Лачуга должника - Шефнер Вадим Сергеевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/59
• Следующая

В конце сентября он пришёл ко мне и принёс письмо от Бываевых. Они ждут нас в субботу, то есть завтра. Дядя Филя решил срубить на участке деревья, нужна наша помощь.

— Намечается субботник миллионеров, — подытожил Валик.

Он заночевал у меня. Но перед сном вынул из кармана тетрадку и сказал:

— Пауль, я хочу тебе сценарий прочесть. Вернее, это пока набросок. Слушай!

Глухая тайга. Две золотодобывающие бригады соревнуются за повышение золотодобычи. В составе одной трудится таёжная красавица Анфиса, в другой работает акселерат Андрюша, тайно влюблённый в Анфису. Однажды Андрей находит большой самородок. Как честный человек, он решает сдать его директору прииска. По пути к конторе он случайно встречает Анфису, которая, выведав у него, в чём дело, завлекает паренька в укромный уголок тайги. Только дикие олени и зрители видят интимный акт, в ходе которого Анфиса похищает самородок из рюкзака акселерата. Оставив Андрюшу лежать на росистой поляне, где он крупным планом предаётся воспоминаниям о недавнем событии, Анфиса устремляется в контору, где сдаёт самородок от имени своей бригады, в результате чего та выдвигается на первое место. Вскоре Андрей узнает, кто похитил у него самородок. Считая, что Анфиса так поступила потому, что сожительствует с директором, Андрей подстерегает её на таёжной тропке и в порядке ревности наносит ей смертельное ранение кайлом. Но случайно проходивший мимо врач-реаниматор возвращает красавицу к жизни. Ещё не зная об этом, акселерат пишет докладную записку с изложением своего отрицательного поступка и добровольно сдаёт себя в руки правосудия. Общественность прииска взволнована. Созывается общее собрание, на котором…

— С меня хватит! — прервал я Валика.

— Много ты смыслишь в киноспецифике! — окрысился Валентин. — Сам Жора Лабазеев говорит, что тут находка на находке!.. Ты просто завидуешь моей творческой активности. У тебя-то со стишатами дело глохнет. — И он сказал ещё несколько ядовитых слов по тому же поводу.

Он меня саданул прямо в поддыхало. Действительно, в этом году со стихами у меня не ладилось.

Я начинал стихотворение за стихотворением и бросал, не закончив. Это миллионерство сказывалось — так я понял позже. Ведь каждый человек всегда учитывает свой финиш, пусть и очень дальний. А у меня финиш отодвинулся в бесконечность. Я начинал чувствовать себя маленьким, слабым. Я начал подозревать, что время не сделает меня гением, наоборот, оно может отнять у меня талант. Гении не растекались по вечности — они были сосудами, вместившими в себя Вечность.

Позже я делал попытки воскресить свой талант разными хитрыми приёмчиками. Одно время на стишки для детей переключился — про кошечек там, про уважение к родителям, про природу.

Потом пробовал на сельскую тему работать.

Но талант мой шёл и шёл на убыль.

В десять утра мы были в Филаретове. Хлюпик издали встретил нас лаем, но к калитке не выбежал. На нём теперь был ошейник, и от ошейника шёл тёмно-зелёный бархатный витой канатик. Драгоценная собака-миллионер была пришвартована к столбику у крыльца.

— Чтобы от греха подальше, — пояснила нам тётя Лира. — Нервный он, ангельчик, чуткий. Двух дачниц покусал. А не смейтесь над животным!

— Авторитетный кобелёк! Именно такие и нужны человечеству! — отчётливо произнёс Валик.

Бываевы выглядели совсем неплохо. Только вот какая-то суховатая суетливость проявилась в их характерах. Впрочем, нас-то они встретили душевно.

— Прямо в дом топайте, ребята! — пригласила из окна тётя Лира. — Мы сюда перебрались из времянки. Дачники-то уехали… Несладко дачников иметь. Лето не в лето.

