Возвращение в Тооредаан 2 (СИ) - Чекрыгин Егор - Страница 42

— Рааст…. — прямо так мне и говорит. — А не тот ли ты стражник Рааст, которого благородный оу Рж*коов, частенько вспоминал да хвалил?

— Дык, видать я, — говорю. — Потому как, никаких других Раастов — стражников, окромя себя, не знаю….А что, часто хвалил?

— Когда надо, тогда и хвалил. — Строго так отрезала она. Но вижу — а глаза‑то потеплели. Видать и прям Иигрь, про меня ей хорошо говорил.

…Поселили меня в строжке у ворот. Вроде и тесно, да я, по молодости, бывало и в собачьей конуре ночи проводил. Так что это для меня — целые хоромы были. Особенно когда Лиита захаживать стала….Вот ведь тоже оторва какая, поначалу‑то — "А не хочешь ли ты, солдатик, взвару ягодного отведать, от жары хорошо помогает? …Да не прибраться ли в домике у тебя….А вот — занавесочки я тебе на окошечке поменяю…". А сама — задиком перед носом так и крутит, и титьки из выреза на платьишки, едва ли не выскакивают чтобы меня по морде хлопнуть. А потом — "Ой, да что это вы себе позволяете! …Да я девушка честная….Куда руки убрал, дурень? — Позволяй дальше!"….Они тут, на островах, все народ довольно мелкий, ясное дело, что здоровенный даарец, местным девкам по — нраву пришелся. Мне Лиита потом проболталась, что дескать — забилась с другими служанками с улицы, что первая меня окрутит, да к рукам приберет. Нравы тут…, хе — хе — Хееку бы не понравились, а мне — так даже очень! Лиита, сама собой, хоть тоже девка мелкая, но справная. Все чего бабам иметь полагается, все у нее на своих местах и в должных плепорциях, как говаривал наш сотник…. А что волосом чернява, так то даже и интереснее, у нас‑то в Дааре, чернявую редко когда и увидишь, а не то чтобы…. Когда домой приеду, будет чего порассказать.

Без дела я не сидел. Во — первых — сторожем работал. Ну да это по ночам, да и то, не особо серьезно. Тут, как мне Лиита сказала, и так ворья не много ошивается, потому как сам остров небольшой все друг друга знают. Разве что из порта, пьянь какая в кабаках пропившаяся, что вдоль набережной стоят, сдуру решит на опохмел денег добыть. Да и то, в дом к благородному, да еще и за республику воевать ушедшему, без особой надобности никто не полезет, потому как раз для таких, на городской площади виселица стоит. А уж когда по окрестным улицам слух прошел, что тут такой вояка — громила с тесаком да мушкетом завелся, то и вовсе только совсем дурной решиться безобразничать. Ну да хозяйка‑то наша, видать человек строгих правил, и леность не одобряет. Смотреть, как здоровый мужик целый день в будке у ворот дурака валяет, спокойно не может. То в саду поработать меня привлекут. То с базара покупки притащить. То по дому чего сработать. Я, правда, по части перетащить — подвинуть, это запросто. А вот чинить чего или построить — не особо‑то и обучен. Не, по части обычного крестьянского труда, или там хижину или ограду из камней сложить — то мне привычно. Но тут‑то все вещи работы тонкой да искусной, а у нас в Дааре все грубо делают, чтобы века простояло, и никакого сносу не было.

А хозяйке, будто шлея под хвост попала — приспичило в доме прибраться, да все вещи перетрясти.

— Эй, Рааст, — говорит она как‑то мне. — Тут вот, у мужа оружие всякое хранится. Так ты его посмотри, да как там у вас полагается — почисти да смажь. А я тут вот сидеть буду, вещи его разбирать, может чего починить надо.

Сели мы значит, я у окошка, а напротив, рядком — хозяйка, Лиита и кухарка, и давай она языком чесать, об муженьке своем ненаглядном. И меня все выспрашивала, как мол, да где, да как оно там было? — Видать, смекнул я, — соскучилась по Иигрю, а поговорить‑то о нем и не с кем. Ну я, ясное дело, и расстарался, дескать — весь из себя расстакой, да все к нему с этаким почтением. И тут хорош, и там пригож, и воин силы великой, и лекарь искусности редкой, и вообще — даже очень важные люди, к нему большой интерес проявляли.

— …Нет, ваша милость. — Я с ним в Дааре знаком не был. И про Россию эту, ранее никогда не слыхивал. Мы аккурат перед самой Мооскаа познакомились, когда ливень в придорожной таверне пережидали. А вот под началом брата вашего, я долго служил. Сколько раз, с одного котла в походах ели. Очень сильно его уважаю и ценю как правильного командира и воина бесстрашного.

Ну и начал ей заодно и про брата всякое доброе в уши заливать. Потому как — не дело это, коли сестра с братом волками друг на дружку смотрят. Я, хоть и сирота круглый, а и то это понимаю. — "…А что споры да дрязги какие про меж вас были, — мы вон с Хееку, вы его, ваша милость видели, он в ваш мооскаавский дом захаживал, по сути‑то и вовсе кровными врагами друг другу приходимся, поскольку роды наши, из веку в век промеж себя враждуют. И хоть по — жизни, я его терпеть не могу, а в бою — вполне спину могу доверить. Потому, оставили бы вы барыня, все эти ваши обиды, да и помирились бы с братом честь по чести. А то вон, с тех пор как вы из Мооскаа удрали, так нашего славного оу Наугхо, будто подменили. Ни разу с тех пор улыбки на его лице не видел.

