Мастер Альба - Шервуд Том - Страница 46
- Предыдущая
- 46/83
- Следующая
Мальчишка кивнул головой, – мокрой, с длинными спутанными волосами. Положил шишечку под язык и, сидя спокойно и тихо, стал ждать.
– Мыла и дёгтя, – торопливо сказала Абигаль Португальцу, – и где у нас были новые варежки, из шерсти, колючие?
Смешали дёготь и мыло, и Абигаль, надев на руку колючую варежку, стала зачерпывать ею мыльную смесь с резким запахом и осторожно размазывать по отмытой коже мальчишки, проводя и по незакрывшимся ещё ранам. Он корчился, но молчал.
– Всё, – наконец сказала Абигаль. – Напои его молоком. – И затем – обращаясь к отмытому до пёстрой, в шрамах, розовой кожицы найдёнышу: – Теперь давай эту шишку мне в ладонь.
И поднесла к маленькому упрямо сжатому рту сложенную в ковшик ладонь. В этот ковшик мальчишка, наклонив голову, вытолкнул языком зелёный смолистый комочек. И Абигаль метнулась из дома, выбежала к краю острова и что было силы подбросила шишечку вверх, прошептав:
– Иди откуда пришло!
Затем быстро отвернулась, – чтобы не видеть, куда шишечка падает, и лёгкой походкой вернулась в дом.
Мальчишка был накрыт чистой небелёной холстиной. Португалец поил его оставшимся молоком. Когда найдёныш допил, его уложили на широкий топчан возле печки – уютное укромное место, где очень любили возиться после ужина девочки, – и он мгновенно уснул.
Спал он долго. Португалец озабоченно предлагал осмотреть его раны и, если потребуется, перевязать. На что Абигаль твёрдо отвечала, что всё, что нужно, – уже предпринято. Затем глава семьи обеспокоился тем, что мальчик всё не просыпается (истекали уже вторые сутки), но и это Абигаль не встревожило.
Мальчишка открыл глаза на исходе третьего дня. Португалец и Абигаль были в саду (они посыпали стволы яблонь золой – чтобы отпугнуть серую тлю), когда всполошенной стайкой прибежали три их босоногие девочки и сообщили, что “братик проснулся”.
Он действительно сидел на краю лежанки, кутаясь в свою тонкую небелёную холстину, и осматривался, вертя во все стороны головой. Когда прибежала взволнованная хозяйка, он, увидев её, улыбнулся – так чисто, так радостно и легко, что у Абигаль выступили нежданные слёзы.
Потекли день за днём. Огорчало лишь то, что мальчишка оказался немым. Он улыбался, кивал или отрицательно покачивал головой, но ни разу не произнёс ни слова. Это, однако, ничуть не мешало трём объявившимся сестричкам заполнить его присутствием все свои затеи и игры. Они увлекали его в известные им уголки крохотного собственного леса и добывали, например, то из норы, то из вороха сухих трав и веток подросшего ёжа.
– Это Бобо! – авторитетно заявляла самая младшая.
– Нет, это Гобо! – поправляли её.
Она не соглашалась, и тогда вспоминали, что Гобо любит, когда его гладят по брюшку. Не откладывая, принимались щекотать ежу бочок, а потом и брюшко – и ёж, приподнимаясь на ножках (а вовсе не лапках, как думают некоторые), поднимал переднюю, явно поощряя это почёсывание.
– Да, это – Гобо, – признавала младшая очевидное.
Они усаживались в кружок на созданной их отцом идеально круглой поляне, вытягивали перед собой ладони с лежащими в них лесными орехами и ожидали, когда примчатся за угощением белки – и мальчика тоже усаживали, и он во все глаза смотрел на необыкновенное чудо – как дикий зверёк легонько, но цепко берёт в коготки его палец, и тёплая, шелковистая рыжая мордочка утаскивает орех с его подрагивающей ладони.
Шумной щебечущей стайкой, мелькая босыми пятками, отправлялись собирать на лугу цветущие одуванчики, – любимое лакомство рыжей коровы, и приносили ей большие жёлто-зелёные охапки.
Девочки были несказанно счастливы: у них появился брат. Но не меньшую радость проявлял и копошащийся, словно жук, в своём разросшемся хозяйстве Португалец. Когда пришла зима, они вдвоём с мальчишкой долбили лёд на протоке и, опустив в прорубь пару остро затёсанных брёвен, вбивали их в дно большим деревянным молотом: это были опорные столбы для будущего моста. И затем, когда раскрасневшиеся на морозе мужчины сели за обеденный стол, Португалец нахваливал своего помощника – какой он смышлёный, старательный и какие у него сильные руки. Мальчишка заметно смущался, но, по своему обыкновению, молчал.