— Зато тёти-мети идут! — сказал дядя Филя, потирая ладони. — Ещё десяток-другой лет — и каменный дом отгрохаем. А пока что решил я участок от всяких там осин да берёз освободить — ни к чему они нам теперь. Нам дубы нужны! Они вековечнее. А потом, может, и баобабы посадим. Я слыхал, они две тысячи лет растут.

— Дубы и баобабы — это наши зелёные друзья, — согласился Валик. — Хорошо пить ликёр в тени баобаба!

— Ликёры — баловство, дамское дело. Но посмотрите-ка, ребята, на эту клумбу, — загадочно произнёс дядя Филя.

— Клумба как клумба, — сказал я. — Цветы какие-то увядшие.

— Так все думают: клумба как клумба. И пусть думают! Но вам, компаньонам-миллионерам, выдам один секрет. Под этой клумбой я двадцать бутылок портвейна по два сорок зарыл. Укутал я их старым одеялом и соломой, не промёрзнут. Чуете, в чём тут коммерция?! Через сто лет цены этому портвейну не будет, на вес золота пойдёт. Столетняя выдержка — это не шутка!

— Через сто лет люди спиртного пить не будут. Одумаются, — строго сказала тётя Лира из кухонного окна.

— Гиблый бизнес ты, дедуля, затеял, — соболезнующе вставил Валентин.

— Ну, люди всегда пить будут, — уверенно возразил дядя Филя. — Водку, может, потреблять перестанут, а уж без вина-то не обойтись.

— И с вином, дедуля, дело неясное… Вынесут коллективное решение — и каюк. Войн уже не будет, а старые танки для войны с алкоголизмом используют. Пустят их на виноградники, да ещё с огнемётами — и прощайте, милые портвейны и мадеры!

— Ужасы какие ты говоришь, Валик! — удручённо покачал головой дядя Филя. — Танки в винограднике!.. Да во сне такое приснись — и то от разрыва сердца помереть можно!

— Валик! Павлик! К столу идите! Проголодались с дороги-то! — позвала тётя Лира.

— А меня почему не кличешь? — игриво спросил дядя Филя, и по его тону я вдруг догадался, что он уже чуть-чуть под градусом.

— Ты ел недавно, — отрубила тётя Лира. — Вот после работы поедим все вместе и выпьем даже. Причина-то есть.

— С первой пенсионной получки грех не выпить, — подхватил дядя Филя. — Я ведь теперь пенсёр, восемьдесят пять в месяц… Знали бы они там в собесе, кому пенсию выделили, — призадумались бы. Долго платить придётся, пока деньги не отменят.

Подкрепившись, мы взяли приготовленные дядей Филей топоры и пилу и вышли на участок. Дядя Филя работал уверенно и сноровисто, мы с Валиком помогали ему неумело, но старательно. Свалили три осинки, два клёна и распилили их стволы на дрова. Потом срубили бузину, куст сирени.

Начался дождь. Поднялся ветер и всё усиливался. Тётя Лира вышла на крыльцо, отвязала Хлюпика, и тот вбежал в дом.

— Эк как всё оголили, — сказала тётя Лира. — Грусть берёт.

— Зато когда дубы-баобабы здесь зашелестят, сердце возрадуется. Спасибо скажешь мужу своему! — И дядя Филя с размаху вогнал топор в одну из берёз — в ту, что поменьше.

— Хоть вторую-то пожалей, — попросила тётя Лира. — Пусть живёт. И учти, будут нам неприятности от лесонадзора за самовольные порубки!

Ответом было молчание, и она вернулась в дом, обиженно хлопнув дверью. А берёзу дядя Филя свалил. Но вторая — та, что постарше, — ещё стояла.

— Не надо рубить её, дедуля, — сказал Валик. — Жалко.

— Чего жалеть-то! — рассердился дядя Филя. — Я уже с Толиком-трактористом договорился, он завтра пни выкорчует. А оставим эту — трактору не развернуться будет… Ребята, сейчас и пилой поработать придётся, дерево-то толстое.

• Предыдущая
• 28/59
• Следующая