Съедобные сны, или Ошибка доброго мудреца - Шефнер Вадим Сергеевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/14
• Следующая

– Геннадий Борисович, по-вашему, выходит, что этот незримый и вечный плановик как бы подсказал вашему другу идею небесного питания? Но добрая ли это подсказка? Вы уверены в том, что этот Утюгов осчастливил человечество своим открытием?

– Марсельеза Степановна, я не узнаю вас! Вы – добрая, умная женщина, и вы не радуетесь тому, что скоро все люди будут сыты-пресыты, что не станет на Земле голодных, что, освободясь от забот о пище, люди станут добрей и каждый возлюбит ближнего, как самого себя! А вы ведь верующая, вы верите в библейского Бога, который накормил голодающих иудеев в пустыне…

– Бог спас голодающих для того, чтобы, выйдя из пустыни, они могли честно, в поте лица своего, зарабатывать хлеб свой, – с некоторой сухостью в голосе произнесла Марсельеза Степановна, и на этом разговор наш заглох.

Матвей опасался, что путь к практическому осуществлению его изобретения будет долгим и тягостным. Но он не учел того, что за последние два века человечество привыкло к осуществленным техническим чудесам, что электричество, радио, телевидение, кибернетика, открытие атомной энергии, полеты в космос убедили землян в беспредельности их научных и технических возможностей. Люди ждали нового чуда! И я понимал, что нужно поведать им об этом чуде, нужно ознакомить их с сутью великого открытия Утюгова, и сделать это надо через прессу. И вот я созвонился со своим школьным товарищем Костей Гуськовым. В школе он, как и я, славился своей удивительной неспособностью к математике, и педагог-математик в дни письменных работ всегда сажал нас рядом на одну парту, чтобы мы ни с кого не списывали. А списать один у другого мы ничего не могли. После школы Костя окончил гуманитарный вуз и стал журналистом, и притом неплохим.

Когда я рассказал Гуськову про съедобные сны, он не поверил. Но я уговорил его нагрянуть вместе со мной в гости к Утюговым, и Матвей накормил его своей манной небесной. Вскоре в печати появилась статья К. Всезнаева (это был псевдоним Гуськова) «Верю умом и желудком!» Эпиграфом к ней Костя предпослал четверостишие В. Инкогнитова:

Статья была путаная, восторженная и подкупала своей несомненной искренностью. Она вызвала споры, сердитые и восторженные отклики. Ее перепечатали все газеты мира – и пошло, и поехало… Костя стал знаменит, а уж о Матвее и говорить нечего. К нему зачастили журналисты, телевизионщики, а потом и писатели, и ученые. Матвей ненавидел всякую шумиху и рекламу, но по доброте душевной не мог отказать журналистам, тем более тем, которые приезжали и прилетали к нему из дальних стран, в их просьбах угостить их пищей небесной и побеседовать с ними. Квартира Утюговых превратилась в какой-то проходной двор. Надежда Алексеевна с ног сбилась из-за бесчисленных посетителей. А на газетных и журнальных страницах, на экранах телевизоров вновь и вновь возникало лицо Матвея, и все восторженнее становились статьи о нем. Матвей не раз жаловался мне, что неловко чувствует себя на улице: все глядят на него, все ему улыбаются.

А тут еще письменный потоп нахлынул. Газетчики в своих статьях имели неосторожность сообщить широкой публике адрес Матвея – и пошли к нему письма из всех городов, стран и материков. Матвей и Надежда Алексеевна изо всех сил старались отвечать на восторженные эти послания, но их столько было, что и на тысячную долю их невозможно было ответить. А бумажный потоп все возрастал, почтальоны с ног сбились, таская тюки писем на четвертый этаж, вся квартира была завалена этой писаниной. Хоть из дома беги – жаловался Матвей. Я решил помочь ему и опять договорился со своим школьным приятелем Костей Гуськовым (он же – К. Всезнаев), – и тот взял у Утюгова интервью, в котором мой друг слезно умолял всемирную публику не писать ему, ибо он не имеет возможности отвечать на все письма и из-за этого чувствует себя виноватым перед всеми, кто пишет ему. Интервью это сразу же появилось во всех газетах земного шара. Письменный потоп отхлынул, превратился в ручеек. Матвей очень был рад этому.

