Квинт Лициний 2. Часть 2 (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 12

• Предыдущая
• 12/15
• Следующая

Осторожность морщила лоб и честно признавалась:

"Не знаю. И знать не хочу! Сиди, не отсвечивай, смотри в парту".

"Ага", - парировал я, - "очень естественное поведение. Оглянись".

Урок шел очень живо и уже незаметно для присутствующих перевалил за экватор. Мэри то сыпала именами неизвестных в Союзе американских литераторов, то вспоминала о детстве на пыльном ранчо. Наши в ответ наперебой рассказывали о летних поездках к морю, советских кинокомедиях и мультфильмах.

Я, расслабившись, тихо улыбался. Зря.

- Андрей, - вдруг включилась Эльвира, - а ты что весь урок молчишь? Давай, поговори немного.

Все уставились на меня.

- Кхе... - я стремительно перебрал в уме темы, уводящие от меня подальше. - Мэри, а что это у вас за вещица такая интересная? - и указал глазами на выглядывающую из-под манжеты фенечку, - это то, о чем я подумал?

- О! - Мэри неожиданно смутилась, - вы знаете, что это?

- Дети цветов?

- Знаете, - она с интересом посмотрела на меня, и я мысленно чертыхнулся.

- Что это? Что это? - прошелестело по рядам.

- Хиппи, - ответил я, с усмешкой спуская на рыжую лавину детского интереса.

Ту чуть не смело вопросами.

- Ну, да... - призналась она и подняла руку вверх, демонстрируя всем замусоленную полоску, - такие вещи дарятся на память близкими друзьями, теми, кто для нас действительно важен. Ее нельзя снимать, она должна сама сноситься. И потеряться, перетеревшись. Эту я уже пятый год ношу.

- Я читал, что цвет имеет значение. Что у вас тут? - я наклонился вперед, рассматривая простенький узор.

Мэри чуть покраснела.

- Ну... Э... Оранжевый - это пацифизм. Мы выступали против войны во Вьетнаме.

Класс одобрительно зашумел.

- А что насчет желтого? - негромко уточнила Кузя.

- Желтый... - Мэри растерянно посмотрела на фенечку. - Вот, кстати, не знаю, как перевести на русский "a little bit crazy"?

- Оторва... - негромко фыркнул в парту Сема, и Эльвира немедленно сожгла его взглядом.

Я решил вмешаться:

- Женщина с сумасшедшинкой.

- Су-ма-шед... - Мэри запнулась и вопросительно посмотрела на меня.

Я повторил по слогам, и со второй попытки она справилась.

- Да, - сказала Мэри и с легкой мечтательной улыбкой посмотрела на желто-оранжевую фенечку, - это была я.

Тот же день, вечер,

Ленинград, Измайловский пр.

Разнообразия ради, дверь в квартиру открыла Томка, причем сразу, как я позвонил. Ждала она под дверью, что ли?

Неяркий свет, изящная девичья фигурка в легком домашнем платье... Совершенный абрис мягкостью и незащищенностью своей парадоксальным образом навеял одновременно и греховные желания, и возвышенные мысли.

Я навострил ухо, оценивая обстановку. Кто-то тихо позвякивал посудой на кухне, за поворотом в гостиной о чем-то негромко спорили два мужских голоса. Никто не приближается.

Руки сами торопливо притянули Томку, и я чмокнул подставленный висок. На миг заколебался, раздираемый противоречивыми намерениями: соблазнительно было сосредоточиться на лакомой мочке, но не менее интересные перспективы открывал и неторопливый спуск по нежно белеющей шее.

За углом послышались, разбивая чаяния, быстрые шаги, и я отпрянул.

Это была будущая теща. Она с интересом посмотрела на нас, и в ее глазах мелькнуло веселое одобрение.

"Тени", - сообразил я, оценив расположение бра, и мысленно отвесил себе подзатыльник, - "тени на стене, балбес".

- Добрый вечер, Любовь Антоновна, - наклонил голову, пытаясь скрыть смущение, впрочем, незначительное.

- Здравствую, Андрюша, проходи. Ты не ужинал еще? - и она озабоченно обернулась в сторону гостиной, - что-то там мужчины совсем свои дела затянули.

Словно в ответ на ее слова из залы долетел сначала грохот падения какой-то мебели, звон бьющегося стекла, а затем голос дяди Вадима с отчетливым сарказмом громко подвел итог:

- Доцент...

