Слезы черной вдовы (СИ) - Логинова Анастасия - Страница 1

Граф Раскатов, муж Светланы, оставивший ее несколько лет назад, найден застреленным на ее даче – найден самой Светланой. Впрочем, она подозревает, что имеет к этому убийству самое прямое отношение: в последние дни на нее то и дело находит нечто, что она называет «приступы». Светлана начинает думать, что сходит с ума…

1891 год,

Российская Империя, дачный поселок Горки, что в Выборгской губернии

– Ну, смотри, что ты натворила! Сколько крови! Весь паркет в крови, вся комната! Что теперь станешь делать?!

Отец стоял над нею, как всегда заложив руки в карманы, и смотрел сверху вниз, будто Светлана опять была маленькой неразумной девочкой.

– Я… я не знаю, – простодушно поделилась она. Потом еще раз посмотрела на свои руки, перепачканные свежей кровью, и в отчаянии подняла глаза на отца: – Это не я, это, наверное, не я… Я не могла!

А отец усмехнулся – жестоко, свысока, словно пригвоздив ее этим смешком к полу:

– Себе-то не лги, милая, – он опустился возле Светланы на корточки, поднял с пола револьвер и вложил в ее руку. – Ты могла. Ты вполне могла.

Потом отец ушел, а Светлана осталась в этой страшной комнате одна – перепачканная в крови и сидящая на полу возле тела своего мертвого мужа.

Надя Шелихова, младшая сестра графини Раскатовой, напряженно вглядывалась за стекло, за поворот поселковой дороги, и в нетерпении своем прикусывала губу чуть не до крови. Оттуда, из-за поворота, вот-вот, каждую секунду, могла вынырнуть полицейская карета, и Надя отчего-то боялась этот момент пропустить.

Сестра ее тоже находилась в столовой, Надя краем глаза видела, как Светлана, натянутая будто струна, сидит и смотрит в противоположную стену. В руках она сжимала дымящуюся чашку с кофе и время от времени, вспоминая о ней, вдруг отпивала с совершенно неуместным удовольствием. В целом, Светлана выглядела удивительно спокойной.

– Едут, – воскликнула наконец Надя и разволновалась еще больше. Ее бросало то в жар, то в холод, как при лихорадке. Она порывисто обернулась к сестре: – Светлана, едут! Это полиция, должно быть!

– Быть того не может, чтобы полиция так быстро явилась, – невозмутимо отозвалась сестра и снова отпила кофе. – Это Гриневские, скорее, я посылала к ним, едва рассвело.

Впрочем, Надя уже и сама удостоверилась, что сестра права. Как всегда. Темное пятно на дороге приобрело очертания запряженного парой гнедых ландо, в котором обычно объезжала свои владения Гриневская, подруга Надиной сестры и хозяйка всего поселка Горки, где вот уже которое лето подряд снимала дачу графиня. Однако сегодня подле Гриневской сидел и ее супруг.

– И как только ты можешь быть такой спокойной, Светлана! – упрекнула Надя, досадливо отходя от окна. – Твой муж лежит мертвый в библиотеке, а ты пьешь кофе, будто ничего не случилось!

– А что прикажешь мне делать – истерить, как ты? Сядь и не мельтеши Бога ради!

Надя без слов присела на краешек стула, опустила взгляд и принялась теребить кружево на юбке. Вот так всегда – сестра никогда не стеснялась в выражениях в ее адрес. И правда, кто она, Надя, в этом доме? Приживалка, тяжкий крест, который великодушная графиня Раскатова взвалила на себя, обязавшись устроить Надину жизнь. И права голоса она здесь не имеет – Надя давно к этому привыкла.

– Прости, Надюша, сорвалась… – извинилась все же Светлана. – Шла бы ты лучше к себе, право слово.

Надя украдкой подняла на нее глаза и подумала, что, несмотря на внешнее спокойствие, сестра все же крайне вымотана случившимся.

Еще бы, ведь всего несколько часов назад Светлана сама нашла в библиотеке тело мужа. Сестра, стоящая подле него на коленях, была так бледна, что Надя, увидев ее там, в первый момент подумала, что мертвы они оба. Но потом Светлана прошептала:

– Господи-Боже… что я наделала…

И посмотрела на свои перепачканные кровью руки.

