сделал вид, что не понял.

– Не строй из себя скромнягу, – заметила она бесстрастно.

– С пару лет, – сознался Коул обреченно. Она прикрыла глаза. Улыбнулась.

– Во-о-он оно что. Вот теперь я настраиваюсь на твою волну.

Коул сглотнул, чтобы не выдать свое смятение. Ох уж этот ее дар…

– Ага-а. – Она обнажила острые зубки в улыбке. – Ага. Тогда ты оказался импотентом (Коул при этом слове буквально дернулся). Это было с какой-то черной шлюшкой. И ты боишься, что импотентом и остался. Боишься, что слишком стар для меня. Боишься, что я тебя каким-то образом использую, потому что не можешь взять в толк, как это я положила на тебя глаз. – Она открыла глаза. – Я скажу, отчего ты мне нравишься, Стью. Благодаря тебе ко мне пришел первый успех, в твоем клубе – черт побери, сколько уж лет назад! Ты ведь знал, что пройдет время, прежде чем у моей музыки появится свой контингент поклонников, и долго работал себе в убыток. Тем не менее, ты шел на это, потому что полюбил меня, понимал мою музыку и мою поэзию. Ты – единственный, я-то знаю, кто действительно ее понимает. Но речь не просто о благодарности. Я же давно на тебя запала, усекаешь? – Она расхохоталась, глядя на его физиономию. – Это правда, Стью! Я люблю тебя. Город был прав. Единственная причина, по которой я вместе с тобой влезла в эту аферу с ним, – это желание тебя оберечь.

– Послушай, не… В смысле я не… это…

– Этот твой Город – дерьмо несусветное. Ну подумаешь, не встал у тебя пару раз, ну бемольчик вырос. Делов-то! Да мне вообще нравится, чтоб мужички были мягонькие – они нежнее! Я вижу, вижу твои страхи, Стью. Перестань от меня прятаться.

Коул чувствовал, что щеки у него горят.

– Не надо…

– А вот теперь ты злишься, потому я почитываю твои мысли. Я ничего не могу с этим поделать, когда чувствую тебя так близко. Но вот что я тебе скажу: если ты считаешь это вторжением в твой внутренний мир, я могу и отстраниться от твоих, м-м, ментальных образов; от мыслей, которые ты желаешь скрыть, всего такого. Ты можешь хранить их вне досягаемости. Вместо этого я буду смотреть на… на твои чувства. Я способна переживать некоторые твои ощущения. Внутренние и внешние. Это словно обратная связь. Поэтому мы можем испытывать истинную близость, Стью.

Коул набрал в щеки воздуха, выдохнул.

– У меня ощущение, будто ты хочешь мне что-то втюхать, – признался он, глядя на потертый коврик под ногами.

– Может, и так. Если это единственный способ до тебя достучаться. – Кэтц прильнула к нему. Ее губы ожгли ему шею.

Коул чуть не спрыгнул с кровати. Нежным движением она потянула его к себе, печально покачивая головой.

– Стью, миленький, расслабься.

– Не могу! – Он мучительно дрожал. Напряжение между ними достигло пика. Он чувствовал, что отступил куда-то вглубь себя и взирает на происходящее как близорукий. – Я не могу преодолеть себя, Кэтц. Мне не хочется тебя разочаровать… Ты не обижаешься?

Кэтц закатила глаза.

– Ты не улавливаешь, – сказала она. И неподдельная доброта в ее голосе заставила его взглянуть на нее с благодарностью. – Ты можешь расслабиться, Стью, потому что я от тебя ничего не требую. Нам совсем не обязательно круто заниматься любовью. Я просто хочу обнять тебя, погладить. Нам не нужно… что-то такое делать. Мне просто хочется. – Она нетерпеливо махнула рукой. – Мы будем без одежды, но вовсе не обязательно сильно утруждаться. Понимаешь? Мне не нужно, чтобы ты непременно в меня входил. Если ты не прочь доставить мне оргазм – прекрасно, на то у тебя есть пальцы и язык, а у меня клитор. Но не это главное. Ты же видишь, индюшонок, я люблю тебя. Поэтому остальное неважно.