Тома с мамой опрометью бросились на звуки погрома. Навстречу им под ноги вылетела лохматая комета. Миг, и ошалевший Василий унесся на кухню. Я неуверенно топтался на месте. Уместно ли будет мое появление в гостиной в момент конфуза или пусть разберутся сами? Паническое "кровь!" Томиного папы и испуганные восклицания женщин разрешили сомнения.

В комнате царил натуральный бедлам. Распахнув дверцу, валялся на боку шкаф. Противно хрустели под ногами заляпанные темной кровью осколки зеркала. Вокруг дяди Вадима бестолково хлопотали Томины родители, побелевшая Томка вцепилась в косяк. Сам пострадавший стоял над кучей битого стекла и с невозмутимым видом собирал в приставленную к согнутому локтю ладошку-лодочку обильно текущую по предплечью кровь.

Я протолкался к эпицентру. Так, косая рубленная внешней поверхности предплечья, в нижней ее трети... Выхватил из кармана платок и, туго натягивая, обхватил рану. Кровь мгновенно пропитала ткань, но бежать вниз почти перестала.

- Еще платок и вафельное полотенце, - скомандовал, не оборачиваясь.

Первой, как ни странно, среагировала Тома. Пяток секунд, и затребованное было у меня в руках. Я натянул еще один платок поверх первого. Протер полотенцем Вадиму предплечье, собрал кровь из ладони.

- Держите, - передал ему концы платков, что пеленали рану. - Держите плотно и пошли в ванную. Вата и бинты есть? Перекись? - обернулся к Томиной маме.

Ее отчетливо колотило.

Я добавил:

- И корвалол на сахар. Есть у бабушки?

- Валокардин... - она дрожащими руками потрошила домашнюю аптечку. - У Вадика что, сердце?!

- Сердце у него, определенно, есть, - подтвердил я, - но валокардин - вам.

- Ничего особо страшного, - подвел я итог минут пять спустя. Сделал бинтом перегиб, намотал последние три тура вокруг запястья и закрепил потуже. - Можно до травмпункта доехать, наложить пару шовчиков. Косметических...

Дядя Вадим усмехнулся, потягиваясь:

- Мда, славно поработали. Баста на сегодня. Люба, давай, мечи пироги на стол. И, это, дай мне, что ли, какую-нибудь Колину майку, - посмотрел на толпящуюся у двери в ванную взбудораженную родню и определил, - пожалуй, по коньячку сейчас будет самое то.

Роль пирогов за ужином исполнял жареный хек с картофельным пюре, желтым от вбуханного туда сливочного масла. После двух торопливых стопариков взрослых ощутимо отпустило, только мама Люба время от времени тревожно косилась на повязку, но та оставалась девственно белой.

Разговор, ради которого я и был призван, случился уже за чаем и был короток.

- Тебе, я слышал, сценарий для вашей агитбригады не понравился? - развернулся ко мне дядя Вадим.

- И режиссер тоже, - добавил я.

- А тот-то что? - уточнил он, поглядывая на меня с самым простодушным видом.

- А на Тому заглядывается, - в тон ответил я.

Взрослые дружно заржали.

- Ну, это - не преступление, - ухмыльнулся дядя Вадим.

- Он эту халтуру с серьезным видом делает. Не ощущает политической пошлости сценария. Нет внутреннего слуха. Как та мясорубка, которой все равно, что молоть, лишь бы не заржаветь, - к разговору я готовился, аргументы запас. - Это хорошая иллюстрация стагнации форм идеологической работы...

Дядя Вадим поднял руку, останавливая мой разгон.

- Верю, - сказал неожиданно миролюбиво, - вопрос в другом. Ты как, поговорить или можешь что-то сделать? Говорунов на кухнях у нас хватает. Можешь - делай.

Я растерялся:

- Вот даже так, значит... - помолчал, потом признался, - неожиданно.

За столом воцарилась напряженная тишина. Я откинулся на спинку стула и задумался, механически катая между пальцев катышек черного хлеба. Мама Люба по-хозяйски оглядела стол и подкинула мне в тарелку еще один золотистый кусочек хека.

- Спасибо, - поблагодарил я. Поднял взгляд на дядю Вадима. - А мне дадут?

• Предыдущая
• 12/15
• Следующая