Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен - Страница 12

• Предыдущая
• 12/82
• Следующая

Похоже, я его окончательно запутал, но хотя бы он понял, что мне такая жизнь нравилась, и я снова ощутил глубочайшую благодарность.

— Ну а девушки-то от этого что получают?

Вопрос был настолько неожиданным, что я ответил совершенно честно:

— Даже не знаю.

Тут в разговор вступила Биерис, и это мне не очень понравилось, поскольку у меня начал налаживаться контакт с Брюсом, — В общем, — сказала она, — мы получаем внимание и начинаем гордиться собой, потому что занимаемся тем, о чем мечтали с детства. Кроме того, мы получаем секс, а это приятно.

— Сказано ужасно хладнокровно, — обиженно заметил Аймерик.

У него был просто талант к тому, чтобы не называть вещи своими именами. Лично я так разозлился, что мне хотелось заорать на Биерис, но на чужую entendedora орать не принято.

Что-то в том, как она взъерошила волосы и пожала плечами, почему-то напомнило мне о парочке сапфисток, которых я некогда знавал. То были жутко агрессивные особы и опасные драчуньи. Они обожали затевать с парнями жаркие споры на пустом месте, и я их избегал. Биерис в отличие от них не рядилась в мужские тряпки и не разговаривала в сварливом, доминирующем тоне, как они, но все же что-то в ее манерах напомнило мне о тех девицах и о том, как опасно было с ними ссориться. Но в конце концов она была entendedora Аймерика, а не моя. И хотя я жутко на нее обиделся за то, что она встряла в мой разговор с Брюсом, я решил, что лучше сдержаться и промолчать.

— Ну вот, — добавила Биерис, — кроме того, если кто-то не наделен каким-то особенным талантом или не склонен к длительной учебе, надо же чем-то заниматься, пока тебе не стукнет двадцать пять. Так что, на мой взгляд, finamor это еще и какое-никакое занятие.

Брюс пару раз кивнул. Я понял, что он ей почему-то поверил, и решил, что нужно будет попозже дать ему другое, менее прозаичное объяснение.

Как только я его придумаю то есть.

Я заметил, что Аймерик сидит как придавленный. Он явно помирал от удивления. Я бы на его месте тоже помирал.

Прошло какое-то время, и Брюс сказал:

— Знаешь, тут ты вряд ли кого-то встретишь. Жиро, кого бы заинтересовали такие отношения, но женщины здесь есть, если это тебя хоть сколько-нибудь утешит.

Похоже, это было сказано в шутку, но смысла шутки я не понял, не поняли и Биерис с Аймериком, так что она осталась безответной. Урчали и стонали гусеницы вездехода, по крыше и ветровому стеклу стучали струи дождя.

Разговор стал холодным и каким-то мертвым. Набиравшая высоту луна, а может быть, уже и солнце, окрасила туман вокруг нас в желтый цвет, и этого хватило для того, чтобы можно было разглядеть множество небольших замерзших водопадов и толстый слой инея на скалах. Температура пока еще не приблизилась к точке замерзания.

— Тут что-то явно неладно с терраформированием, — заключила Биерис. — Вы, похоже, сильно отстаете от запланированного потепления.

Машина совершила очередной головокружительный поворот. Брюс с Аймериком обменялись взглядами — похоже, пытались понять, кому ответить на этот вопрос. Вездеход вильнул на сантиметр ближе к краю уступа. Туман внизу вроде бы начал рассеиваться и опускаться. Я стал гадать, сколько же времени займет падение до уровня моря при здешней повышенной силе притяжения.

Мало-помалу сквозь мое похмелье начала пробиваться мысль о том, что в Нупето осталось полным-полно прехорошеньких donzelhas с более традиционными взглядами, чем у Гарсенды, а я теперь застряну на пару стандартных лет в этой обледенелой пустыне. Большое преимущество самоубийства состоит в том, что, как бы оно ни было глупо и легкомысленно, потом своей глупости не осознаешь.

Я уже был готов от этой мысли скатиться к глубочайшей депрессии, когда Аймерик прокашлялся и сообщил:

— Вы ведь помните, я вас обоих пытался отговорить, но теперь, когда вы уже здесь, может быть, мне стоит… ну ладно.

