Карболитовое Сердце (СИ) - Павловский Алексей Игоревич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/43
• Следующая

Так финик погиб. Но дело его жило и живёт. Фармацевт,- не станем называть его по имени,- после своего бегства в Вену прошёл курс интенсивного психоанализа, принял обильные ванны в Баден-Бадене и почувствовал себя просто-таки новым человеком.

Посвежев, провизор выкупил у еврея-старовера долю в "Ангельской аптеке" на Богнергассе и зажил в тихом блаженстве. Осенняя Вена, усыпанная золотой листвой, ласкала взор и слух: машин в малолюдном городе было немного. Лишь иногда по соседней улице звенел трамвай, столично и благородно. А в Тёплом Стане фармацевт обречённо просыпался в пять утра от сытного угара дизелей: окна съёмной бытовки выходили прямо на автовокзальную площадь.

Под сенью мраморных и мозаичных святых крыл посреди аптеки тускло сиял нержавейкой настоящий бауэровский фармгенератор, самой последней серии. Машинка была крохотная, едва ли больше концертного рояльчика. Машинка могла всё.

Пока аппарат загружался, сопел и причмокивал, фармацевт как раз успевал выпить утреннюю чашечку кофе. Затем за каких-то полчаса он обслуживал всю утреннюю очередь, одаряя каждого- своим. Сегодня, например, фрау Тильда получила пакет молочной смеси, престарелая фройляйн Марта- свои десять разных пакетиков, всё согласно рекламе, а измождённые любители оперетты в тёмных очках- по грамму своих препаратов.

Тайминг испортили, как всегда, два поганца в дредах, которых, понимаете ли, не устраивает курительная смесь из генератора, и которые подавай натурального курева, чтобы как с белых яблонь дым, да чтоб не кашлялось, а лучше вон той ещё давай попробуем, кхе, махра, ну ладно, вот пожалуйста вот этого мне два грамма, битте.

На том утренние клиенты закончились. На Тёплом Стане провизор так ловко не управился бы. Ни за что. Русский фармовар ещё часа полтора бы хлюпал и вонял, от каждого заказа по своему. Армейский жестяной гробище в зелёной краске, да ещё управлять им через консоль. Через консоль! Графический интерфейс? Самоочистка автоклава? Нет, не знаем, что вы. Россия теперь казалась далёким страшным сном: грязь, вороны, собаки, коммунисты и попы, потом полгода всё под снегом, ночь и пальмы, пальмы, эти бесконечные долбаные пальмы...

После любителей белых яблонь надо было проветрить, и провизор пошёл к окну, и взвизгнул, и подпрыгнул: на подоконнике стояла она. Крошечная пальмочка. До крови закусив побелевшие пальцы, фармацевт с ужасом смотрел на крохотные вострые листочки, тянущиеся к нему из картонного пепсикольного стаканчика. Хотелось закричать, но горло свело спазмом.

Наконец, взяв себя в руки, аптекарь тигриным прыжком выскочил в двери магазина и заозирался вокруг. Все уже разошлись, над безлюдной мостовой стелился угольный дым, пахло шоколадом. Аптекари и пекари встают раньше всех- прочие венские жители ещё спали. Над провизором роняли мозаику с крыльев два ангела на фасаде аптеки, рассеяно смотрели куда-то вверх, словно ничего тут не было, и ничего они не знают. А сами взгляд отводят...

- Я вас найду, твари! Я всех вас найду!- безнадёжно прокаркал фармацевт в серое небо. Он могучим затягом из сложенных ладоней, по-русски, докурил брошенный погаными анархистами пробник. В аптеку после этого провизор заходил аккуратно и в задумчивости. Фрау Тильда? Да ну. Те наркоманы? А сколько их было, вообще? Анархисты? Фройляйн Марта? А ведь старуха могла... Туда, туда камеру надо поворачивать, не на прилавок! На прилавке он и сам всё видит...

На подоконнике не было ничего. Ни пальмы, ни стаканчика, ни нескольких просыпанных крошек земли. Невесело подхихикивая, аптекарь запарил себе в фармгенераторе самых хитрых капель от головы и сел писать психоаналитику, мечтая о старой доброй кожаной кушетке и всепонимающем взгляде. Надежд на быстрое облегчение не было- на Венскую кушетку записывались за три месяца. Минимум. И даже на простую- за две недели.

Фармацевт не знал и не мог знать, что за пару минут его отсутствия по залу аптеки первым утренним дозором прошла уборщица, фрау Лёкбулон, с тряпкой. Заприметив юную пальму, добрая старица сразу схватила её мозолистыми пальцами и уволокла туда, куда чистая публика не ходит: на чёрную лестницу. По пути старая бормотала по-немецки: "Всё носют и носют..."