А теперь эта же самая Светлана спокойно пила кофе и упрекала Надю за истерику.

– Позволь мне все же остаться, не прогоняй, – несмело попросила Надя, потому как сидеть в одиночестве, в доме с мертвецом, ей до ужаса не хотелось. Но и признаваться в своих страхах хотелось не больше. Потому Надя нашлась: – Я люблю тебя и желаю помочь – ведь ты моя сестра!

– Ну как ты можешь помочь, дурочка? – Светлана произнесла это почти ласково, так, что Надя даже не обиделась в этот раз на «дурочку».

Подумав немного и набравшись неведомой для себя храбрости, Надя поерзала на месте, чуть развернулась к сестре и, заглядывая ей в глаза, спросила:

– Светлана, а что все-таки произошло ночью… в библиотеке?

И тотчас, не успев даже договорить, она пожалела о своем вопросе, поскольку взгляд Светланы, только что снисходительно-ласковый, теперь как острая спица пронзил все существо Нади. Она опять сжалась, готовая слушать в свой адрес порцию новых оскорблений.

Но сестра с обманчивым спокойствием в голосе лишь сказала:

– Ты разве чего-то не разглядела в библиотеке, сестрица? Может, за доктором пора звать, да зрение тебе проверить?

После этого в столовой долго висела тишина, которую нарушил только бой напольных часов из библиотеки – было девять. Надя пыталась осмыслить сказанное сестрой и все не решалась поверить. А Светлана, едва часы отбили, с громким звоном поставила чашку на блюдце, резко встала и отвернулась, уронив лицо в ладони.

Надя решила, что она плачет.

– Так значит, это действительно ты… убила Павла Владимировича, – сказала она едва слышно и судорожно сглотнула.

А сестра, оторвав лицо от рук, бросила ей очередной колючий взгляд:

– Да, Надюша, вот полиция приедет – так им и скажешь! Меня тогда сразу на каторгу, а тебя – на улицу, под забор, вышвырнут. Достойное окончание рода Шелиховых, и говорить нечего!

– Так что же нам делать?… – прошелестела Надя, всерьез обдумывая эту перспективу.

– Что делать, что делать… Уж точно не кудахтать, как курица, и не мямлить. Ничего, в полиции тоже люди служат. И не просто люди, а мужчины – договоримся.

С этими словами Светлана, уже справившись с той минутной слабостью, подошла к настенному зеркалу и начала приводить себя в порядок. Поправила непослушную прядь у виска, дотронулась пальцами до лица, будто проверяя – все так же оно совершенно в своей красоте? И оттянула корсаж платья с и без того неподходящим для утреннего туалета вырезом.

Женщины красивее своей сестры Надя никогда не встречала. Высокая, стройная, со столь царственной посадкой головы, что неуклюжая и нескладная Надя иногда сомневалась – впрямь ли они родные сестры? Нет, схожесть меж ними, конечно, была: обе имели водянисто-зеленые глаза, «русалочьи», как называл их папенька, и копну пышных, чуть вьющихся волос – темнее у Светланы и светлее у Нади. Вот только, если каждая черта лица Светланы была вылеплена с любовью и старанием искусной рукой скульптора, то над лицом Нади этому скульптору трудиться было явно лень, и он, оставив по-детски пухлые щеки, грубоватый нос и вялый подбородок, решил, должно быть, что довольно и этого.

Повернув кофейник так, чтобы ее лицо не отражалось в серебре, Надя вздохнула. Не то, чтобы она была дурнушкой – совсем нет, не будь рядом Светланы, ее, возможно, даже сочли бы хорошенькой. Из-за глаз хотя бы. Но, будучи в тени Светланы, выделиться ей нет никакой возможности… Это при том, что сестре было уже двадцать восемь, а семнадцатилетней Наденьке эта цифра казалась очень и очень почтенным возрастом. К примеру, Гриневскую, ровесницу Светланы, Надя вполне серьезно считала женщиной в годах.

– Напрасно ты позвала Гриневских, – тотчас, едва о них вспомнила, сказала Надя, – не нравятся они мне. Оба.