Пожалуй, сказать можно так… то есть…

— Амброуз… прошу прощения, Аймерик, — перебил его Брюс, — пытается объяснить вам, что большинство народа здесь хочет, чтобы все так и оставалось. Эта планета не подвергалась терраформированию. Так уж вышло.

Пока мы ехали до Содомской котловины, Аймерик с Брюсом успели рассказать нам все.

На Нансене было много странностей, но самое странное заключалось в том, что эта планета должна была бы стать чуть ли не самым первым кандидатом на терраформирование — она попадала в разряд планет, где имелся один процент от так называемого таитянского стандартного климата, то есть изначально условия здесь были лучше, чем на Уилсоне.

Но за счет одной несложной уловки здесь обосновались две колонии — Каледония и Святой Михаил, жители которых наслаждались жутким местным климатом, предпочитая его по идеологическим соображениям.

Теоретически Нансен мог избежать терраформирования, поскольку в то время, как сюда прибыла зондирующая аппаратура, планета уже была обитаема. Согласно объяснениям, году так примерно в тысяча семьсот пятидесятом по нашему летосчислению тот самый астероид, в результате падения которого возникла Содомская котловина, серьезно повредил кору Нансена. Из-за этого здесь начались вулканические процессы ледники засыпало пеплом, произошли выбросы парниковых газов, в результате чего на планете стало намного теплее.

Кроме того, колоссальные выбросы серной кислоты спровоцировали циклы образования сульфатов и сульфидов кальция в океанах, в результате чего все перевернулось с ног на голову, что, собственно, и требовалось для зарождения жизни.

Вот тут-то и начинались загадки. С одной стороны, это было понятно, но с другой — совершенно невероятно, но Нансен начал терраформироваться без всякого вмешательства людей. Однако откуда бралась та жизнь, за счет которой продолжался этот процесс? Экзобиологи решали этот вопрос со всей страстью, но к определенным выводам так и не пришли.

Когда солнце Нансена, Муфрид, увеличилось до размеров гиганта, как это бывает почти всегда, за счет эффекта Файю-Факутору окружавшие его планеты, на ту пору пребывавшие в стадии газовых гигантов, лишились большого объема своих газовых оболочек и от них в итоге остались только ядра обитаемого размера.

Однако обычно после сжижения газа, его охлаждения и формирования собственных атмосфер такие планеты либо замерзают, как Уилсон и Нансен, либо продолжают кипеть и бушевать, как Венера, либо становятся безжизненными преисподними со множеством маленьких ядовитых морей и атмосферой, в которой происходит неорганический цикл углекислоты. За тот краткий период времени, что отведен таким планетам на существование — в лучшем случае, несколько миллионов лет, — жизнь здесь, как правило, не успевает зародиться. Они пребывают в инертном состоянии и ждут того мгновения, когда кто-нибудь заселит их живыми организмами и начнет генерировать какие-нибудь экологические условия, развитие которых впоследствии сделает эти планеты пригодными для жизни людей.

Нансен ждать не стал. В конце двадцать первого века сюда были отправлены спускаемые аппараты, которые обнаружили здесь процветающую экологию, представленную микроорганизмами, существующими за счет фотосинтеза. Полное отсутствие каких бы то ни было окаменелостей и интрузий коры в остаточных первобытных ледниках говорило о том, что жизнь здесь зародилась совсем недавно либо практически отсутствовала до того, как астероид предоставил ей возможность зарождения.

Гипотез относительно того, откуда взялась на Нансене жизнь, было четыре.

Первая из них заключалась в том, что якобы на внутренних планетах системы Муфрида, на сегодняшний день погибших, некогда существовала цивилизация, уцелевшие представители которой мигрировали на Нансен, где их усилия по терраформированию оказались тщетными, и в итоге в океанах, которые не успели окончательно замерзнуть, остались малочисленные популяции ряда простейших микроорганизмов — те самые популяции, которые начали бешено размножаться, как только астероид дал им такой шанс. Это, естественно, было невозможно, поскольку в то время, как исчезли летучие частицы, внутренние планеты должны были быть поглощены расширяющейся звездой как минимум на два миллиона лет.

• Предыдущая
• 12/82
• Следующая