Назад в юность. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/74
• Следующая

Я возвращался домой, с одной стороны довольный итогами ЛКК — Розенблюму сняли высшую категорию, остальным хирургам сделали по строгому выговору, — но ведь человека уже не вернешь. И я все укорял себя, что не смог ничего сделать и доказать свою правоту хирургам. С племянницей Егоренкова провели беседу, и она не пошла в прокуратуру. Хотя скорее всего она и так бы никуда не пошла, чтобы «не выносить сор из избы». Ведь судьба переменчива, и, может быть, ей, как врачу, тоже придется краснеть и бледнеть за совершенную врачебную ошибку.

Шли последние дни цикла психиатрии, когда Михаил Львович в очередной раз пригласил нас на сеанс гипноза.

Как обычно, мы расселись полукругом вокруг больного, и Михаил Львович начал вводить его в гипнотический транс. Почему-то я сразу понял, что сегодня у него ничего не получится. Больной не мог сосредоточиться и внимательно слушать гипнотизера, а у Михаила Львовича не было достаточно таланта, чтобы преодолеть это. Спустя двадцать минут он оставил свои попытки и обернулся к нам.

И тут как черт меня под руку толкнул:

— Михаил Львович, а можно мне попробовать?

Тот устало улыбнулся и сказал:

— Ну что ж, Сергей Алексеевич, дерзайте. Посмотрим, может, из вас получится не только хороший хирург.

Я устроился напротив больного, сидевшего в глубоком кресле, и посмотрел ему в глаза. Мужчина средних лет с тревожным выражением на лице также смотрел на меня, и я почувствовал, что между нами устанавливается невидимая связь.

— Вам тепло, удобно, вы хотите спать, по всему телу распространяется теплота, — начал говорить я.

Я говорил, чувствовал правильность всего, что делаю, и продолжал свое дело.

С лица больного постепенно исчезало тревожное выражение, он закрыл глаза и буквально через пять минут уже спал. Вскочивший Михаил Львович подошел и поднял руку пациента. И она осталась поднятой после того, как он ее отпустил.

— Уже вторая стадия, — прошептал он и неверяще посмотрел на меня:

— Все, Сергей, выводи его из гипноза, ты слишком неопытен, чтобы продолжать.

И я несколькими словами разбудил больного.

Остальная часть занятия прошла скомканно. Дворкин был погружен в свои мысли и часто смотрел в мою сторону, а я ругал себя за неосторожность.

После окончания занятия, когда была обговорена дата зачета, Дворкин попросил меня задержаться.

— Сергей, я освобождаю тебя от зачета, давай сюда свою зачетку. И послушай меня, у тебя явный талант, ты можешь стать неплохим врачом-психиатром. Я заметил твой интерес к дисциплине, это было нетрудно. Сегодняшний случай еще больше убедил меня в этом. У меня к тебе предложение — не хотел бы ты работать со мной?

— Михаил Львович, не буду скрывать, мне действительно было интересно и я с удовольствием занимался у вас на цикле, но мне кажется, что это все-таки не мое.

— Ну что ж, вольному, как говорится, воля, — вздохнул Дворкин и отпустил меня.

* * *

Второй семестр закончился, как обычно, пятерками.

И впереди у мужской части нашего курса лежали месячные сборы. Отец, провожая меня, хмыкнул:

— Ну вот, хоть узнаешь, что такое солдатская каша.

Я при этом еле удержался, чтобы не рассмеяться: срок службы в армии у меня в первой жизни был побольше, чем у отца. Аня же висла на шее и рыдала, это ведь наше первое расставание на такой срок.

На вокзале, куда потихоньку подтягивались однокурсники, царил бедлам. Трезвых студентов почти не было. Но Дмитрий Иванович Максимов, наш боевой полковник, соколом летал по залу ожидания и перрону и все-таки сумел собрать нас у вагона к отправлению поезда. Наконец мы с шумом и гамом загрузились и начали рассаживаться по интересам. Но интерес у большинства был один — как можно быстрее нажраться. Из сумок и рюкзаков извлекались все новые бутылки. Скоро в купе раздавались песни, анекдоты. Дмитрий Иванович благоразумно удалился от нас и в одиночестве, по-видимому, занимался тем же самым. Молодая проводница уже не рисковала заходить к студентам, потому что со всех сторон сыпались комплименты и нескромные предложения. Ближе к вечеру один из парней, познакомившись с девицей легкого поведения, требовал от всех по очереди освободить ему на некоторое время купе для одного мероприятия. Он обошел уже почти весь вагон, пока ему не посоветовали использовать для этих целей туалет.

