Как все было - Барнс Джулиан Патрик - Страница 47
- Предыдущая
- 47/51
- Следующая
Продолжать прежнее существование, только заменив Стюарта Оливером, было просто невозможно. Даже когда я забеременела, Оливер все никак не мог взяться за ум. Я попробовала было образумить его, но он обиженным тоном возразил: «Но я счастлив, Джил, я так счастлив». Конечно, меня это очень растрогало, мы поцеловались, он погладил мой живот, тогда еще плоский, как доска, отпустил какую-то глупую шутку насчет головастика, и остаток вечера все было прекрасно. У Оливера такая особенность: он замечательно умеет делать так, чтобы остаток вечера все было прекрасно. Но потом наступает завтрашнее утро. И утром я подумала: я, конечно, очень рада, что он счастлив, и я тоже счастлива, казалось бы, разве этого мало? Но выходит, что мало. Надо быть счастливым и практичным. Вот в чем суть.
Мне не нужно, чтобы мой муж правил миром – иначе я бы не вышла замуж ни за того, ни за другого, – но я также не согласна, чтобы он топтался на месте, совершенно не заботясь о будущем. За все время, что я знаю Оливера, в его карьере – если это слово тут подходит – произошла только одна перемена, и та к худшему: он вылетел из школы имени Шекспира и поступил к мистеру Тиму. Хотя всякому ясно, что он достоин большего. Его надо было направлять, тем более – в виду моей беременности. Я не хотела, чтобы… – да, я знаю, я уже говорила это про Стюарта, но так и есть, и я не стыжусь – я не хотела, чтобы Оливер разочаровался.
Он, должно быть, рассказывал про собаку мсье Лажиске? Есть две веши в нашей деревне, о которых он рассказывает каждому. Это замок, от повторения к повторению становящийся все более внушительной крепостью крестоносцев или катарской твердыней; и собака. Такой приветливый рыжий пес по кличке Пулидор, который от старости совершенно оглох. Мы с Оливером оба его ужасно жалеем, но по разным причинам. Оливеру грустно, что бедняжка Пулидор на прогулке через поля не слышит больше свист своего доброго хозяина и вообще от всего отрезан в мире безмолвия. А мне грустно оттого, что рано или поздно он, я знаю, погибнет под колесами. Он выскакивает из дома мсье Лажиске пулей, весь охваченный восторженным предвкушением, что вот сейчас, на воле, слух к нему вернется. А водители автомобилей не задумываются о том, что собака может быть глухой. Я представляю себе, как юноша за рулем на большой скорости проезжает по деревне, видит бегающую по улице собаку и нетерпеливо сигналит ей, сигналит, но она, глупая, не обращает внимания, он резко сворачивает, но увы – поздно. Я себе все это ясно представляю. Я говорила мсье Лажиске, что собаку надо привязать или держать на длинном поводке. Он объяснил, что пробовал один раз, но Пулидор захандрил, ничего не ел, и он его отвязал. Он хочет, чтобы его пес был счастлив. Я возразила, что быть счастливым хорошо, но надо быть и практичным. А иначе собака рано или поздно обязательно попадет под колеса. Это ясно.
Понимаете?
СТЮАРТ: Я придумывал разные планы. Сначала хотел подкупить какую-нибудь ученицу в этой жалкой школе, куда Оливер устроился. И пусть она пожалуется, что Оливер к ней пристает. Вообще это даже могло быть правдой – ну, не к этой девице, так к другой. И его бы за это выгнали. Могли бы на этот раз и в полицию обратиться. Джил по крайней мере поняла бы, ради какого человека меня оставила. И это сознание ее бы все время мучило, она уже никогда бы не чувствовала себя в безопасности. Хороший был план.
Потом, в Штатах, я придумал другой. Притвориться, будто я покончил с собой. Понимаете, мне хотелось причинить им сильную боль. Правда, я не решил как. Была мысль написать под чужой подписью в журнал старых выпускников нашей школы, чтобы там поместили некролог, и позаботиться, чтобы непременно послали номер Оливеру. Или можно, чтобы какой-нибудь общий знакомый, приехавший из Штатов, сообщил им эту новость как бы между прочим. «Грустно, что Стюарт застрелился, а? Да, не пережил разрыва. А вы что, разве не знали?» Кто бы это мог? Да все равно кто. Я бы заплатил.
С этой мыслью я не расставался, пожалуй, чересчур долго. Она наводила мрак. И уже становилась соблазнительной. Подмывала так и сделать, понимаете. То есть осуществить на самом деле, им в наказание… Ну и тогда я ее отбросил.
