Сверхскорость - Шеффилд Чарльз - Страница 1

• 1/72
• Следующая

- Расскажи все как было, - сказала доктор Эйлин. - Все как было, пока ты ничего не успел забыть.

- Зачем?

Мне страсть как не хотелось делать этого. В первую очередь потому, что я не знал, как.

- Затем, что людям это будет интересно даже через сто лет.

- Но это же... - Я замялся. В самом деле, что? Скучно? Мне-то все это скучным не казалось. Но другим... - Кому захочется читать такое?

- Всем. Тут им и опасность, и предательство, и отвага, и смерть. Не было еще таких, кто не хотел бы читать об этом.

- Но почему именно я? Я не умею описывать вещи и события. У вас вышло бы гораздо лучше.

Доктор Эйлин положила руку мне на макушку и взъерошила мне волосы. Терпеть не могу, когда она так делает. Если бы я стоял, она бы не дотянулась.

- Если ты хочешь сказать, что у меня больше опыта, ты прав. У меня все получится глаже и правильней. Но ты гораздо моложе меня, и твоя память должна быть раз в десять лучше моей. И главное, большая часть того, что я написала бы, известна мне, так сказать, понаслышке. Это значит, я только слышала об этом, но не переживала сама с начала до конца - так, как это пережил ты и ты один. Так что лучше тебя никто не расскажет. Придется уж тебе потрудиться.

И она вышла, оставив меня наедине с диктофоном.

Когда спустя четверть часа она вернулась, я не продвинулся дальше слов: "Меня зовут Джей Хара". На этом я застрял. В голове теснились воспоминания о сокровищах Пэдди, двух полулюдях Дэне и Стэне, о космопорте Малдун, о Лабиринте, о Мел Фьюри, о полете на Сверхскорости и обычном полете. Но рассказать об этом у меня не получалось.

Доктор Эйлин подсела ко мне.

- Какие-нибудь сложности?

- Я не знаю, как об этом рассказывать.

- Уверена, что знаешь. Начни с чего угодно. Пойми, Джей, ты ведь не строишь дом, где стены можно возводить только после того, как уложишь фундамент, а настилать крышу - не раньше, чем закончишь стены. Ты можешь начать с чего хочешь, и возвращаться к этому с дополнениями и поправлять то, что, как тебе кажется, ты описал неверно. И если потребуется написать правильнее, я помогу тебе. Ты только начни. И никаких "но". Давай.

На словах все было очень просто. Наверное, для нее это и было простым делом. Но мне ненавистна была сама мысль о том, что она может взять то, что я расскажу, и поменять там что-нибудь, и оставить все это под моим именем. Поэтому я заставил ее пообещать, что она только подправит там и здесь, если я чего-то неясно напишу. Так я начал свой рассказ - с того момента, с которого он только и мог начаться.

Меня зовут Джей Хара. Мне шестнадцать лет. Первые мои воспоминания - это моя мать и озеро Шилин. Мать выводит меня на крыльцо, обращенное к озеру, и мы смотрим, как зимнее солнце отражается на водной глади или вспыхивает на чешуе выпрыгнувшей из воды летучей рыбы. Иногда рыбы вылетали на берег и попадали к нам на сковородку. Но в озере их от этого не убавлялось.

Озеро было широкое, и когда я был совсем маленьким, мне казалось, что оно тянется до края света, хотя временами, когда воздух был тих и особенно прозрачен, можно было разглядеть вдали очертания башен и куполов. И самое замечательное - когда небо вечерами темнело, а ветер стихал, мать изредка выводила меня на улицу и говорила:

- Смотри, Джей! Вон там!

Она показывала куда-то пальцем, но вначале ничего не было видно. Спустя несколько минут где-то на том берегу озера начинал расти розовый столб. Он рос, рос и упирался в небо.

- Тебе отсюда не видно, - говорила мать, пока я не отрываясь смотрел на бесконечно высокую колонну, - но там, на самом верху, корабль. - Она улыбалась и продолжала: - Он летит все выше и выше - к Сорока Мирам. Когда-нибудь ты вырастешь, Джей, и твое место будет там. Ты будешь путешественником, таким, каких еще не бывало.