— Но — но…. — Говорит она мне строго так и холодно. — Много на себя берешь, солдат. Не в свои дела нос не суй. Тебя сюда не советы давать позвали, а оружие чистить. Ты как, уже сделал?

— А чего не сделать‑то говорю. — Тут всего‑то четыре пистолета, две шпаги, три кинжала, да плохонький мушкет. Даже странно, — благородный оу Рж*коов, в оружии шибко хорошо разбирается. С чего бы ему такую пакость держать?

— То, — говорит — его военная добыча, что ему после боя с пиратами досталась. А вот это вот чего?

— Не могу знать, ваша милость. По всему видать, тоже пистоль какой‑то. Только зачем‑то разобранный весь, видать сломанный. Хотя, не пойму, зачем в нем столько деталек всяких. И где замок?

— Так если сломанный, может выбросить?

— Так ведь оу Рж*коов, зачем‑то все это хранил. Как же мы выбрасывать‑то будем?

— А это вот чего? — Вдруг влезла в разговор Лиита. — Какие забавные штучки… — Жалко не из золота или серебра, а то можно было бы заказать ювелиру просверлить в них дырки, и бусы сделать. А что это вообще такое? Никогда раньше не видела.

— Не могу знать. Я тоже не видел. — Без зазрения совести, соврал я. Видел я уже эти штуки. Только по отдельности. Вот эти вот, которые сверху, мы из тел врагов Иигря извлекали. А вот эти…. Ага, те самые, которые мы рядом с местом побоищ находили. Вот оно значит какое, "невероятное оружие" "Стрелка". И чего мне теперь с этим делать?

Письмо к Юстиине Љ?

Здравствуй дорогая кузина. Надеюсь это письмо, написанное несколько второпях, и отправленное с попутной оказией, все‑таки достигнет твоих глаз, ибо — времена нынче военные, и возможна всякая случайность.

Да уж — отнюдь не так я представлял себе завершение нашей дипломатической миссии. И наверное только с прошествием некоторого количества времени, можно будет сказать увенчалась ли она успехом, или это был полный провал. Ведь, рассуди сама, — с одной стороны, дипломатическую миссию прерванную войной, едва ли можно назвать удачной. А с другой стороны, вполне возможно, что кабы не наша поездка, число ренегатов покинувших Союз Народов было бы куда более значительным, чем мы имеем по сию пору. Впрочем, увы, но твой любящий кузен, вынужден признаться в незначительности своих знаний, по поводу зарождения самой идеи этой дипломатической миссии, как, впрочем, даже и самих истинных целей ее. С одной стороны, у меня создалось стойкое ощущение, что эта война стала для генерала таким же сюрпризом, как и для всех простых смертных, к числу которых, не смотря на все свои потуги войти в круг избранных, я вынужден причислить и себя. А с другой….

…Возможно это следствие того, что сама по себе, война есть стихия, в которой люди военного склада натуры, чувствуют себя особенно комфортно. Все эти выстрелы, сражения и смерти, гибель и разорение, страх и многотысячные толпы людей, идущих, подчиняясь приказам своих полководцев, дабы вопреки собственному желанию жить и отвращению к смерти, убивать друг друга подобно диким зверям. — Все то, что вызывает у нас с тобой, дорогая кузина, как людей сугубо гражданских лишь отвращение и ужас, (да, я не стесняюсь в этом признаться), для людей военного склада натуры — как небо для птицы, или вода для рыбы, являются естественной стихией их жизни. Это для меня, как для дипломата, то зыбкое состояние недоверия и сомнений, кое мы наблюдали накануне войны, куда более предпочтительнее, нежели четкое понимание кто есть враг, а кто друг, дарованное нам с первым выстрелом начавшегося противостояния. Но для людей подобных генералу оу Ренки Дарээка, фальшивые улыбки, и слова дружбы процеживаемые сквозь сжатые в ненависти зубы, вероятно были абсолютно невыносимыми, и теперь они бесконечно счастливы, имея возможность обнажить клинок, и употребить его против вполне четко обозначивших себя врагов….И наблюдая за генералом, я отнюдь не готов, уподобляясь некоторым злословам из нашего дипломатического ведомства, обвинять сих "людей военных" в кровожадности и примитивности их натур. Ибо я убедился, что сей достойнейший муж отнюдь не кровожаден, не примитивен, и по своему и сам ненавидит войну, ибо ему вероятно приходилось потерять в сражениях немало своих добрых товарищей. Но там, где мы предпочитаем тянуть до последнего, стараясь не дать оборваться ни единой, удерживающей мир ниточке, люди подобные генералу, предпочитают разрубить проблему единым махом, а потом заново сшить то, что удастся сохранить. И потому, основываясь на некоторых отзывах о генерале, кои я слышал от своих коллег, как об одном из предводителей некой "партии войны" при дворе нашего государя, мне, иной раз, приходит в голову идея, что вполне вероятно целью нашей поездки по Срединному морю, как раз и было приближение этого "решительного часа войны", а вовсе не умиротворение сторон. Отсюда и эти странные и загадочные поездки генерала, и его намеренное игнорирование официальных дипломатических мероприятий. И даже, подчас раздражающее поведение, когда он, приехав в страну, фактически отказывался общаться с людьми ею управляющими, своим пренебрежением, словно бы провоцируя их на конфликт….Впрочем, это всего лишь мои догадки, и не более того.