В последние дни (Эсхатологическая фантазия) - Тихомиров Лев Александрович - Страница 38

В ответ же на побег Клефта с товарищами Антиох решил пустить в ход самый жестокий террор. Оба последние декрета приказано было осуществить немедленно, без всяких послаблений. Но конфиденциальным разъяснением властям было указано — оставить пока декреты без применения к магометанам и евреям чистого Моисеева закона и сосредоточить всю энергию на христианах всех национальностей.

И кровь полилась новыми удесятеренными потоками. Не было такой скорби от сотворения мира и если бы Господь не сократил этих дней, то не спаслась бы никакая плоть. Но ради избранных сократились эти дни.[52]

Истекало трехлетие царствования Антиоха, и его правление, тяжкое для христиан с самого начала, постепенно становилось невыносимым. Декрет о поклонении статуе соблюдался с неукоснительной точностью. Полиция вела списки всем жителям, и ежедневно часть их была обязана являться на поклонение, с отметкой в списках. Неявлявшихся приводили силой, и в случае отказа воздать идолу чествование — немедленно подвергали смертной казни, то есть попросту убивали чем попало. Обязательное заклеймление печатью Антиоха сделало невозможным для христиан скрывать свою веру, а невозможность покупать все необходимое приводила к голоду. Никакая благотворительность не могла помочь, когда у всех истощились запасы. Что касается той помощи, которую оказывали отряды повстанцев, она не могла быть ни достаточно обильной, ни проникать в очень многие места. Слежение за христианами, облегчающееся по мере усовершенствования полицейских списков, подрывало возможность правильной организации общин. Один за другим рушились центры группировки христиан, и через несколько времени они могли жить с некоторой свободой только в глухих закоулках, в деревнях со сплошным христианским населением да в повстанческих отрядах. Но это была свобода дикого зверя, живущего до тех пор, пока его не застрелил охотник. Отряды правительственных войск всех десяти держав пробегали постоянно территории Союза, разыскивая, не кроются ли где такие самовольные жители. Преследуемые, когда могли, защищались, когда не могли — старались убежать. Часть их погибала в схватках, часть попадала в плен и предавалась смертной казни. В этом систематическом настойчивом гонении истинным чудом продолжало сохраняться значительное число убежищ, основанных старцем Иоанном во всех государствах Союза. Он постоянно объезжал их и своею молитвою, казалось, покрывал невидимой завесой безопасности. Но другие убежища были чуть ли не все открыты и разрушены врагами. Пал наконец и Вади Руми, который через свои тайники пропустил не одну тысячу христианских беглецов.

Один христианин, захваченный антиоховцами, не в силах был выдержать мучений и страха смерти и преклонился перед «иконой звериной». При допросе о том, где он доселе укрывался, он назвал пещеры Вади Руми, и туда был немедленно отправлен отряд. Ивана и Марию спасли только удивительные предчувствия Лидии, которая, возвращаясь из Иерусалима, остановилась у них на эту ночь. Она вдруг затосковала, встревожилась и решительно заявила: «Идет беда, идут враги, нужно сейчас же бежать». Зная уже ее предчувствия, Иван с Марией и несколькими беглецами, жившими в пещерах, быстро собрались, взвалили на мулов кое-какую провизию и покинули хутор. Они направились в кочевье арабов, родственников Марии, и были всего в нескольких верстах от хутора, как туда уже нагрянула полиция. Иван из-за пригорка видел, как прискакал отряд и рассеялся по Вади Руми. Никого не найдя, полиция оставила на хуторе засаду. Ивану и Марии, так долго спасавшим других, теперь пришлось самим укрываться, и они предпочли остаться со своими кочевыми родичами.

С этих пор, по их примеру, многие беглецы стали направляться в пустыню, живя иногда с арабами, иногда в собственных шатрах. Это было существование в самой тяжелой нужде, но зато свободное. Здесь под вольным куполом небес, покрывающим беспредельное пространство безлюдных скал и песков, изгнанники могли хоть беспрепятственно молиться Богу и громко петь псалмы, стихшие в Иерусалиме. В городе теперь уже нельзя было громко молиться.