– А ты мог разговаривать когда-нибудь? – поинтересовалась Абигаль.
Он кивнул.
– Потом что-то случилось?
Он, помедлив, снова кивнул.
– Всё вернётся, – уверенно сказала Абигаль. – Прекрасно уже то, что ты слышишь и понимаешь.
Бывало, что на несколько недель найдёныш уходил к старому Гансу, и тот, когда выпадало время, рассказывал внимательному немому подростку о тайнах огромного живого существа, которое люди назвали коротеньким словом “лес”. Однажды Ганс сказал:
– Ты понятливый ученик. Теперь, если ты уйдёшь в лес, не имея никакого имущества, то сможешь обрести еду, жильё и огонь. А сейчас я открою тебе последнюю, самую главную тайну. Ты слышишь?
Мальчишка кивнул.
– Хорошо. Тайна в том, чтобы научиться приходить в любой лес, считая себя неотделимой частичкой его самого. И если бы пришлось рубить дерево, то обязательно помнить, что всем живым существам может быть больно.
Так проходили дни, и каждый раз, возвращаясь в приютивший его дом на острове, найдёныш прежде всего проверял – на месте ли его кованый в лёгкий надлом клинок странного тускло-жёлтого цвета, поставленный вертикально в щель между печкой и деревянной лежанкой.
Пролетело три счастливейших года. Португалец уже подумывал о том, как предъявить старшего сына настоятелю монастыря и выправить на него, как на сына, должные бумаги. И вот тут, летом, случилось событие, которое никак не затронуло обитателей острова, но привело в неописуемое волнение повзрослевшего, с бритым толстым лицом сына мельника. Умер Энхельмо Туринский.
– Умер! – прокричал принесённую от монахов весть грузный, с одышкой, младший мельник, вваливаясь в придел мельницы, к угрюмому, уже слегка согнутому отцу.
– Кто умер? – не сразу откликнулся тот.
– Всё, умер, – бормотал торопливо мельников отпрыск, собирая какие-то вещи в дорогу, – умер защитник! Нет больше защитника у него!
И всё время, трясясь в подводе, катящей по колее, ведущей к ярмарочному городку, бормотал с ликованием: “Умер его проклятый защитник, умер!”
А на следующий день, утром, из дальнего бора вышли по направлению к острову трое людей. Даже короткого взгляда на них было достаточно, чтобы определить, что люди опасные, возможно, что даже – беглые с каторги. Хотя – одеты добротно, и лица – сытые. Но – долго ли бессовестным людям нахватать да награбить?
Альба верхним чутьём, вздыбившейся волчьей шерстью своей понял, кто к ним пожаловал. Они ещё только входили на мост, проложенный через протоку, а он уже маленьким ястребом метался по островку, дёргал девочек за плечики и, со страшным лицом, толкал их по направлению к домику. Абигаль, выбежавшая из коровника на испуганный детский плач, застала дело уже сработанным: девочки гуськом, одна за одной, скрывались в придерживаемой найдёнышем двери, а от моста летел грохот тяжёлых шагов разбойников. Дело было только за ней – мальчишка, вцепившись одной рукой в створку двери, вторую вытянул к ней и торопливо, призывно махал.
Абигаль рванулась, как вспугнутая птица. Она пронеслась мимо первого сбегающего с моста пришельца едва не в трёх шагах. Они так и примчались ко входу в дом – Абигаль и немного отстающий от неё разбойник со вскинутым в правой руке топором.
А Португальца на острове не было.
Её приёмный сын, увидев, что Абигаль уже возле самого дома, метнулся внутрь, и когда она вбежала в каменную пристройку, то увидела, что мальчишка затолкал девочек в бревенчатую, спальную часть дома и уже там стоял возле раскрытой двери. Понятно было – почему: эту дверь Португалец сделал из толстых дубовых досок, и запор на ней был прочный, кованый. Она промчалась мимо него и бросилась к плачущим, залезающим на кровать дочкам. А тот, кто гнался за ней, увидел, что мальчишка готов захлопнуть дверь, и с порога бросил в него тяжёлый топор – без замаха, лишь бы попасть. Но подросток качнулся в сторону, и топор, пролетев в дверной проём, ударил в стену. Тут же дверь затворилась и послышался клацающий звук железного запора.
- Предыдущая
- 46/83
- Следующая
