Собрание сочинений. Том 7 - Маркс Карл Генрих - Страница 57

Дорога в Раштатт представляла картину величайшего беспорядка. Множество самых различных отрядов двигалось походным порядком или пестрой толпой располагалось на стоянку, и мы лишь с трудом смогли собрать своих бойцов в одном месте под палящими лучами солнца, среди общей суматохи. На гласисе крепости Раштатта расположились лагерем пфальцские войска и несколько баденских батальонов. Число пфальцских войск очень сократилось. Еще до сражения при Убштадте гг. Циц и Бамбергер созвали в Карлсруэ лучший отряд, рейнско-гессенский. Эти храбрые воители за свободу возвестили отряду, что все, дескать, погибло, что превосходство сил неприятеля слишком велико, что все еще могут вернуться домой целыми и невредимыми; что они — парламентский болтун Циц и мужественный Бамбергер — не хотят, чтобы на их совести была невинно пролитая кровь и прочие ужасы, и потому они объявляют отряд распущенным. Бойцы рейнско-гессенского отряда были, разумеется, до того возмущены этим бесчестным предложением, что хотели арестовать и расстрелять обоих предателей; Д'Эстер и пфальцское правительство также распорядились разыскать их и арестовать. Но почтенные граждане уже успели скрыться, и дальнейший ход кампании за имперскую конституцию храбрый Циц наблюдал уже в полной безопасности из Базеля. Как в сентябре 1848 г. со своим «призывом к решительным действиям»^[105], так и в мае 1849 г. г-н Циц был в числе тех парламентских хвастунов, которые больше всего побуждали народ к восстанию, и оба раза он занял почетное место среди тех, кто раньше других во время восстания бросал народ на произвол судьбы. И при Кирхгеймболандене г-н Циц в числе первых обратился в бегство, в то время как его стрелки сражались и гибли под пулями.

Рейнско-гессенский отряд, и без того уже, подобно другим отрядам, очень ослабленный дезертирством, павший духом в связи с отступлением в Баден, сразу потерял всякую выдержку. Часть бойцов рассеялась и разошлась по домам; другая часть была переформирована и сражалась до конца кампании. Остальные пфальцские отряды, находясь под Раштаттом, были деморализованы сообщением, что все, кто вернется домой до 5 июля, получат амнистию. Больше половины людей разбежалось, батальоны таяли, доходя до размера роты, младшие офицеры большей частью разошлись, а остававшиеся еще войска в количестве менее 1200 человек уже почти ни на что не годились. И наш отряд, хотя он отнюдь не поддавался унынию, все же был ослаблен потерями, болезнями, дезертирством студентов и немногим превышал 500 человек.

Мы расположились на постой в Куппенгейме, где уже стояли другие отряды. На следующее утро я отправился с Виллихом в Раштатт, где опять встретил Молля.

Тем жертвам баденского восстания, которые в той или иной мере принадлежали к образованным классам, в прессе, в демократических союзах воздаются всякого рода почести в стихах и прозе. Но никто не поминает ни словом о сотнях и тысячах рабочих, которые вынесли на себе всю тяжесть боев и пали на полях сражений, о тех, которые заживо сгнили в раштаттских казематах, или о тех, которым теперь за границей, единственным из всех эмигрантов, приходится в изгнании испить до дна горькую чашу нужды. Эксплуатация рабочих — стародавнее и слишком привычное явление, чтобы наши официальные «демократы» могли видеть в рабочих что-нибудь иное, чем легко воспламеняющийся материал, годный лишь на то, чтобы быть объектом агитации и эксплуатации или служить пушечным мясом. Наши «демократы» слишком невежественны и слишком проникнуты буржуазным духом, чтобы постичь революционное положение пролетариата, постичь будущее рабочего класса. Поэтому им ненавистны также те истинно-пролетарские характеры, которые слишком горды для того, чтобы льстить им, слишком проницательны, чтобы дать себя использовать этим «демократам», но которые все же выступают с оружием в руках каждый раз, когда дело идет о свержении существующей власти, и которые во всяком революционном движении непосредственно представляют партию пролетариата. Но если так называемые демократы не заинтересованы в том, чтобы оценивать по достоинству таких рабочих, то долг партии пролетариата — воздать им по заслугам. И к лучшим из этих рабочих принадлежал Иосиф Молль из Кёльна.