Немногочисленные христиане, остававшиеся в Иерусалиме и других городах, за невозможностью иметь свои собственные квартиры, ютились где день, где ночь у сострадательных людей, по большей части у евреев и ренегатов. Евреи синагоги Эзры, показывая усердие к Антиоху и псевдо-Метатрону, были безжалостны даже к своим соплеменникам церкви Боруха. Но евреи чистого Моисеева закона не только не доносили на своих христианских братьев, но и укрывали их. На этом очень настаивал Кол Изроель Хаберим, выхлопотавший отмену «херема», в надежде, что евреи-христиане, разочаровавшись во пришествии Христа, возвратятся под крыло своей родной общины. Так укрывались иногда и христиане иноплеменные. Евреи приютили даже епископа Августина, по особой рекомендации Иуды Галеви, который для этого нарочно приезжал, так как Кол Изроель Хаберим считал полезным поддерживать всех врагов Антиоха.

В большинстве же случаев христиане-неевреи находили убежище у ренегатов, которых мучила совесть и которые этим хотели сколько-нибудь искупить свой грех. Но где бы ни укрывались верующие, им приходилось сидеть смирно и незаметно. Опасно было даже переходить из дома в дом, чтобы на улице не заметили отсутствия печати. Впрочем, этому горю скоро помогло изобретение Марка Хацкиеля. Он придумал гравировать на тонкой папиросной бумаге, слегка подклеенной, знаки, имеющие некоторое сходство с Антиоховой печатью, но совершенно отличные от нее по содержанию. Так они иногда давали комбинацию монограммы Христа, крестов и т. п. Для прохода по улице или даже при внезапном обыске, христианин быстро наклеивал себе эту бумажку, которая при не очень внимательном взгляде казалась казенной печатью. Эти бумажки годились к употреблению только один раз, и Марк их фабриковал десятками тысяч. Их охотно разбирали повстанческие банды, которым, для нападения на магазины и т. п. иногда нужно было придавать своим партизанам «легальный» вид.

Принужденные укрываться, за милость, у чужих или ренегатов, христиане только редко могли получать от хозяев позволение собраться хоть по пять-шесть человек для совместной молитвы или для приобщения запасными дарами, которые священники разносили желающим. Но и эти маленькие собрания происходили по необходимости тихо. Молитвы и псалмы только читались. Пение стало невозможно. Более свободно молились, уходя за город, хотя тоже не без предосторожности. Скоро пришлось искать в пустыне также место для служения литургии, потому что антиоховцы, наконец, захватили и уничтожили церковь Августина в развалинах. Почему христиан постигло это несчастье? Выдал ли церковь какой-нибудь ренегат или подсмотрели сыщики — осталось невыясненным. Но только однажды богомольцы, пробирающиеся в церковь, заметили в развалинах спрятанные наряды полиции и поспешили предупредить духовенство и других христиан. Подождав часа два и видя, что никто не является в храм, полиция двинулась к нему сама, унесла образа и все церковные принадлежности и опустошила все, что попалось под руку. Так уничтожена была последняя иерусалимская церковь.

Впрочем, число христиан в Иерусалиме и по всем вообще городам непрерывно уменьшалось. Всякий старался выбраться из таких невыносимых условий и уйти куда-нибудь, где было полегче. Тяжелее всех было тем, кто имел детей. В то время сбылись слова Спасителя: «Горе же беременным и питающим сосцами в те дни».[53] Хотя, по мере распространения уверенности в конце света, между христианами все более укоренялась жизнь совершенно целомудренная, однако от прежних лет осталось много маленьких детей. Выводить такие семьи за город было особенно трудно, а между тем их участь была ужасна, так как детей христианских родителей приказано было отбирать в казенные воспитательные дома. Раздирательные сцены отчаяния происходили, когда родителей, не соглашавшихся кланяться статуе Антиоха, уводили на смертную казнь, а оторванных от матери детей гнали в воспитательный дом, где им прежде всего ставили клейма, потом начинали перед ними клеветать на Христа и обучать их вере в Антиоха и Люцифера. Спасение таких семейств сделалось главным занятием Лидии и Валентина, которые каждый день успевали отправлять их за город, где беглецов ожидали наездники Сефарди для дальнейшего препровождения в Сирию. В Бетсалеме у Лидии образовалась целая колония с большим количеством детей. Яни Клефт дал ей слово, что ни один антиоховец не подойдет сюда и близко, пока в его отряде остается жив хоть один человек. И действительно, на сотню верст вокруг Бетсалема у Яни часто происходили жестокие схватки с правительственными отрядами, которые он систематически прогонял.