Слезы черной вдовы (СИ) - Логинова Анастасия - Страница 8

– Губу закатай, – коварно вторгся в его мечты Кошкин.

Сам он не брался утверждать, что дача на том берегу озера принадлежит именно Рейнеру. Его куда больше интересовало, сколько понадобится времени, чтобы на лодке, что привязана к причалу, добраться до дачи Раскатовой? Едва ли больше четверти часа.

Девятов еще мечтал вслух о том, что бы он сделал, если бы был знаменитым художником – уж точно не писал картины. Но Кошкин вовсе перестал его слушать, потому как увидел, что к берегу, где они стояли, решительно направляется тоненькая светловолосая девушка, одетая в черное – по всему видно, что барышня.

– Помолчи! – тотчас оборвал он Девятова и начал отклеивать бороду, пока девушка не подошла достаточно близко.

А направлялась она определенно к ним.

– Добрый день, господа, вы ведь из полиции?

Она пыталась держаться с достоинством, но голосок неуверенно дрожал, а глаза метались, не зная на ком из двух сыщиков остановиться.

– Виноваты, сударыня, – помог ей Девятов, делая шаг вперед. Он галантно поклонился и представился, улыбаясь при этом столь располагающе, что девушка просто не могла не изобразить улыбку в ответ.

Оба сыщик были выходцами из мещанского сословия, хоть сколько-нибудь знатных родственников не имели, но Кошкина всегда поражало, с какой легкостью и невесть откуда взявшейся светскостью его помощник обращается с аристократами. Особенно с дамами. Сам Кошкин так не умел – его доля это отчеты, документы, скучное сопоставление фактов. С допросами равных себе он еще справлялся – даже неплохо справлялся, чего уж там – но когда приходилось общаться с господами… все мысли Кошкина были только о том, достаточно ли начищены его ботинки, и хорошо ли отутюжены брюки…

Кошкин чуть приободрился, лишь когда девушка улыбнулась и ему:

– Я Надежда Шелихова… – совсем неуверенно продолжила она, – меня не учили представляться самой, простите… я сестра графини Раскатовой, хозяйки дома.

– Надежда Дмитриевна, стало быть? – Девятов приблизился к ней еще на шаг и с легким поклоном предложил сесть на стоящую подле скамейку, – весьма рад знакомству. Мы со Степаном Егоровичем можем вам чем-то помочь?

– Скорее это я могу вам помочь, – неожиданно заявила девица. – Я знаю, зачем Павел Владимирович приехал в Горки.

Голос ее по-прежнему был несмелым, но теперь в нем проскользнули какие-то отчаянные нотки. Словно девушки приняла решение и намеревалась во что бы то ни стало выполнить задуманное.

Кошкин же с Девятовым, заинтригованные поворотом дела, молча ждали продолжения.

– И зачем же? – не дождавшись, хмуро спросил Кошкин.

Барышня поджала губы, набрала побольше воздуха в грудь и выпалила:

– Я сама написала графу и попросила приехать. Я хотела помирить его со Светланой, у них не очень хорошие отношения, и я подумала, что, если он приедет, и они поговорят, то непременно помирятся. Я же знаю, что они все еще любят друг друга…

Все это барышня произнесла на одном дыхании, почти скороговоркой и опустив в землю глаза.

– Вы так хорошо знали графа Раскатова, чтобы судить о его чувствах? – настороженно уточнил Кошкин.

– Нет. По-правде сказать, я его почти совсем не знала… мы виделись лишь пару раз, когда меня отпускали на каникулы из Смольного…

– Так вы окончили Смольный институт благородных девиц? – уточнил Кошкин, насторожившись еще больше.

– Да! То есть, не совсем… – глаза барышни снова забегали, – вам не понять… это ужасное место. Семь лет, что я там провела, показались мне вечностью, адом. Меня отдали туда после смерти нашего со Светланой батюшки, и каждый раз, когда мне удавалось увидеть сестру, я умоляла ее забрать меня. Но она никогда этого не понимала: удивлялась, что я так и не обзавелась подругами, и утверждала, что Смольный это чудесное место. Нет, я не осуждаю Светлану: она была замужем за прекрасным человеком, что ей до меня… Словом, она забрала меня лишь прошлой осенью, перед бальным сезоном, потому как выезжать одной ей, видимо, стало скучно.

