Проклятье Победителя (ЛП) - Руткоски Мари - Страница 9

• Предыдущая
• 9/62
• Следующая

— Иглы. — Кестрел отбросила мысли о рабе. — Давайте займемся Иглами.

— Какое неожиданное желание.

Он не стал говорить, что они занимались этим и вчера, и позавчера, и до этого. Иглы были единственным оружием, вид которого в ее руках он более-менее мог вынести.

Ракс взял палаш, а Кестрел прикрепила небольшие ножи к лодыжкам, талии и предплечьям. Каждый притупленный тренировочный клинок легко умещался в ее ладони. Только отрабатывая владение Иглами, она могла забыть, что это оружие.

Ракс лениво отразил первый нож, который полетел из ее пальцев через комнату. Он сбил ее клинок на лету. Но у нее остались еще. А когда, стараниями Ракса, дело дошло до рукопашной, она могла бы победить его.

*

Но не победила. Кестрел хромала по траве к домику Инэй.

На свой четырнадцатый день рождения Кестрел попросила у отца дать этой женщине свободу. По закону рабы принадлежали главе дома. Инэй была няней Кестрел, но собственностью генерала.

Ему не понравилась просьба дочери. Но он обещал ей все, что угодно.

И хоть сейчас Кестрел была рада, что Инэй осталась на вилле, что она откроет Кестрел, потной и обескураженной, дверь своего домика, как только та постучит, девушка помнила, как несчастно себя ощущала, когда рассказала Инэй о своем подарке, а геранка непонимающе на нее уставилась.

— Свободна?

Инэй прикоснулась к своему запястью, где должно было появиться клеймо.

— Да. Ты… не рада? Я думала, что тебе бы этого хотелось.

Руки Инэй упали на колени.

— Но куда мне идти?

И тогда Кестрел увидела то, о чем говорила Инэй: старой одинокой геранской женщине, какой бы свободной она не была, невероятно сложно придется в захваченной неприятелем стране. Где она будет спать? Как ей зарабатывать на еду, если геранцы не могут никого нанимать, а у валорианцев есть рабы?

Кестрел воспользовалась частью своего наследства после смерти матери, чтобы построить для няни домик.

Сейчас, открыв дверь, Инэй нахмурилась.

— Где ты была? Я, наверное, для тебя никто, раз ты так долго меня не навещала.

— Прости.

Инэй смягчилась и отвела с лица Кестрел растрепавшуюся прядь волос.

— Уж очень ты несчастно выглядишь. Заходи, дитя.

В очаге плясал небольшой огонек для готовки. Кестрел рухнула в кресло возле него и ответила «нет» на вопрос, голодна ли она. Геранка бросила на девушку вопросительный взгляд.

— В чем дело? Несомненно, к настоящему времени ты уже должна была привыкнуть к избиениям Ракса.

— Есть кое-что, о чем я боюсь рассказать тебе.

Инэй отмахнулась от ее слов.

— Разве я не умею хранить секреты?

— Это не секрет. Почти все знают. — Следующие ее слова, казалось, не могли отразить смысла того, о чем она говорила. — Более недели назад я была с Джесс на рынке. Я была на торгах.

Лицо Инэй приняло настороженное выражение.

— О, Инэй, — произнесла Кестрел. — Я совершила ошибку. 

Арин был удовлетворен. Ему все чаще приказывали ковать новое или чинить старое оружие, и из отсутствия жалоб он заключил, что его работу ценят. Хоть управляющий нередко требовал изготовить больше подков, чем могло быть необходимо даже для конюшни вроде генеральской, Арин не возражал против этого однообразного и простого занятия. Оно притупляло сознание. Арин представлял, что его голова полна снега.

По мере того, как он приживался среди остальных рабов, они стали больше говорить с ним во время еды и меньше следить за своими словами. Арин так часто бывал в конюшнях, что скоро солдаты перестали обращать на него внимание. До него доходили разговоры об учениях, которые проходили за городскими стенами. Крепко сжав поводья лошади, он слушал благоговейные истории о событиях десятилетней давности, когда генерал, который тогда был лейтенантом, прошел тропой разрушений через горы полуострова в портовый город и положил конец Геранской войне.

