Вино богов - Барнс Джон Аллен - Страница 21
- Предыдущая
- 21/72
- Следующая
— Вот именно, — подтвердил Кособокий. Бонифаций перевел взгляд с сына на начальника стражи, а потом — на Седрика, но тот тоже только головой покачал.
— Я, — сказал он, — глубоко задумавшись, спускался по лестнице с Верхней Террасы, и когда добрался до подножия лестницы, обнаружил, что все суетятся, носятся туда и сюда, назад и вперед, но толком узнать мне ни у кого ничего не удалось. Кричали, а потом кричать перестали. Что это за предзнаменование, я сказать не могу, но трудно поверить в то, что это не дурное предзнаменование.
Бонифаций расстроенно уставился в свою тарелку и отщипнул пальцами кусочек жареного окорока газебо. Вообще-то это было его любимое блюдо — молодой, нежный жареный газебо, но сегодня у короля что-то совсем пропал аппетит. Как ни радовали его нынче первые признаки выздоровления сына, этот жуткий крик не выходил у Бонифация из головы и портил ему настроение. Кричали в замке, а слышали крик по всему городу, вплоть да самого отдаленного вульгарианского квартала у реки. Стоило только солнцу закатиться, как послышался этот душераздирающий вопль, и все горожане, как по команде, устремили взгляды в сторону королевского замка и стали гадать, что же это за дурное предзнаменование.
— Мы мало что можем сделать до тех пор, пока знак не повторится, или пока не произойдет что-нибудь еще, — напомнил Седрик королю. — Так давайте же не позволим тому, что над нами нависло, разрушить то, что мы имеем, пока это что-то еще на нас не свалилось.
Король далеко не сразу уловил смысл последней фразы Седрика, а потом еще некоторое время пытался решить, была ли то просто напыщенная поговорка, или он только что услышал еще одно мрачное пророчество. Пребывая в раздумьях, Бонифаций по рассеянности проглотил большой кусок жареного газебо. Блюдо было приготовлено превосходно, и поэтому король решил: как бы ни было у него тяжело на сердце, он просто обязан вознаградить свой желудок за день, проведенный на зимней охоте. Не сказать, чтобы король успокоился, но все же принялся за еду и вскоре почувствовал некоторое облегчение.
— Завтра с утра я вернусь к занятиям боевыми искусствами, — заявил принц Аматус, — а по вечерам постараюсь как можно больше времени уделять попыткам понять, что же сегодня стряслось во дворце. Сейчас, как никогда, я нуждаюсь в испытании или решении какой-либо трудной задачи.
— Вот и примись за эту, — распорядился Бонифаций и с еще большим воодушевлением набросился на еду. Ведь он знал, что такие важные вещи, как дурные предзнаменования, по плечу только героям.
Ну а поскольку его сын сам вызвался взять решение задачи на себя, не исключалось, что предисловию в сказке пришел конец, и тем самым принц превратился в ее героя. Да и вообще в Королевстве так уж повелось, что стоило поручить важное дело герою, и можно было считать, что успех уже, так сказать, в кармане.
Больше они в этот вечер об этом не говорили, и пусть в зале стены не сотрясались от радостного смеха, но хотя бы все не были подавлены и мрачны. Седрик и Бонифаций даже ухитрились обменяться добросердечными улыбками, когда принц Аматус рано встал из-за стола, не дотронувшись до второго бокала вина, и отправился спать. После того как он ушел, Седрик вкратце сообщил королю о том, что Аматус принес искренние извинения всем своим друзьям.
Это очень порадовало Бонифация, но все же он поинтересовался:
— Как это ты ухитряешься знать о том, что происходит там, где тебя не бывает?
— Мальчик-письмоноша, ваше величество, получает у меня жалованье, как и добрая дюжина писарей. Все письма принца до отправки адресатам были переписаны для моего архива. Плохой бы я был премьер-министр, если бы не заглядывал в переписку моего сюзерена.
К этому времени свечи почти догорели, музыканты и прислуга давно были отправлены спать, а посему король и премьер-министр допили бутылку вина и также отправились по своим постелям, ничтоже сумняшеся. У обоих было такое чувство, что все беды позади, вот только ночью обоим снились нехорошие сны, которые, казалось, сдавливают сердце подобно кольцам змеи. Кроме того, прежде чем уснуть и погрузиться в эти самые кошмары, и у Бонифация, и у Седрика мелькнула одна и та же мысль: если выздоровлению принца от черной тоски сопутствовало такое дурное предзнаменование, то стоило ли так радоваться этому выздоровлению? А если не стоило, то что же это говорило о характере принца?
