Love etc - Барнс Джулиан Патрик - Страница 39

• Предыдущая
• 39/47
• Следующая

Оливер снова застонал.

«И думаю нельзя забывать об НДС. Все это нелицензионное видео – это входит в полномочия таможни и управления по акцизам. Они могут начать в этом копаться. У них есть полномочия. Они обожают вламываться в дом в пять утра и отрывать половицы. Будем надеяться, что этот шутник не знает о том, что у них есть горячая линия».

«Проклятый Иуда», – повторил он.

«Что еще? Возможно это кто-то из офиса. Или может кто-то из водителей. Просто подумай, кто это может быть, Оливер. Ты знаешь кого-нибудь, кто тебя ненавидит?» – бодро заключил я.

Мадам Уатт: Приехали Софи и Мэри. Стюарт привез их на своей машине. Конечно, я ничего не сказала.

У меня как всегда был лимонный пирог, они его любят. Но Софи не съела ни кусочка. Она сказала, что не хочет есть. Я попросила ее попробовать хоть немного, чтобы порадовать меня. Она ответила, что она слишком толстая.

Я спрашиваю ее: «Где, Софи? Где ты толстая?»

Она отвечает: «Вот здесь». И показывает на свою талию. Я смотрю на ее талию. Мне она не кажется толстой. Мне лишь кажется, что ей не хватает логики.

«Это просто потому, что ты сегодня туже затянула пояс, чем обычно», – говорю я.

Нет, правда.

Оливер: Я прошаркал по дому и предпринял вылазку в нашу спальню, что я делаю не часто. Спальня на последнем этаже и из окон открывается вид на улицу с высоты подъемного крана. Я уже это говорил? Кажется кто-то уже говорил. Кто-то вам обо всем рассказывает, так? Здесь невозможно ничего сохранить в тайне, ни на единую наносекунду. Иуда под каждой подушкой.

Извините, я … как бы там ни было. Я услышал пронзительный, безжалостный визг, раздававшийся где-то по соседству. С толикой везения это мог бы оказаться гигантский, генетически измененный, кровососущий шершень, прилетевший с тем, чтобы нанести мне coup de grace[98]. Но все оказалось хуже. Coiffeur[99] разделывался с араукарией Миссис Дайр, нет, я присмотрелся – не coiffeur, а boucher[100]. Циркулярная пила жестоко расправлялась с ее смешными пальцами, благородными руками, а потом и оголенным стволом. Я почувствовал, как мое настроение – то, что от него оставалось – уходит как вода в ванной. «Пусть ее араукария зеленеет будто лавровое деревце», – казалось лишь миг тому назад вознес я эту мольбу.

Может это предзнаменование? Кто знает? В le bon vieux temps[101], когда мы весело катались по прошлогоднему снегу, предзнаменование не расставалось с прилагательным и было зловещим. Падающая звезда, прочертившая траекторию на бархате небес, полярная сова, всю ночь сидевшая на ветке треклятого дуба, банальный вой волков на кладбище – не всегда можно было догадаться, что они предвещают, но было чертовски ясно, что это знамения. Теперь падающая звезда – это лишь сигнальная ракета, выпущенная по соседству, полярную сову можно увидеть лишь в клетке, а волку приходится заново учиться выть, прежде чем его выпустят в дикую природу. Предзнаменование беды? В этом царстве, где все измельчало, разбитое зеркало предвещает лишь досадный визит в магазин Джона Льюиса за новым.

Что поделать. Наши знаки и знамения становятся более локальными, а разница между предвестником и тем, что он предвещает, сходит на нет. Вы вступили в собачье дерьмо – это и предостережение, и бедствие одновременно. Автобус сломался, мобильник не работает. Дерево срубили. Возможно это означает только то, что означает. Что поделать.

Софи: Свинья. Жирная свинья.

