Собрание ранней прозы - Джойс Джеймс - Страница 64

Он был голоден, потому что с самого завтрака ничего не ел, кроме какого-то печенья, которое ему нехотя принесли двое половых. Он уселся за деревянный столик без скатерти; напротив сидели две работницы с механиком. Подошла подавальщица неопрятного вида.

– Сколько у вас порция гороху? – спросил он.

– Три полпенни, сэр, – ответила она.

– Порцию гороху мне, – сказал он, – и имбирного пива бутылку.

Он говорил грубо, чтобы снять впечатление своей принадлежности к благородной касте, поскольку с его приходом разговор оборвался. К лицу его прилила кровь. Чтобы выглядеть развязней, он сдвинул фуражку еще дальше на затылок и поставил локти на стол. Механик и обе работницы подробнейше осмотрели его, прежде чем возобновили разговор, уже вполголоса. Подавальщица принесла тарелку горячего горошка с перцем и уксусом, вилку и имбирное пиво. Он с жадностью поглощал еду, и она казалась ему такой вкусной, что он решил запомнить место на будущее. Когда весь горошек был съеден, он стал потягивать имбирный напиток и некоторое время сидел, раздумывая об интрижке Корли. Воображение рисовало ему любовную пару, бредущую по темной тропинке; он слышал голос Корли, глубокий и энергичный, говорящий галантные любезности, и снова видел довольную ухмылку на губах молодой женщины. И при этом видении он остро почувствовал собственную скудость, скудость и финансов, и духа. Ему обрыдло рыскать повсюду, дергать черта за рога, провертывать делишки, искать уловки… В ноябре уже стукнет тридцать один. Что, у него так никогда и не будет приличной работы? своего дома? Он представил, как было бы приятно иметь очаг и греться возле него, сидеть за домашним ужином. Он более чем достаточно шатался по улицам с приятелями, с девицами. Он знал, чего стоят эти приятели и чего стоят девицы. Опыт ожесточил его душу. Но при всем том надежда не покидала его. Подкрепившись, он чувствовал себя лучше, не таким уставшим от жизни, не настолько упавшим духом. Глядишь, и он еще мог бы осесть в каком-нибудь теплом уголке и жить счастливо, если бы только повезло найти какую-нибудь добрую простую девушку, хоть немного отзывчивую.

Он заплатил неопрятной подавальщице два пенса и полпенни и вышел на улицу, чтобы снова начать блуждания. Выйдя на Кейпл-стрит, он пошел в направлении к ратуше, потом повернул на Дэйм-стрит. На углу Джорджис-стрит встретились два дружка, и он остановился поговорить с ними, он рад был немного передохнуть от ходьбы. Дружки спросили, не видал ли он Корли и что новенького у того. Он ответил, что был весь день с Корли. Дружки не были разговорчивы. Они глядели пустыми глазами то на одну, то на другую фигуру в толпе, изредка отпуская насмешки. Один сказал, что он видел Мака, вот буквально за час до этого, на Уэстморленд-стрит. Ленехан отвечал, что он был с Маком вчера вечером у Игена. Дружок, что видел Мака на Уэстморленд-стрит, спросил, правда ли, что Мак выиграл кучу на бильярде. Этого Ленехан не знал, но он сказал, что Холохан выставил им всем выпивку у Игена.

Без четверти десять он расстался с дружками и направился вверх по Джорджис-стрит. Дойдя до рынка, он повернул налево и пошел по Грэфтон-стрит. Стайки девушек и молодых людей уже понемногу рассеивались, и, идя по улице, он слышал, как тут и там компании и пары прощались, обмениваясь приветствиями. Как раз когда било десять, он подходил к часам Хирургического колледжа. Ускорив шаг, он направился по северной стороне Стивенс-Грин; он стал торопиться, опасаясь, что Корли придет пораньше. Достигнув угла Меррион-стрит, он занял позицию в тени, вынул одну из прибереженных сигарет и закурил. Прислонившись к фонарному столбу, он смотрел в ту сторону, откуда, как он ожидал, должны были появиться Корли с девушкой.

Сейчас ум его снова ожил. Он думал о том, вышло ли все у Корли, размышляя, сказал ли он ей заранее или оставляет до последнего; он живо переживал, как за себя, все волнительные и рисковые моменты в положении друга. Но, вспомнив зрелище медленно вращающейся крупной головы Корли, он несколько успокоился; он был уверен, что у Корли все выйдет. Тут ему вдруг подумалось, что Корли, может быть, уже проводил ее домой другой дорогой и улизнул от него. Взгляд его обшарил всю улицу; их нигде не было видно. А ведь прошло уже больше чем полчаса, с тех пор как он был у Хирургического колледжа. Способен или нет Корли сделать такую штуку? Закурив последнюю сигарету, он стал нервно затягиваться. Он напряженно вглядывался в каждый трамвай, что останавливался на дальней стороне площади. Да, наверняка они вернулись другим путем. Гильза его сигареты лопнула, и он, чертыхнувшись, бросил сигарету в канаву.