По одному Арин разжал пальцы и продолжил заниматься своим делом.

Однажды во время ужина Лира села рядом с ним. Она стеснялась и долго бросала на него любопытные взгляды, а затем спросила:

— Кем ты был до войны?

Он приподнял бровь.

— А ты?

Лицо Лиры подернулось тенью.

— Я не помню.

Арин тоже солгал:

— Как и я.

*

Он не нарушал правил.

Другие рабы могли бы поддаться искушению и во время пути через апельсиновую рощу, что разделяла кузню и помещения для невольников, сорвать с дерева фрукт. Быстро почистить его, закопать яркую кожуру в землю и съесть мякоть. Иногда за обедом из тушеного мяса и хлеба Арин думал об этом. Когда он шел между деревьями, искус был почти невыносим. От запаха цитрусовых у него пересыхало во рту. Но он не трогал плодов. Он отводил взгляд и продолжал идти.

Арин не знал, какого бога он прогневал. Возможно, бога смеха. Какого-нибудь ленивого и жестокого, который посмотрел на невиданную покорность Арина, улыбнулся и сказал, что так не может продолжаться вечно.

В сумерках Арин возвращался из конюшен в помещения для рабов и услышал это.

Музыка. Он замер. Первой его мыслью было то, что сны, виденные им почти каждую ночь, вырвались из его сознания на свободу. Затем, когда ноты продолжили проникать сквозь колыхавшиеся деревья и взлетать над стрекотанием цикад, он понял, что они реальны.

Звуки раздавались со стороны виллы. Ноги Арина пошли на музыку до того, как он смог приказать им остановиться, но, к тому времени как его разум осознал, что происходит, он тоже был очарован.

Ноты были быстрыми и чистыми. Они сталкивались друг с другом затейливыми узорами, как течения в море. А затем они смолкли.

Арин поднял взгляд. Он стоял на границе деревьев. Небо побледнело и стало фиолетовым.

Приближалась ночь — запретное время для рабов.

Он почти взял себя в руки, почти повернул обратно, но затем раздались несколько низких нот. У него перехватило дыхание. Музыка лилась медленными волнами и приобрела другую тональность. Ноктюрн. Арин двинулся к саду, за которым горели светом стеклянные двери на первом этаже.

Раздался вечерний звон, но ему было все равно.

Он увидел того, кто играл. Ее лицо было освещено. Склонившись над колеблющимся пассажем, она слегка нахмурилась и набросила поверх печального звука несколько высоких нот.

Ночь по-настоящему вступила в свои права. Арин гадал, поднимет ли исполнительница глаза, но не опасался, что она заметит его среди теней сада.

Тот, кто находится в ярко освещенном месте, не видит, что происходит в темноте, и он знал это правило. 

И снова управляющий остановил Кестрел, когда она покидала виллу.

— Собираетесь в город? — спросил он, загораживая выход в сад. — Не забудьте, миледи, что Вам нужно…

— Сопровождение.

— Генерал отдал мне приказ.

Кестрел решила досадить Гарману в той же мере, в какой он досаждал ей.

— Тогда пошлите за тем кузнецом.

— Зачем?

— Чтобы он сопровождал меня.

Гарман было улыбнулся, но потом понял, что она говорит серьезно.

— Он для этого не подходит.

Кестрел знала это.

— Он угрюм, — продолжил Гарман, — неуправляем. Насколько я знаю, прошлой ночью он нарушил правило вечернего звона.

Кестрел было все равно.

— Он даже не выглядит надлежащим образом.

— Исправьте это.

— Леди Кестрел, он вызывает неприятности. Вы еще не опытны и не видите этого. Вы не видите того, что находится у Вас прямо под носом.

— Не вижу? Я вижу Вас. Того, кто приказал нашему кузнецу выковать сотни подков за те две недели, что он провел здесь, в то время как главная ценность этого раба заключается в его умении изготавливать оружие. Кроме того, лишь часть тех подков оказались в наших конюшнях. Чего я не вижу, так это того, куда делись остальные. Полагаю, их можно обнаружить на рынке, проданными за неплохую цену. Полагаю, они могли превратиться в восхитительные часы.

• Предыдущая
• 9/62
• Следующая