Стать огнем - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 41

• Предыдущая
• 41/61
• Следующая

Он насладился их замешательствам – пиррова победа мелкого тщеславия, как слабая плата за приступ острой похоти.

Александр Павлович обладал развитым, то есть не каждому сразу понятным чувством юмора. Сибиряки же, по его наблюдениям, особенно бабы, лишены были способности воспринимать инакословие, подтекст, игру смыслов. Эволюция в суровых климатических условиях, вероятно, отбросила это качество как необязательное.

–?Марфа, а зачем под столом-то? – спросила Нюраня, когда барин ушел.

–?Шутил он, наверное.

–?И чего смешного?

–?Не знаю. Они, случается, с постными лицами: бу-бу-бу, тра-та-та… а потом хохочут. Шутили, оказыватся. Или еще говорят так вежливо и гладенько, а потом Елена Григорьевна заявляет: «Наша сегодняшняя ссора с мужем была отвратительна».

–?Как в городе все мудрено!

–?Привыкнешь. Пойдем, я тебе на кухне у плиты тюфячок брошу. Чутко спи! Если шум какой-то, сразу беги в чулан и дровами заваливайся. А если тихо ночь пройдет, до рассвета плиту растопи. Наказание мое эта плита! Каждый месяц надо трубу пробивать, а трубочист, зараза, по пятерке за прочистку просит. Хочу Петра приспособить, но это, наверное, по весне. Свалится с крыши, он же увалень, хоть самой вместе с ним лезьть для подсхоромки… подстраховки… – Марфа говорила и стелила Нюране постель.

–?Сколько у тебя забот!

–?Много. И все такие мелочные! Досадливые!

–?Марфа!

–?Что?

–?Ты очень хорошая! Почти как… как Парася.

–?Нет, я грешница, а она у нас… Лучше Параси не быват. Ложись, почивай, голубушка…

Товарища, с которым Камышин хотел отослать Нюраню, звали непроизносимо – Патермуфий. Он не представлялся полным именем, а просил обращаться к нему «товарищ Прохоров». За глаза его насмешливо величали «товарищ Проша». Он второй месяц околачивался на заводе, питался впроголодь, сапоги не на что было починить. Товарища Прошу командировали из Центральной России на омский завод для получения борон и плугов.

Но завод распоряжения о выделении техники не получил. Бумаг по стране летало множество: распоряжения, постановления, указания… Торопиться их выполнять не следовало, потому что на многие постановления приходили постановления об отмене постановления.

В бумажной кутерьме, которую направляли по долам и весям люди подчас малограмотные, нередко случались ошибки. Гнать человека через всю страну за техникой, которая производится в соседней области, было глупо. Так же как и отдавать сельхозорудия (без постановления), которых не хватает местным сибирским хозяйствам. Поэтому товарищ Проша обивал пороги заводского начальства, ждал разнарядку из центра, слал в него запросы и слезные письма.

Не исключено, что на каком-нибудь калужском заводе пылилась бумага, предписывающая выделить Прохорову плуги и бороны. Омск и Калуга – слова «похожие», перепутать легко. Выяснить, кто, когда и на каком этапе перелетных бумаг совершил ошибку, было делом совершенно безнадежным. Но и «отказ о выделении в связи с отсутствием постановления» Проше подписывать не желали. Он уедет, а завтра прибудет распоряжение, отвечай потом.

Камышин решил убить двух зайцев: избавиться от товарища Проши, который облюбовал его приемную, целыми днями сидел в ней со скорбным видом голодающей собаки, и отправить с товарищем Прошей Нюраню, пребывание которой в квартире могло обернуться разбирательством с ОГПУ.

Александр Павлович честно предупредил командированного, что выделяемая ему сельхозтехника бракованная и по-хорошему надо ее в переплавку отправлять. Товарищу Проше было плевать на качество орудий, ему страстно хотелось домой к жене и деткам. Он не был инженером, не смыслил в крестьянском труде – типичный снабженец, которому все одно, что доставать – плуги или кальсоны. Его дело – найти, получить, доставить, выгрузить; главное, чтобы по бумагам все было в порядке. Сибирскую столицу, где с документами получилась накладка, товарищ Проша уже ненавидел. Предложение главного инженера «помогу в решении вашей проблемы, но и вы не откажите в личной просьбе» вызвало у товарища Проши искреннее ликование. Тем более что с железнодорожниками о предоставлении товарного вагона он уже договорился.