Джиллиан: Этим утром мы не включали радио. И мы перестали разговаривать с тех пор, как у Элли случился срыв. (Кстати – а что вы об этом думаете? Разве не странно? Откуда такая обида? Мне кажется, мы все были с ней честны и обращались с ней как со взрослой). Так что висит несколько неловкая тишина и когда Элли берет свою кружку, то слышно тихое постукивание, потому что кружка без ручки и кольцо Элли скребется по фарфору. Просто тихое, случайное постукивание, но мои мысли возвращаются к тому, что было много лет назад. Элли не замужем и не помолвлена, и похоже у нее никого нет кроме Стюарта, а их отношения, вроде бы, довольно поверхностные (может быть это ее обижает?), но она носит кольцо на среднем пальце левой руки. Когда-то я тоже так делала, это было как способ держать на расстоянии, не вступать в объяснения, создать себе воображаемого приятеля, охранять свою территорию, когда не можешь выносить даже вида мужчин. И так несколько дней. Или недель. Или месяцев.

Обычно это срабатывало. И жалкая безделушка, которую я подобрала на рынке, обладала почти магическими свойствами, когда хотелось избежать ненужных знакомств. Конечно, я уже забыла обо всем этом. Сейчас я помню только о том, когда это не срабатывало. Когда он не желал уступать и просто шел следом. Не обращал никакого внимания на кольцо, даже если я махала им у него под носом. Не то чтобы он считал, что это фальшивка, или что-то в этом роде, просто не желал признать, что это достаточная причина. Игнорируя полуулыбку, которую ты напускаешь, чтобы сделать вид, что не воспринимаешь его всерьез. Игнорируя любые сигналы, которые ты подаешь. Просто он есть и ждет. Ты и я. Что если мы начнем? Здесь и сейчас. Так или иначе, это то, что подразумевалось. И всякий раз это казалось мне невероятно возбуждающим. Очень сексуальным, даже опасным. Я вела себя спокойно, но внутри меня все горело. Что, как мне кажется, они чувствовали.

Не поймите меня неправильно. Я не из тех женщин, которые любят, чтобы над ними доминировали. Мысль о том, чтобы мужчина ворвался в мою жизнь и начал наводить в ней порядок и распоряжаться мною, не входит в мои фантазии. Лучше я сама буду собой распоряжаться. И мне не нравится грубая сила, я не стала бы ей уступать. Я говорю совсем о другом, о мгновении, когда кто-то появляется и дает понять без всяких слов – есть я, есть ты, о чем еще говорить? Так, словно перед тобой какая-то великая истина и все, что тебе остается сделать, это ответить – да, это так.

Если бы это случилось снова, мне не пришлось бы размахивать грошовой безделушкой с блошиного рынка, но золотым кольцом, которое я ношу каждый день вот уже более десяти лет. И конечно, как это всегда бывает, колокольчики зазвенели бы – осторожно, только на этот раз не колокольчики, а скорее сирена скорой помощи. Но разве нам всем не хочется услышать еще один раз эти простые слова – есть я, есть ты. И чтобы был кто-то, кто ждет, чтобы ты ответила – да, это так. И чтобы все закружилось, полузабытые вещи, которым вдруг не подобрать названия, имеющие отношение к времени и судьбе, к отношениям между мужчиной и женщиной, а глубоко внутри, понемногу нарастая, какая-то внушающая уверенность мелодия, под которую ты надеешься унестись прочь.

Сейчас в студии совсем тихо. Лишь легкие касания кисти и поскрипывает стул. И кольцо Элли мягко постукивает о кружку.

Стюарт: Мне все кажется, что я сейчас приду, а Оливер будет лежать, отвернувшись лицом к стене. Но, как я полагаю, правда об Оливере заключается в том, что даже если он болен, ему известно клише и он делает обратное. Так что он просто лежал лицом ко мне. Он в комнате вроде маленькой мансарды, на последнем этаже, к окну приколота простыня – очевидно они не успели повесить занавески. У кровати лампа с абажуром в виде головы Дональда Дака.

«Привет, Оливер», – сказал я, не вполне уверенный в том, что правильно произношу даже эти два слова. То есть, если кто-то и правда болен, я знаю как себя вести. Да, я знаю, что депрессия – это болезнь и все такое. Как бы то ни было. Теоретически. Так что я полагаю, что он болен, но я не знаю как себя с ним вести. Что раздражает меня и что мне немного неприятно.

• Предыдущая
• 39/47
• Следующая