Здесь неожиданно он заметил их; они направлялись в его сторону. Радостное чувство сразу возникло у него; теснее прижавшись к фонарю, он старался угадать результат по их походке. Они шли быстро, молодая женщина семенила короткими шажками, применяясь к размашистому шагу Корли.

Похоже, они не разговаривали. Предчувствие результата кольнуло его, как кончик острого инструмента. Конечно, он знал, что у Корли будет провал, что это пустое дело.

Они повернули на Бэггот-стрит, и он сразу же двинулся за ними по противоположному тротуару. Когда они остановились, он тоже остановился. Они недолго поговорили, и потом женщина спустилась по ступенькам, ведущим в полуподвальный этаж одного из домов. Корли остался на тротуаре, поблизости от ступенек. Прошло несколько минут, и входная дверь дома медленно, осторожно приоткрылась. Женская фигура сбежала по ступенькам крыльца и кашлянула. Корли обернулся и подошел к ней. На несколько секунд его массивная фигура скрыла ее, потом женщина снова появилась и взбежала вверх по ступенькам. Дверь за нею закрылась, и Корли быстрой походкой двинулся в сторону Стивенс-Грин.

Ленехан поспешил в том же направлении. Упало несколько капель дождя. Это подстегнуло его, и, оглянувшись на дом, куда вошла женщина, чтобы убедиться, что никто не смотрит на них, он живо перебежал дорогу. Запыхавшись от волнения и бега, он окликнул:

– Эй, Корли!

Корли повернул голову посмотреть, кто его зовет, и по-прежнему продолжал идти. Ленехан побежал за ним, одной рукой придерживая на плече плащ.

– Эй, Корли! – крикнул он еще раз.

Поравнявшись с другом, он посмотрел ему в лицо пытливо и вопросительно. Он ничего не прочел на этом лице.

– Ну? – спросил он. – Ну как, вышло?

Они дошли меж тем до угла Или-плейс. По-прежнему не отвечая, Корли свернул налево и зашагал по боковой улочке. Черты его были жестки, собранны и спокойны. Ленехан, тяжело дыша, держался рядом с приятелем. Он был сбит с толку, и в голосе его прорвалась нотка угрозы.

– Ты что, не можешь сказать? – произнес он. – Ты пробовал или ты даже не пробовал?

Под первым фонарем Корли остановился и посмотрел мрачно перед собой. Затем торжественным жестом вытянул в луче света свою руку и, улыбаясь, медленно разжал ладонь под взглядом ученика. На ладони блестела маленькая золотая монета.

Отец миссис Муни был мясник, и она была такой женщиной, которая умеет за себя постоять, – решительной женщиной. Она вышла замуж за старшего приказчика в отцовском деле и открыла мясную лавку в районе Спринг-гарденс. Но едва его тесть скончался, как мистер Муни стал сбиваться с пути. Он пил, таскал из кассы, залез по уши в долги. Брать зарок с него было бесполезно: через несколько дней он все равно срывался. Он поднимал руку на жену в присутствии покупателей, закупал порченое мясо и всем этим окончательно губил дело. Однажды он ночью стал гоняться за женой с резаком, и ей тогда пришлось спать у соседей.

После этого они жили врозь. Она пошла к священнику, и тот разрешил ей разъехаться с мужем, сохранив при себе детей. Она не давала мужу ни денег, ни пропитания, ни крова, так что ему осталось только записаться в подручные к судебному исполнителю. Он был маленький и хлипкий пьянчужка с беловатым лицом, беловатыми же усиками и беловатыми бровями, которые выглядели как нарисованные над маленькими воспаленными глазками в розовых жилках. Целыми днями он сидел в конторе пристава в ожидании поручений. Миссис Муни, женщина крупная и внушительная, забрала остаток средств из мясной торговли и открыла пансион на Хардвик-стрит. В сменявшейся части население пансиона составляли туристы из Ливерпуля, с острова Мэн, иногда и артисты мюзик-холлов; постоянным же составом служили клерки из дублинских контор. Она правила своим домом дошло и твердо, знала, когда поверить в кредит, когда проявить жесткость, а когда и закрыть глаза. Молодые люди из постоянного населения называли ее Мадам.