Аматусу тоже снились плохие сны. Кожа его жутко побледнела, губы жарко алели, а вокруг глаза залег темный круг. Утром он долго умывался холодной водой и безо всякого удовольствия взирал на свое отражение в зеркале. Как он ни старался осторожно вытираться полотенцем, ему казалось, что он сдирает с лица кожу. И все же он совладал с собой и даже поплескал ледяной воды на грудь и спину и растерся полотенцем.
Он бы мог, конечно, принять теплую душистую ванну с нежным пенистым мылом. Обычно по утрам ему как раз и готовили такую ванну, и королевские слуги с радостью ее приготовили бы и сегодня, но и отец, и Спутники приучили принца к тому, что просить об этом только из-за того, что он удосужился встать рано и желал поупражняться, невежливо. Потому принц и не стал просить, чтобы ему приготовили ванну.
Аматус быстро оделся — за два часа до рассвета у него в покоях было прохладно, и обнаружил, что ремень и штанина сидят не так хорошо, как хотелось бы. Но принца это не огорчило.
Кособокий ожидал его. При свете звезд начальник стражи выглядел еще более сурово, чем обычно. Обменявшись приветственными поклонами, следующие полчаса они посвятили драке на учебных мечах. В полном молчании они двигались по внутреннему двору. Булыжники мостовой были покрыты коркой льда, легко было поскользнуться, оступиться, но Кособокий всегда настаивал на проведении уроков фехтования в плохих условиях — ведь потом именно в таких условиях и приходится драться в жизни.
Несмотря на то, что конец меча Кособокого венчал тупой чехлик, он все равно оставлял на груди принца темные кровоподтеки. Увы, Аматус успел подрастерять мастерство, набранное до того, как он погрузился в тоску и загулы.
Краткая передышка, глоток ледяной воды, и вот уже они с Кособоким, набив заплечные мешки тяжелыми камнями, бегут по городским улицам в предрассветных сумерках. Аматус оступался и падал чаще, чем следовало бы, но все принимал как должное, как будто он это заслужил. Всякий раз, стоило ему удариться об обледеневшую мостовую или упасть в снег, смешанный с грязью, он упрямо поднимался, отталкивался от земли окоченевшей рукой, топал сапогами и догонял Кособокого. А начальник стражи не оступился ни разу, хотя на бегу напоминал трех карликов сразу, дерущихся под одеялом.
К тому времени, когда солнце поднялось над горизонтом, Аматус дико продрог в промокшей и перепачканной одежде. Они с Кособоким ушли далеко от замка и находились в лесу под Западным бастионом, где упражнялись в стрельбе из мушкетов. Принц заставлял себя целиться как можно более точно, но когда не получалось, старался заглянуть поглубже внутрь себя и найти там спокойствие, выдержку и тепло, чтобы согреть непослушную руку, но картечь по-прежнему отрывала от мишени края, и этими обломками уже был усеян снег под мачтовыми соснами. Пришлось принцу смириться с мыслью о том, что стрелок из него на сегодняшний день никудышный, но все-таки он продолжал стараться, как мог.
Несколько раз ему все же удалось попасть в цель, и только тогда Кособокий наконец подал голос.
— Кто-то идет по тропе позади нас, — сказал он.
Принц Аматус опустил мушкет и стал протирать дуло и проверять, хорошо ли работает курок. И тут маленький мальчик, одетый в лохмотья, но при этом довольно-таки упитанный, появился из-за деревьев.
— В чем дело? — спросил принц.
— Прошу вас, господин… моя мама… моя бабушка говорит, что порой людей спасает прикосновение принца, они поправляются от болезни, когда болезнь зага… зага…
— Загадочная, — закончил за мальчика Аматус, вытащил из мешка тонкий камзол и натянул поверх промокшей одежды. — Это очень древнее поверье, поэтому оно почти наверняка истинное. Веди меня, я пойду с тобой.
- Предыдущая
- 21/72
- Следующая