— А разве там можно это делать? — наивно спросил он.

— Можно, можно! — во весь голос заржала пьяная компания.

Но еще больше все смеялись, когда этот несчастный опять ходил по вагону и искал десять рублей в долг.

— А представляешь, Вова, сколько ты еще потратишь, если придется лечиться, — смеялись «туалетные» советчики.

Но постепенно все успокоились и заснули, несмотря на то что солнце красным шаром продолжало висеть над горизонтом.

Еще перед сборами у меня была беседа на военной кафедре.

Полковник Капитонов и полковник Максимов объяснили, что командиром сборов буду я.

— Но, Дмитрий Иванович, на нашем курсе есть служившие ребята! У них звания сержантов, пусть они и командуют.

— Знаем мы этих служивых, ничего у них не получится. А тебе, когда вы приедете на сборы, приказом командира полка присвоят звание старшины, и все дела. И мне кажется, командовать у тебя получится не хуже, чем по кабакам бегать. — И Максимов хитро подмигнул мне.

В Кандалакше мы все невыспавшиеся, с головной болью, пересели на местный поезд и направились в сторону финской границы в поселок Алакуртти, где располагался пехотный полк, в котором нам предстояло провести целый месяц. Настроение у меня было почему-то не очень хорошее, и я даже успел за вагоном в Кандалакше вырубить одного местного хулигана: не знаю уж, зачем тот начал приставать к нашему самому безобидному студенту. Когда я вмешался, местный с удовольствием пошел за вагон вместе со мной, где я без долгих разговоров просто ударил его в ухо и ушел. Но оказывается, свидетели у этого события все-таки были, и мне начали жать руку мои однокурсники, восхищенные быстротой разрешения конфликта.

Приехали мы в полк где-то около двенадцати часов. Нас быстро переодели в военку и отправили в физкультурный зал, где предложили ожидать дальнейших распоряжений. Время шло, но по-прежнему мы были предоставлены сами себе. Максимов тоже куда-то пропал. Потихоньку все стали разбредаться по территории, и я тоже решил осмотреть окрестности. Сама часть меня не интересовала, за время службы я навидался их сколько хочешь, но вот река, протекавшая невдалеке, просто манила. Мое сердце завзятого рыбака не выдержало, и, пока с нами никто не занимался, я отправился посмотреть эту порожистую речку. За мной увязался однокурсник, который тоже был любителем рыбалки. Мы не торопясь вылезли через дыру в заборе и направились к воде. Затем с полчаса двигались по скалистому берегу, обсуждая, где может стоять хариус, а где — форель, и тут я увидел вдалеке приближающуюся грузовую машину со стоявшими в ней военными. При виде этой картины у меня появилось неприятное предчувствие. Дернув соседа за рукав, я показал на машину и побежал к ближайшим кустам. Когда мы уже укрылись в них, машина наверху остановилась, и командный голос гаркнул:

— Быстро найдите этих двоих, они где-то тут!

Сверху послышался шум, и вниз сбежали три рядовых кавказского вида с повязками «Патруль» на рукаве. Они тщательно обследовали берег и прошли буквально в двух метрах от нас. Мы лежали в кустах, а меня разобрал дурацкий смех: я даже закрывал себе рот, чтобы не рассмеяться. Меня, полковника медслужбы в прошлой жизни, сейчас разыскивают три рядовых, чтобы отправить на «губу».

Особого старания солдаты не проявили и, крикнув:

— Здэсь ныкого нэту! — полезли наверх.

Когда машина тронулась, мы вместе с товарищем выбрались из кустов. Продолжая ржать, я наблюдал, как удаляется патрульная машина, увозя с собой трех или четырех наших однокурсников, сидевших в кузове с печальным видом.

• Предыдущая
• 56/74
• Следующая