Молль был по профессии часовщик. Много лет тому назад он покинул Германию и принимал участие во всех открытых и тайных революционных обществах во Франции, Бельгии и Англии. Он принимал участие в основании Просветительного общества немецких рабочих в Лондоне в 1840 году^[106]. После февральской революции он вернулся в Германию и вскоре вместе со своим другом Шаппером принял на себя руководство Кёльнским рабочим союзом^[107]. Эмигрировав в Лондон после кёльнских сентябрьских событий 1848 г.^[108], он вскоре вернулся в Германию под чужой фамилией, вел агитационную работу в самых различных местностях и принимал на себя выполнение миссий, которые отпугивали всех других своим опасным характером. Я снова встретил его в Кайзерслаутерне. И здесь он взялся за выполнение таких поручений в Пруссии, которые подвели бы его прямо под расстрел, если бы он был узнан. Возвращаясь из своей второй поездки такого рода, он благополучно пробрался через расположение всех неприятельских армий до самого Раштатта, где немедленно вступил в наш отряд, в безансонскую рабочую роту. Спустя три дня он был убит. Я потерял в нем старого друга, а партия — одного из своих самых неутомимых, бесстрашных и надежных передовых бойцов.

Партия пролетариата была довольно сильно представлена в баденско-пфальцской армии, особенно в добровольческих отрядах, например, в нашем отряде, в эмигрантском легионе и т. д.; она может смело бросить вызов всем другим партиям: ни одна из них не сможет сделать даже малейшего упрека кому-либо из ее членов. Самые решительные коммунисты были и самыми смелыми солдатами.

На следующий день, 27-го, наш отряд переместили несколько дальше в горы, по направлению к Ротенфельсу. Расчленение армии на различные войсковые соединения и их дислокация постепенно определились. Мы принадлежали к дивизии правого фланга, находившейся под командой полковника Томе, того самого, который хотел арестовать Мерославского в Меккесгейме^[109] и которого по наивности оставили на этом посту; с 27-го дивизией стал командовать Мерзи. Виллих, отклонивший предложенный ему Зигелем пост командующего пфальцскими войсками, исполнял обязанности начальника штаба дивизии. Линия расположения дивизии начиналась у Гернсбаха и вюртембергской границы и кончалась по ту сторону Ротенфельса; слева она опиралась на дивизию Оборского, сконцентрированную вокруг Куппенгейма. Авангард был продвинут к самой границе, а также к Зульцбаху, Михельбаху и Винкелю. Снабжение, вначале нерегулярное и плохое, улучшилось после 27-го. Наша дивизия состояла из нескольких баденских линейных батальонов, остатка пфальцских войск под командой героя Бленкера, нашего отряда и одной или полутора батарей артиллерии. Пфальцские войска расположились в Гернсбахе и окрестностях, линейные войска и наш отряд — в Ротенфельсе и вокруг него. Главная квартира помещалась в гостинице, расположенной в Элизабетенквелле, против Ротенфельса.

В этой гостинице мы — штаб дивизии и штаб нашего отряда, а также Молль, Кинкель и другие волонтеры, — сидели 28-го за столом и пили кофе, когда пришло известие, что наш авангард у Михельбаха подвергся нападению пруссаков. Мы сейчас же выступили, хотя имели все основания предполагать, что неприятель намеревался лишь произвести рекогносцировку. Так и оказалось на деле. Занятая на короткое время пруссаками деревня Михельбах, расположенная в долине, была уже снова отнята у них к моменту нашего прибытия. Перестрелка велась с обоих горных склонов через долину, причем было без пользы расстреляно много боевых припасов. Я видел только одного убитого и одного раненого. В то время как линейные войска бесцельно расстреливали свои патроны на расстоянии 600–800 шагов, наши бойцы по распоряжению Виллиха самым спокойным образом составили ружья и отдыхали в ближайшем соседстве с мнимыми бойцами и под мнимым огнем. Только стрелки спустились по лесистому склону и при поддержке части бойцов линейных батальонов прогнали пруссаков с противоположного склона. Один из наших стрелков выстрелил из своего колоссального мушкета, похожего на настоящую переносную пушку, и на расстоянии приблизительно 900 шагов свалил с лошади прусского офицера, вся рота которого немедленно повернула обратно и скрылась в лесу. В наши руки попало несколько убитых и раненых пруссаков, а также двое пленных.