К тому возрасту, когда мне исполнилось девять лет, я сильно расширил свои познания о путешествиях и путешественниках, но мне представлялось, что этот род занятий и вполовину не так замечателен, каким описывала его мать. И все потому, что некоторых космических путешественников мне довелось видеть. Раз в месяц или в два какой-нибудь странник заглядывал в наш дом. Все они приходили по пыльному проселку из города Толтуна, что находился в получасе ходьбы по берегу озера. Все они были мужчины; ни один из них не походил на другого, и все же в некотором отношении они были схожи. Я научился распознавать их по дряблым, трясущимся телам, по красным лицам со вспухшими жилами или по ужасному, разрывающему горло кашлю.

И это были прославленные путешественники по Сорока Мирам! Я ясно видел их болезненную внешность, но моя мать, похоже, этого не замечала. Стоило одному из них показаться на дороге, как мать совершенно преображалась. Ничто иное - только появление этих хрипящих несчастных могло превратить ее из сильной женщины с независимым характером в хрупкое беспомощное создание.

- Не будет ли вам трудно помочь мне управиться с этой корзиной? - говорила она, застенчиво трогая незнакомца за рукав. - Мне только в дом занести... - и сама смеялась над своей притворной хрупкостью.

Не было случая, чтобы кто-то отказал ей, хотя зачастую ноша была тяжелей пришельцу, нежели матери (или даже мне). И стоило мужчине оказаться в нашей маленькой гостиной, как мать буквально расцветала. Бледные щеки окрашивались нежным румянцем, рыжие волосы водопадом ниспадали до пояса. Менялась даже ее походка: мать начинала двигаться легко и плавно, покачивая бедрами. Вечером она спускалась в погреб и возвращалась с бутылками самых лучших вин в дополнение к обильному и более изысканному, чем обычно, обеду. И еще одно: Дункан Уэст, дядя Дункан, обыкновенно проводивший в нашем доме почти каждый вечер, исчезал таинственным образом.

Я понимаю, это должно показаться глупым (тому, кому вдруг взбредет в голову прочитать эту историю). Разумеется, теперь я хорошо понимаю, что все это означало. Но я не знал этого тогда. Для меня дядя Дункан с первых моих дней был непременной деталью нашего домашнего быта. Это был крупный, легкий на подъем человек, постоянно улыбающийся и известный мне как "Дядунка" - мне было всего два года, и я не мог выговаривать его имя целиком. Так что появление в доме незнакомого мужчины и исчезновение Дункана Уэста (возвращавшегося несколько дней спустя, когда гость уже исчезал) были для меня двумя самостоятельными фактами, которые я не пытался связывать друг другом.

Глупо? Возможно. Но не думаю, чтобы большинство девятилетних детей отличалось от меня в этом.

Что же касается меня, я любил, когда гость оставался у нас. И не только из-за вкусного обеда. Отчасти причиной этого была перемена в моей матери. Она становилась смешливой девушкой, полной обаяния и веселья, с сияющими глазами и лихо развевающимися кудрями. Другой же причиной были сами мужчины - кто бы они ни были, они приносили в наш дом истории из глубин космоса.

Впервые услышал я про Лабиринт от высокого, костлявого человека с ярко-алыми следами ожогов от низа шеи (ниже не было видно из-за наглухо застегнутой рубахи) и до поросшего редкими волосами затылка.

- Они зовут планеты Сорока Мирами, - произнес он. Мы как раз заканчивали обильный обед, а незнакомец и мать допивали уже вторую бутылку вина. Странника звали Джимми Гроган, и, хотя обращался он преимущественно к матери, подозреваю, что истинным слушателем был я - мать и так слышала все это раньше.

- Это верно, но только если считать Лабиринт за один мир, - продолжал он. - Но если посчитать все, что в него входит, наша система будет скорее Четырьмя Тысячами, нет. Четырьмя Миллионами Миров.

ЛАБИРИНТ. Мать поглаживала руку Грогана там, где на сгибе локтя на месте старого ожога розовела молодая кожа. Но мысли его были где-то далеко-далеко.

• 1/72
• Следующая