Александр Павлович состряпал Нюране справку: бюрократического абсурда чуть больше, чуть меньше – Россия всегда славилась своими поручиками Киже. На заводском бланке он написал, что сотрудница медчасти (таковой на заводе не имелось) Анна Еремеевна Медведева направляется для дальнейшего повышения квалификации. Намеренно сделал несколько орфографических ошибок, неразборчиво расписался, шлепнул печать и слегка ее сдвинул, чтобы слова угадывались с трудом. Теперь у Нюрани имелись два липовых документа. На малообразованный люд бумажки с печатями оказывали магическое действие. Людей разумно-критических было ничтожно мало.

Первым, кого Нюранины «документы» удовлетворили, был товарищ Проша. Девка, навязанная Камышиным, ясен пень, была полюбовницей, отсылаемой восвояси. Но с бумагами у нее, как и заверил товарищ главный инженер, полный порядок. Медицинская сестра отправляется на повышение квалификации. Как же! Знаем мы эту «квалификацию»!

В товарный вагон, на две трети заваленный сельхоз– орудиями, Прохоров натаскал сена и даже раздобыл печурку, трубу которой вывел в вагонное оконце. Баба по имени Марфа, провожавшая пассажирку, притащила два баула – с одеялами, попонами, каким-то тряпьем и, что очень существенно, со снедью. Товарищ Проша решил, что Марфа – это сменщица медсестры на должности полюбовницы Камышина. То, что две бабы прощались на перроне тепло и слезно, его нисколько не смутило. На сибирских женщин, как он уяснил за время своего томления в Омске, нормальные правила поведения не распространяются.

Товарищ Проша был очень голоден. Не столько плотски, сколько натурально – жрать хотел. Только отъехали, попытался медсестру соблазнить. Получил в глаз – знатно. Фингал и через две недели отливал желто-зеленым, а поначалу глаз заплыл фиолетовым пузырем. У этой девки сила, как у быка!

А потом они подружились.

Дядя Проша был по возрасту как брат Степан. Не злой, хотя очень суматошный. Нюраня свои продукты в одиночку не трескла, с ним делилась. Дядя Проша на остановках за кипятком бегал и на рыночки пристанционные, продавал Нюранину одежду и покупал хлеб, сторожил, когда долго стояли и Нюраня выходила ноги размять, выносил поганое ведро, в которое справляли нужду. Дядя Проша был очень разговорчив, хвастливо болтлив. У другого человека, возможно, его беспрестанное словесное извержение вызвало бы помрачение разума. Но Нюране требовалось как можно больше узнать про те места, в которые лежит ее путь, про людей расейских, их обычаи, правила и привычки. Поэтому дядя Проша нашел в ее лице внимательного слушателя и не раздражался в ответ на нелепые вопросы и уточнения.

Нюраня очень тосковала и одновременно испытывала азарт перед неизвестным. Она была абсолютно убеждена, что разлука с Максимкой – временная, и мысленно разговаривала с ним перед сном, делясь открытиями «про расейских». Без убеждения во временности «приключений» она не смогла бы осилить горестей, внезапно на нее обрушившихся.

Товарищ Проша относился к тем славным парням, что в дороге, в командировке будут с вами вась-вась, а отъехав на десять метров, забудут, как вас зовут. Работа снабженца сталкивала его с десятками и сотнями людей, всех он забалтывал, большинство сторонились пустобреха, что нисколько его самого не смущало.

Он выгрузил Нюраню на перроне вокзала в Курске, ткнул куда-то в направлении города и бросился пристраивать свой вагон.

Когда-то Турки, предки Нюрани, из сгоревшей тамбовской деревни два года добирались до Сибири – в страхе перед ее суровостью, уповая только на милость Божью. И закрепились на новых щедрых землях, пустили корни, разбогатели, потому что сами трудились истово и потомство свое учили по труду оказывать уважение. Нюране потребовалось не два года, а две недели, чтобы оказаться в центре России. Не в Тамбовской губернии, в Курской.

• Предыдущая
• 41/61
• Следующая