Дворец на троих, или Признание холостяка - Шефнер Вадим Сергеевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/28
• Следующая

– Это Лида! – воскликнул я.

– Во-во, именно Лида, она так и назвалась, – подтвердила тетя Валя.

– Вы не провели ее ко мне в комнату? – с дрожью в голосе спросил я.

– Где там! – ответила тетя Валя. – Она чудная какая-то, с норовом. Спрашивает: «Скажите, пожалуйста, где Василий Васильевич?» А я ей: «Известно где, на свадьбе. Тоську Табуретку из четырнадцатой квартиры знаете»? Тут эта твоя барышня с лица сменилась и да и выбежала на лестницу Я за ней, кричу ей:

«Может, что передать ему?» А она мне: «Передайте, что Лиду он больше никогда не увидит».

– Ах зачем вы тетя Валя, ей насчет свадьбы сказали? Что вы наделали!… – почти выкрикнул я. – Когда это было? Когда?!

– Сейчас скажу, дай бог памяти, – ответила тетя Валя. – Помню, как она вошла, я только что перловку вариться поставила а она, перловка-то, только сейчас готова будет. Значит, четверти часа не прошло.

Я выбежал на лестницу и помчался вниз, прыгая через пять ступенек. Очутившись на улице, я побежал в сторону Невского, расспрашивая встречных, не видали ли они девушку в серой шубке. Но прохожие отвечали, что нет, не попадалась им такая. Некоторые же ничего не отвечали, а шарахались от меня в сторону, – хоть хмель у меня от этого события как ветром выдуло, но спиртным-то от меня все равно несло как из бочки, да и вид у меня был неподходящий: в растерзанном пиджаке, без пальто, без шапки – это в метель-то.

«Только бы найти Лиду!.. Вот сейчас сквозь вьюгу я увижу ее – и все объяснится, и она сама будет смеяться над своей ошибкой, и мы обнимем друг друга, и потом всю жизнь будем вместе… Только бы отыскать ее!» С такими мыслями добежал я до Московского вокзала, а потом повернул обратно – помчался по Лиговке, миновал свой дом, побежал в сторону Обводного канала. Вьюга гудела вовсю, на голове моей наросла сырая снежная шапка, но я не чувствовал холода. На мосту через Обводный канал я заметил небольшую толпу, которая уже расходилась. Я хотел было пробежать мимо, но вдруг услыхал обрывок разговора и невольно остановился. Одна старушка жалостливо говорила другой: «И нашла она, бедняжка, место, где топиться! Ведь тут, в Обводке нашей, и воды, можно сказать нет, одна канализация…» У меня мелькнула роковая догадка.

– Что здесь случилось? – спросил я старушку.

– Девушка тут одна с моста сиганула, видно, обманул ее субчик какой-нибудь, – строго посмотрев на меня, ответила она. – Я-то сама не видела, поздно подошла, а которые очевидцы, те говорят: красивая из себя такая да нарядная. Вбежала, говорят, на мост, шубку серенькую сняла, на перила повесила, а сама – сразу через перила, поминай как звали. Никто и задержать ее не успел.

– А спасли ее? – с замиранием сердца спросил я. – Где она?

– Там она теперь, где мы все будем, – ответила старушка и перекрестилась.

– Нашлись добровольцы, полезли в Обводку, да не сыскали. Ее под мост затянуло, пожарных звать пришлось, с баграми шарили, еле нашли. Потом скорую помощь вызвали – та приехала и уехала: мы, мол, живых только возим. Ну, тогда милиционер ломовика остановил, погрузили ее на подводу, шубкой накрыли и в морг повезли…

От этих слов у меня потемнело в глазах. Я прислонился к перилам, чтобы не упасть. Не знаю, долго ли я простоял так, но когда малость очухался, никого вокруг не было. Только редкие прохожие, съежившись и не глядя по сторонам, торопливо проходили через мост. Было уже совсем темно, вьюга крутилась вокруг фонарей, будто хотела на них намотаться. Я перегнулся через перила и стал глядеть на воду. Вода была совсем черная, ни одной льдинки не было на ней. Ведь Обводный никогда не замерзает – в него стекает бытовая канализация и горячие сточные воды с предприятий. Я смотрел, как над черной водой подымается пар и смешивается с вьюгой. Тут опять на меня накатила такая тоска, что сердце вдруг больно сжалось и все вокруг качнулось, будто настал конец света. Я сделал несколько шагов, зашатался и брякнулся на мостовой настил.

Пролежал я, наверно, долго, потому что упал на мосту. Упади я на улице, дворники бы подобрали меня быстро, но мосты не входят в их подчинение, а милиционера поблизости не было. Не знаю, кто обо мне позаботился, но факт тот, что я очутился в Обуховской больнице, в терапевтическом отделении.

Целую неделю я находился в бесчувственном состоянии, в сильном жару. Иногда сознание ненадолго возвращалось ко мне, и тогда я видел, что лежу в большой палате и серыми стенами и что койка моя у самого окна.

Однажды, не помню: на первый или второй день пребывания в больнице, в такую вот минуту просветления, я слегка приподнялся и посмотрел в окно. Среди больничного двора я увидал приземистое одноэтажное здание. Возле него стоял плачущий человек. Мне показалось, что где-то я его уже встречал.

Мне даже почудилось, что человек этот – Творитель. У меня мелькнула мысль, что он вышел из своего подземного дворца, чтобы разыскать убежавшую дочь, и вот он нашел ее – в морге… После этого я снова погрузился в забытье.

Когда пошла вторая неделя, я почувствовал себя лучше, начал понемногу принимать пищу. Воспаление легких, которое я подхватил, лежа на мосту, шло на убыль. Вот только нога, которую, как вы помните, я обморозил в прошлом году в неизвестном лесу, теперь снова стала сильно болеть.

Настал день, когда ко мне допустили посетителя, – это, конечно, был Гоша. Он рассказал мне, что первая его брачная ночь пошла насмарку. Это потому, что в тот роковой вечер он, узнав, со слов тети Вали, о моем исчезновении из дому без пальто и без шапки, бросился искать меня. Он обошел за ночь все психиатрические больницы, горько проклиная себя за то, что так долго медлил и не применял ко мне силового лечения. Ведь Гоша вообразил, что я убежал из дому в припадке буйного помешательства. Лишь после того как он убедился в том, что меня нет ни в одной психолечебнице, он стал наводить справки в обычных больницах и узнал, что я в Обуховской. Но сразу его ко мне не допустили, так как я лежал без сознания.

А теперь вот он пришел, принес мне мои пальто и шапку, чтобы, когда поправлюсь, было в чем выйти из больницы. Принес и кое-какой еды и даже банку бычков в томате и четвертинку водки, но и водку, и бычки вручать мне медсестра строго запретила, так что Гоше пришлось с ними и уйти. А когда я начал ему рассказывать о том, что случилось со мной на мосту, о Лиде, он ласково положил мне на лоб ладонь и грустно сказал:

• Предыдущая
• 24/28
• Следующая