За узкой дверью чёрного хода лестничные марши поднимались светлым колодцем. И на ступеньках, и на подоконниках стояли, ожидая своего часа, фикусы и алоэ, денежные деревья и кактусы, лимончик и, конечно же, пальмы, ещё четыре настоящих финиковых пальмы.

Вот такая мрачная история получилась. И чтобы не оставлять читателя в горестном недоумении, намажем здесь хэппи-эндом от другой истории, да погуще намажем.

В старые добрые крепостнические времена, при славном царе Петре, на Урале процветали владетели Демидовы. Патриарх рода, горнозаводчик Акинфий Демидов, был весьма плодовит, и по всему Уралу боровичками расселись крепкие промышленники Демидовы, как бы не десяток.

Как и положено в большой семье олигархов, время от времени то один, то другой брат-Демидов принимался чудесить. В основном широко, солидно, по-купечески просто. С разворованными подрядами и итальянскими певицами, угнетёнными крепостными, благотворительностью и даже вроде бы с фальшивой монетой- этим ещё сам папинька Акинфий отличился.

И так же, как это обычно бывает, один из братьев удался потише прочих, но и побезумнее. Рядом со своими Соликамскими соляными варницами Григорий Акинфиевич Демидов выстроил избы с большими окнами, да с прозрачными крышами, да много. Там вдохновенный солевар, млея душой, принялся разводить всяческие фикусы и гибискусы. Так в Империи возник первый нормальный ботанический сад, не бедняцкий аптекарский огород, а именно ботсад.

Скоро во глубине Сибирских руд кустилось уже с полтысячи разных растений, были и такие редкости, от которых все ботаники плакали навзрыд. Григорий активно менялся гербариями с другими учёными и переписывался даже с самим Карлом Линнеем. Ну и если кто из местных бабок попросит саженец или отросточек - Григорий Акинфиевич не откажет, это всем было известно.

Но всё хорошее когда-то заканчивается. Хозяина выписали в Питер. Не прошло и ста лет, как однажды зимой подзабытые оранжереи вымерзли- разом и навсегда. Скажем, форточку не закрыли, у нас это очень даже просто. Ещё через десяток лет уже никто и не помнил, где тот сад находился.

Лишь в советское время в Соликамск приехал некий краевед, надеялся отыскать у стариков что-нибудь о ботаническом Демидове. Обнаружил он удивительное: на южных подоконниках чуть ли не каждой избы, там, где бабки обязаны содержать уставной фикус, герань и алоэ, здесь вились, кустились, торчали и шевелились те самые невероятные растения, от которых все учёные вновь заплакали навзрыд.

Так к чему же это всё? Да к тому же, что бабульки крутят этим миром как своим хвостом!

Долгая смерть поэта

01. Геоподоснова

Как ни странно, самой большой проблемой оказались ботинки. Нормальных сапожников на Теплаке не было, все мастера норовили шить модельную обувь. На Китай-Городе евреи драли втридорога, а хитрованы хоть и предлагали нулёвую обувку, ещё старого времени, со складов, но стоила она как крыло от самолёта. К тому же за хорошие коркораны запросто могли пристукнуть за гаражами, а при покупке никто не гарантировал, что нитки не погнили. И что? А то, что на заброску Ваня пошёл в валенках с калошами, как дурак. И одну калошу потерял.

Именно на этот бункер Филин возлагал особые надежды: здесь царила великая сушь. В шкафчиках он даже нашёл вполне живые, почти не ношенные берцы, но на два размера меньше нужного. Боты тут же хищно цапнул Рамен, которому они были на три размера велики. Мол, на носок носить стану.

Теперь обломавшийся Филин глухо матерился, подставляя покрытые скверной руки под кран. За вычетом дизелей и вентиляции в бункере работало почти всё, даже вода была. Скорее всего. Во всяком случае, труба издавала гулкие предсмертные хрипы, и вот уже забулькало, и в этот момент древний охотничий инстинкт отбросил Ваню прочь от раковины. Тотчас в белую эмаль ударила густая ржавая струя, размётываясь по сортиру вонючими брызгами. Запахло дерьмецом. Обтекая, Филин поразмыслил, что хуже ему уже не будет, потому что и так весь покрыт скверной поверх одноразового комбеза. Он принялся мыть руки- вода уже светлела. И даже мыло есть!

• Предыдущая
• 3/43
• Следующая