Жестокая жара - Касл Ричард - Страница 40

— Гм, нет. Как только я ответил, что мы ничего не получали, он быстро попрощался и повесил трубку.

Хит принялась расспрашивать его о голосе звонившего — возраст, акцент, тембр, — но старик не смог сказать ничего определенного.

— Вы помните, когда именно это произошло?

— Да, несколько дней назад. В воскресенье. Вечером. — Хит записала, и он спросил: — Вы считаете этот звонок подозрительным?

— Трудно сказать, но мы все проверим. — Никки протянула ему свою визитку. — Если вспомните что-нибудь еще и особенно если кто-нибудь начнет снова расспрашивать вас о Николь, пожалуйста, позвоните по этому номеру.

— Очень приятно было с вами познакомиться, Никки, — произнесла Лизетт.

— Мне тоже, — ответила Хит. — Вы позволили мне заглянуть в незнакомую прежде часть жизни моей матери. Жаль, что от нее мне не удалось в свое время узнать больше.

Мадам Бернарден поднялась.

— Знаете, Никки, я хотела бы, чтобы вы взглянули на одну вещь. Возможно, она покажется вам интересной. Excusez-moi.[84]

Хит снова села, и, пока Лизетт не было, Эмиль долил вина в бокалы, хотя из них почти не пили.

— Мои родители познакомились, когда мама играла на коктейле в Каннах, — произнесла Никки. — Отец сказал, что она зарабатывала на жизнь игрой на вечеринках и уроками фортепиано. Может быть, она начала заниматься этим здесь, в то лето, когда останавливалась у вас?

— О да. С гордостью могу сказать, что я был ей полезен в поисках работы.

— Вы были связаны с музыкальным миром? — спросила она.

— Никоим образом, разве что пел в ванной, — улыбнулся он. — Нет-нет, я тогда занимался коммерческим и корпоративным страхованием. На этой почве познакомился с одним владельцем инвестиционного банка — он был американцем, но жил в Париже; вскоре он стал другом нашей семьи. Николь его так обожала, что называла Oncle Тайлер.

— Дядя Тайлер, — перевел Рук.

— Превосходно, — сказал Эмиль и подмигнул Никки.

Та, повинуясь какому-то инстинкту, спросила фамилию этого «дяди».

— Тайлер Уинн. Очаровательный человек. За последующие годы он множество раз помогал мне в поисках клиентов. У него были обширные связи с международными инвесторами, и он знал всех крупных парижских бизнесменов. Великодушие Тайлера распространялось не только на меня. Нет-нет. Когда Николь приезжала на каникулы из Бостона, он находил ей подработку в качестве учительницы музыки у детей богатых людей. Для нее это было полезно, и платили очень хорошо.

— И еще это не позволяло ей ввязываться в неприятности, — добавил Рук.

Эмиль поднял указательный палец.

— Самое главное.

Никки подсчитала в уме и спросила:

— Итак, этот Тайлер Уинн также находил клиентов для моей матери в то лето?

— Именно. Синди оказалась такой хорошей учительницей, что вскоре у нее отбою не стало от клиентов. Тайлер рекомендовал ее знакомым, за одной работой следовала другая. Клиенты, у которых были загородные дома, даже предлагали вашей матери ехать вместе с семьей на les vacances,[85]чтобы их дети могли продолжать обучение. Неделя в Портофино, неделя в Монте-Карло, потом Цюрих или Амальфийское побережье. Проезд, отдельная комната, питание, все высшего класса. Неплохо для девушки, которой всего двадцать один, да?

— Если только она не собиралась посвятить жизнь совершенно другому занятию, — возразила Никки.

— Ах, Никки, вы снова напомнили мне свою мать. Вы очаровательны, но долг для вас превыше всего. — Он отпил вина. — Вспомните, что сказал один из наших философов: «В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой».[86]

Поиски, казалось, придали Лизетт сил, и она быстро вошла в комнату, держа в руках шкатулку для сувениров, размером примерно с обувную коробку. Шкатулка была отделана бордовым шелком с белым узором, в петли продеты бордовые ленты.

— Вижу, я ходила слишком долго. Эмиль опять цитировал «Максимы», — произнесла она, подойдя к Никки. — В этой коробке — старые фотографии Синтии, где она снята вместе с Николь, есть фото из ее путешествий. Синди всегда писала нам и присылала фотографии. Если вы не против, я сейчас не буду просматривать их с вами. Для меня это слишком тяжело, — и она протянула коробку. — Пожалуйста.