Коул перевел дыхание, и что-то внутри действительно расслабилось. От их доверительного общения он почувствовал себя более живым, чутким, податливым. Как-то машинально он потянулся и выключил свет. В комнате сделалось темно, хотя из неплотно зашторенного окна по-прежнему пробивался прохладный рассеянный свет. Достаточно, чтобы видеть ее; и достаточно темно, чтобы не стесняться собственного тела.

Кэтц сняла блузку и обувь, выскользнула из джинсов. Какая-то частица напряжения вновь вернулась, когда Коул внезапно вспотевшими, дрожащими пальцами разделался с пластмассовыми пуговицами, разделся и сложил одежду на прикроватную тумбочку – уж так аккуратно.

Коул повернулся и нежно обнял ее. Это оказалось легко. Он ощутил нежную упругость ее тела, теплую гладкость кожи. Расслабился еще – и вот уже приятное электричество разлилось по телу, от чего в паху возникло ощущение, которого он давно не испытывал. Мельком глянув, подивился: воспрянувший член прочно упирался в ее повлажневшую промежность. Кэтц обвила ногами его бедра, а когда их губы встретились, принялась нежно тереться своим устьем о его член, приглашая. Их губы дрожа слились, и он начал бережно ласкать ее тело руками – без всякой жадности или стремления подчинить.

– Ну, видишь? – нежно прошептала она ему на ухо, проводя пальцами по спине. – Главное – расслабиться. И тогда словно переносишься в другое место. Расслабься – и будет так приятно… Стью…

И ведь она оказалась права.

Утром, когда Кэтц еще спала, Коул в ванной взыскательно оглядывал себя в большое мутноватое зеркало.

– А что, не так уж плохо, – подвел он итог. – Совсем, черт подери, неплохо.

Напевая, он залез под душ.

Возвратившись в спальню номера, Коул с ностальгией вдохнул ароматы ночной любви. Кэтц, одетая, сидела на краю кровати.

– Давай скорей. – Она нетерпеливо притопнула ногой. – Одевайся, Стью. Поехали.

– Куда это тебя несет? – спросил он шутливо, запустив в Кэтц полотенцем.

Та раздраженно перехватила его и стала задумчиво наматывать на руку:

– У меня этой ночью был жуткий сон. Связанный с тем, что мне привиделось тогда на выступлении; в ту ночь, когда Город впервые явился в клуб. Нам надо уезжать с этого побережья. Не знаю – в Нью-Йорк, еще куда-нибудь…

– Ты с ума сошла!

– Я серьезно.

– Вот так все бросить и уехать?

– Именно. Корабль тонет, старичина. Ты вчера вообще непонятно как умудрился от него уйти. Он не хотел тебя отпускать.

– Но он же мог меня остановить!

– Он попытался тебя разубедить, но потом решил, что ты и так вернешься. Идем же!

– После того, что мы натворили, после всей этой пальбы? Я не могу вот так взять и отмахнуться, Кэтц.

Кэтц шевельнулась на кровати, поедая его глазами. Под ее испытующим взглядом Коулу стало неловко, и он начал одеваться. Одежду натягивал как попало, поэтому рубашку пришлось застегнуть заново. Подождав, пока он закончит, Кэтц спросила:

– Ну что, ты решил?

– Извини. Я не могу поехать. – (Мысль о том, почему именно, как-то даже не пришла в голову. Рыба без воды может жить от силы пару минут; причем не задается вопросом, почему ей не живется вне родимой стихии.)

– Да ты что, в конце концов? Прирос к нему, что ли? – в голосе Кэтц не было злости; скорее отчаяние. – Стью, миленький, – вздохнула она, – ты что, думаешь, активисты дадут тебе жить после вчерашнего? Один из них благополучно ушел. Ты вчера пристрелил нескольких этих подлюг, забыл? Они мертвы. А ты полагаешь, что теперь…

– Да ладно тебе! – Коул болезненно сморщился.

– Они убьют тебя. Только и всего.

– Они меня не отыщут. Меня Город защитит.

– Может быть. До тех пор, пока ты ему нужен. Вдумайся: ты знаешь, что он не может контролировать МТФ. МТФ контролируют его враги, теперь уже и твои, и они отрежут тебе доступ к твоим и без того не великим средствам. И закроют твой клуб. А ты даже в квартиру свою вернуться не можешь: они уже тебя там ждут.

• Предыдущая
• 28/44
• Следующая