Кошкин слушал девушку, глядя исподлобья. Глаза ее то и дело наполнялись слезами, а губы принимались дрожать: кажется, в этом Смольном ей и правда пришлось несладко. Кошкин слышал кое-что о порядках в этом заведении, которые вполне можно было бы сравнить с казарменными, но, право, не думал, что все так серьезно.

Вероятно, он должен был пожалеть девушку и осудить ее жестокосердную сестру, но отчего-то с каждой оброненной ею слезинкой, Кошкина все больше и больше охватывало недоверие к этой недоучившейся смолянке.

– Надежда Дмитриевна, – опережая Девятова, он решился говорить с нею сам, – расскажите все, что случилось с момента приезда графа Раскатова. Рассказывайте подробно – ничего не упустите.

Девушка кивнула, оправляясь от своих слез, и начала вспоминать. Было видно, что к своей миссии она отнеслась со всей ответственностью:

– Письмо я написала дня три назад и отчего-то думала, что Павел Владимирович приедет тотчас. В крайнем случае, на следующий день. Я в его имении никогда не бывала, но Светлана рассказывала, что оттуда до Горок сотня верст, не больше. А его все не было и не было… я уже подумала, что он не получил моего письма или проигнорировал просьбу – но вчера, около шести часов пополудни, он вдруг приехал. Светлане я так и не сказала о письме, все не могу решиться. Ведь выходит, что в смерти Павла Владимировича есть и моя вина… – глаза ее вновь заблестели от слез. Но она тотчас подняла взгляд – неожиданно решительный – на Кошкина: – Поэтому я сделаю все, чтобы помочь вам.

Услужливый Девятов поспешил ее утешить, а Кошкин, не очень-то доверяя слезам, продолжил допрос:

– Вы уверены, что никакие другие дела графа здесь не ждали?

– Уверена, – изумилась вопросу девушка, – какие у Павла Владимировича могут быть здесь дела? Он ведь никогда не бывал в Горках раньше и никого здесь не знает.

– Вы успели изложить графу вашу идею помирить его со Светланой Дмитриевной?

– Да… – девушка снова отвела глаза в беспокойстве. – Но Павел Владимирович, мне показалось, отнесся к моим словам не очень серьезно.

«Еще бы!» – хмыкнул про себя Кошкин.

Он не знал точно, что за размолвка имела место между супругами, но, по-видимому, значительная, если граф даже никогда не бывал на этой даче. И, раз все-таки приехал, вероятно ожидал услышать более вескую причину для своего беспокойства. У графа Раскатова была поразительная выдержка, если он счел просьбу юной родственницы всего лишь несерьезной.

И Кошкин вновь посмотрел на девушку с подозрением: неужели она и правда столь наивна? А та продолжала:

– Поэтому я решила поговорить с графом еще раз, позже… я знала, что он в библиотеке, и ждала, когда дом стихнет, чтобы пойти туда.

– Павел Владимирович находился в библиотеке один?

Девушка пожала плечами:

– Я не знаю… я несколько раз выходила на лестницу и смотрела на дверь библиотеки, пока ждала – там никого не было.

– И как часто вы выходили на лестницу?

– Дважды или трижды за вечер. В последний раз около полуночи, потому что вскоре часы пробили двенадцать. Я в это время была в своей комнате – собиралась с мыслями, чтобы пойти все же и поговорить.

«Значит, часы все-таки работали…» – отметил Кошкин.

– А выстрелов вы не слышали? – Этот вопрос задал Девятов – задал очень настороженно.

– Нет… – покачала головой барышня и, кажется, только сейчас удивилась, что не слышала.

– И ничего даже отдаленно похожего на выстрел? – не отставал Девятов. – Может, вам показалось, что шампанское где-то открыли, или оконная рама захлопнулась?

– Нет… ничего такого не припомню. Говорю же, все было тихо, все спали.

Барышня уже начинала волноваться, и Кошкин перебил Девятова на полуслове, меняя тему:

– Во сколько вы решились спуститься в библиотеку?

– Не знаю точно… около часа ночи или чуть раньше. Я понимала, что это будет очень ответственный разговор, потому долго собиралась с мыслями.

– И что было, когда вы вошли? – Кошкин чуть посуровел голосом и счел нужным добавить: – Помните, что от ваших слов зависит, найдем ли мы убийцу!