Утюгов, еще недавно полагавший, что ему придется шагать к осуществлению своей цели по крутой лестнице, в скором времени убедился, что Судьба и Эпоха предоставили ему скоростной лифт, возносящий его к славе. Не прошло и полугода с того дня, когда мой друг впервые отведал своей манны небесной, – а в Петербурге уже состоялся Всемирный Конгресс Надежды. Напомню, что на тот конгресс изо всех стран съехались ученые, писатели, политики, экономисты, финансисты, представители религиозных конфессий и филантропических обществ, руководители отечественных и зарубежных фирм и предприятий. Конгресс тот заседал восемь дней без передышки. В день его открытия первым выступил Матвей Утюгов. Он явно нервничал, порой даже запинался от смущения, но суть дела изложил довольно отчетливо, и когда покинул трибуну, то последовал такой взрыв оваций, что, казалось, вот-вот потолок обрушится. Затем выступило множество ораторов; одни – с конкретными предложениями, другие – с похвальными речами, с размышлениями о том светлом и притом близком будущем, которое открылось перед человечеством. При этом даже в выступлениях бизнесменов – людей, казалось бы, деловитых, суховатых, нередко звучали нотки восторга. А особенно страстно ратовали за пищу небесную присутствовавшие на конгрессе представительницы прекрасного пола.

Ораторов, сомневающихся в необходимости перехода с пищи земной на пищу космическую, оказалось ничтожно мало, не более 5 процентов. Среди них было несколько представителей различных религиозных общин, два агронома, известный врач-нарколог Джеме Берт, социолог Марина Сидоренко, педагог Петр Мельников. Однако к чему это перечисление, ведь в каждой библиотеке есть трехтомный отчет о Конгрессе Надежды…

И все-таки не могу здесь не упомянуть о двух запомнившихся мне выступлениях. Пожилой священник Арсений Спасов, воздав должное гениальности Утюгова и благородству его души, закончил свою речь так: «Давно кто-то изрек, что лень – не токмо мать всех пороков, но и мать всех изобретений. А я боюсь, что Утюгов, вручив людям свое изобретение, может стать отцом великой всемирной лени. Ведь неспроста с давних времен живет в народе пословица: „Сытое брюхо к ученью глухо“«.

Куда более резко высказался глава лютеранского благотворительного общества пастор Вольдемар Шоннер. Начал он с того, что идея Утюгова – гениальна, и что движет Утюговым доброта и любовь к людям, а затем нарек моего друга слепым гением, ибо путь, предложенный им, приведет человечество не на вершину благополучия и духовного братства, а в болото, кишащее миазмами грехов и соблазнов. После пастора выступило несколько ораторов, очень уверенно, едко и, как мне тогда казалось, очень убедительно доказавших несостоятельность и даже абсурдность каких бы то ни было сомнений в необходимости скорейшего осуществления идеи Утюгова.

На своем заключительном заседании Конгресс Надежды принял решение основать Деловой Центр. Этот Центр должен был:

а) осуществить запуск в околоземное космическое пространство спутника, снабженного мощной уловительно-усилительной установкой;

б) наладить массовое производство шапочек-утюговок для снабжения населения нашей планеты. Спонсорами Центра стали множество филантропических обществ, общественных организаций, предприятий, неисчислимое количество частных лиц. Через три месяца банк Центра опубликовал сообщение о том, что добровольные пожертвования слились в столь значительную сумму, что ее вполне хватит для осуществления планов Делового Центра.

Матвею Утюгову была назначена огромная денежная премия (в рублях и иностранной валюте); он воспользовался лишь ничтожной ее долей, купив сыну, который только что женился, двухкомнатную квартиру, а себе и жене – два новых велосипеда и кое-что из одежды. Остальные деньги он подарил родному городу – на смягчение жилищного кризиса. И вот на северной окраине Питера был заложен фундамент огромного жилого дома – аж на семьсот двадцать трехкомнатных квартир! Строили его петербургский стройтрест и шведское акционерное общество, и возведен был тот домище за короткий срок, что ничуть не отразилось на его качестве. Прочное, добротное сооружение, высокие потолки, большие зеркальные окна, звуконепроницаемые стены и перекрытия, отличная внутренняя отделка… «Утюговским дворцом» прозвали тот дом питерцы – и поныне так именуют. Правда, семьям, въехавшим в него, в дальнейшем пришлось потесниться, перестроиться: ведь все квартиры там не имели кухонь, ибо не только Утюгов, но и архитектор, и все строители были уверены, что кухни людям больше никогда не понадобятся.

• Предыдущая
• 7/14
• Следующая