Никки с нерешительным видом взяла шкатулку.

— Спасибо, мадам Бернарден. Я буду обращаться с ними бережно и верну вам завтра.

— Нет, Никки, оставьте это себе. Мои воспоминания хранятся здесь, — она положила руку на сердце. — Ваши — в этой шкатулке, и вам еще предстоит встретиться с ними. Надеюсь, они помогут вам стать ближе к матери.

Никки боролась с собой. Несмотря на то что, по ее словам, предвкушение удовольствия было для нее лучше самого удовольствия, ей безумно хотелось сорвать крышку с коробки прямо в такси по дороге в отель. Но она держалась. Страх потерять в машине хотя бы одну фотографию оказался сильнее снедавшего ее любопытства.

Рук оставил Хит наедине с коробкой. Он отправился на поиски какого-нибудь маленького бара, где можно было бы прямо у цинковой стойки выпить двойной эспрессо — близился вечер, и Рук нуждался в очередной дозе кофеина. Никки осталась в номере осматривать неожиданное сокровище, полученное от Бернарденов. Рук вернулся в отель полчаса спустя с ледяной банкой ее любимой апельсиновой минеральной воды «Санпеллегрино» и обнаружил Никки сидящей на кровати; вокруг нее аккуратными рядами, словно лучи солнца, были разложены фотографии и открытки.

— Нашла что-нибудь полезное?

— Полезное? — повторила она. — Трудно сказать, что полезно, а что — нет. Интересное? Все интересно. Посмотри на это. Она была такой красавицей, — Никки показала ему легкомысленное фото матери — та смеялась, обнимая гондольера под мостом Вздохов в Венеции. — Переверни, прочти надпись.

Рук перевернул фотографию и прочитал вслух:

— «Дорогая Лизетт, вздохните!»

— Моя мама была просто куколкой, правда?

Он вернул фото Никки.

— Я не настолько глуп, чтобы отвечать на подобные вопросы относительно твоей матери. По крайней мере, до тех пор, пока нас не пригласят в шоу Джерри Спрингера.[87]

— По-моему, ты мне только что ответил.

Рук присел на край кровати, осторожно, чтобы не рассыпались фотографии.

— Так какой вывод ты сделала из всего этого?

— Главным образом, что она прекрасно проводила время. Знаешь, бывает, когда смотришь фото богатых и знаменитых людей Европы в «Vanity Fair» и «First Press», представляешь себе, каково это — оказаться на их месте. Моя мама вела именно такую жизнь. Она не перегружала себя работой, не брала одновременно нескольких учеников. Посмотри на эти снимки.

Никки разложила фотографии, как карты, одну за другой, и каждая изображала Синтию на фоне шикарного пейзажа: на огромной лужайке загородного особняка, напоминавшего аббатство Даунтон;[88]у сверкающего фортепиано, возле окна, из которого открывался вид на скалистое средиземноморское побережье; на террасе замка, занимающего вершину холма, с панорамой Флоренции на заднем плане; в Париже с китайской или японской семьей, под маркизой с эмблемой Большого театра и так далее.

— Очевидно, для нее место учительницы музыки на полном пансионе было чем-то вроде волшебного сна, от которого, увы, в конце концов просыпаешься; но в этот момент появляется дворецкий и забирает твои чемоданы.

Здесь были фото Николь и других девушек такого же возраста, снимки матери Никки с ее бойфрендами в разных европейских городах; все они широко улыбались и делали комичные жесты, как ведущие телешоу «Цена удачи», — очевидно, это считалось у них своеобразной шуткой. Но Никки смотрела только на мать, изучала историю ее путешествий по Франции, Италии, Австрии и Германии. На нескольких снимках она была запечатлена в компании своих нанимателей. Большинство «патронов» Синди выглядели как настоящие богачи — они с хозяйским видом красовались на подъездных дорожках вилл, в частных парках; здесь попадались и традиционные фото: мамы, папы и нетерпеливые юные музыканты в «бабочках» или измятых платьицах перед роялем «Стейнвей». На всех этих семейных фотографиях обязательно присутствовал один человек — высокий, привлекательный мужчина, и мать Никки почти всегда стояла рядом с ним.