Но еще ничего не кончено. То есть мой брак-то кончен, это я понимаю. Но ничего не прошло. И не пройдет, пока я не почувствую, что прошло. Пока не перестанет болеть. Но до того еще ох как далеко. Я никак не могу избавиться от чувства, что по отношению ко мне это несправедливо. Но ведь должно же пройти, верно?
С мадам Уайетт мы переписываемся. И представляете? У нее роман. Ай да мадам Уайетт. Молодец.
ОЛИВЕР: Наверно, сейчас неподходящий момент для такого признания, но я вообще не специалист выбирать для своих выступлений подходящие моменты. Иногда я скучаю по Стюарту. Да, да, можете мне не говорить, сам знаю, что я ему сделал. Я постоянно жую и пережевываю свою вину, как старый переселенец-бур жевал, не глотая, полоску вяленого мяса. И что особенно грустно, иногда мне думается, что Стюарт понимал меня лучше всех. Надеюсь, что ему хорошо живется. Что он завел себе симпатичную, уютную даму сердца. Я представляю себе, как они вдвоем у. себя на лужайке перед домом жарят мясо на мескитовом костре, а над лужайкой кружатся птицы-кардиналы, и оглушительно стрекочут цикады, точно струнная группа Чикагского симфонического оркестра. Я желаю ему всего, этому Стюарту: сил, семейного очага, счастья, ну и болячки в бок, как положено. Пожелал бы ему горячей ванны, да он стал бы держать в ней тропических рыбок, разве я не знаю? Бог ты мой, при одной мысли о нем хочется ухмыльнуться.
Есть у него девушка, вы не знаете? Я думаю, он завел какую-то темную тайну, что-нибудь эдакое, сексуальное. Может быть, порно? фотографии при моментальной вспышке? эротические телефонные разговоры? неприличные факсы? Нет, надеюсь, он уже пришел в себя. И больше не боится жизни. Я желаю ему… обратимости.
СТЮАРТ: Я хотел бы уточнить и зафиксировать одну деталь. Вы, наверно, не помните, но у нас с Оливером была одна шутка, вернее, не у нас с Оливером, а у него на мой счет. Будто бы я считаю, что «мантра» – это марка автомобиля. Я тогда не спорил, но вообще-то я хотел его поправить: не «мантра», Оливер, а «манта». Точнее – «манта рэй», классная машина, мощная, выпускает «Дженерал Моторс» на основе «корветта». Я даже подумывал купить такую, когда приехал сюда. Но все же она не в моем стиле. И это была бы слишком большая уступка прошлому, вы согласны?
Уж этот Оливер, обязательно напугает.
МАДАМ УАЙЕТТ: Стюарт мне пишет. И я сообщаю ему всякие новости, если они есть. Он все никак не может подвести черту. Уверяет, что строит себе новую жизнь, но я чувствую, что он не в силах подвести черту.
О том же, что действительно помогло бы ему подвести черту, я не могу себя заставить ему сообщить. О малютке. Ему неизвестно, что у них родился ребенок. Ужасно, когда знаешь то, что другому может причинить боль. И оттого, что тогда сразу не написала, теперь день ото дня становится все труднее поставить его в известность.
Понимаете, они как-то пришли ко мне в гости, и когда моей дочери не было в комнате, а Стюарт сидел готовый держать у меня экзамен, ботинки блестят, волосы зачесаны со лба, и он мне тогда сказал: «Знаете, у нас будут дети». И сразу спохватился, застеснялся: «То есть я не имею в виду – сейчас… не в том смысле, что она… – Тут с кухни донесся звон чашек, Стюарт совсем растерялся и стал уточнять: – Джил еще не знает, мы об этом не говорили, но я уверен, ну, то есть…» Ему не хватило слов. Я сказала: «Прекрасно, это будет наш с вами секрет». И он сразу успокоился, и по лицу было видно, с каким нетерпением он ждет, когда вернется Джилиан.
Я вспомнила этот разговор, когда Оливер мне сообщил, что Джилиан беременна.
Софи-Анна-Луиза. Немного претенциозно, вы не находите? Может быть, по-английски лучше: Софи-Энн-Луиза. Нет, все равно как-то похоже на внучку королевы Виктории.
ДЖИЛИАН: Не думайте, пожалуйста, Оливер– хороший преподаватель. В конце прошлой четверти был праздничный завтрак, и директор мне рассказал, как прекрасно Оливер умеет ладить с учениками и как они все его ценят. Оливер потом презрительно фыркнул, когда я это пересказала, он говорит, что его предмет, «английский разговорный и английская культура», – работа не бей лежачего, можешь ляпнуть что придет в голову, и ученики принимают это за бесценный образец британского юмора. Но такой уж он человек, Оливер, всегда будет умалять свои достоинства. Хорохорится, храбрится, но на самом деле очень неуверен в себе.
- Предыдущая
- 47/51
- Следующая
