Легионы просят огня (СИ) - Врочек Шимун - Страница 16

Колени на мгновение слабеют, усилием воли я заставляю себя выпрямиться.

У моего брата была проказа?!

Финикийская болезнь, от которой человек сгнивает заживо. Теряет пальцы, руки, уши. Безносые, безглазые — они бродят вереницами по Германии, Италии, Ливии. В Иудее, говорят, в горах есть целый город прокаженных.

Им приносят еду и одежду. Как мертвым.

— Язвы, — говорю я хрипло. Перед глазами: тело брата, плавающее в кусках льда. Бледное, искаженное лицо. Таким Луция привезли из далекой Германии в солнечный и жаркий Рим. Я напрягаю память: — Подожди. У него же не было язв!

Философ качает головой. У него гладкое лицо без возраста, только между бровей залегли глубокие морщины. И над всем этим — шутовской колпак с блестками.

Он забавен. И страшен одновременно.

— Самое начало болезни. Только две небольшие язвочки — вот здесь и вот здесь, — фокусник показывает. Я не могу оторвать взгляда от его черных рук с розовыми ладонями. Проклятье! Все время жду, что он вынет из рукава яйцо или голубя. Или — я невольно усмехаюсь — воробья.

Это было бы жестоко, но очень смешно.

— И… что? Что дальше, вот что я хотел бы знать…

— Дальше? — философ спокойно поднимает взгляд. — Это вы мне скажите, легат.

— Мой брат был… очень настойчив?

— Очень? — философ усмехается. — Это мягко сказано. Ваш брат умел быть убедительным. И тогда появилась фигурка. Маленькая металлическая птичка.

Я запускаю руку в ворот туники и вытягиваю шнурок. Выкладываю ее на ладонь.

Птичка. Она странно холодная и тяжелая — для своего размера. Короткий клюв, пухлое тело.

— Такая?

Фокусник не отвечает. Впрочем, ответ мне и не требуется.

— Откуда берутся такие фигурки? — я смотрю на него в упор, не мигая. — Я хочу знать. И ты мне расскажешь.

Фокусник некоторое время молчит, затем улыбается. Это не очень веселая улыбка.

— Кажется, вы похожи на своего брата больше, чем думаете, — мягко замечает он.

— И все же?

— Хорошо. Я расскажу.

Он рассказывает о фигурках, о предметах, о правилах и запретах.

Большинство волшебных фигурок попало к людям из Атлантиды — после ее гибели. Орихалк. Вот какой небесный металл имел в виду Платон в своих диалогах! Металл, который практически невозможно разрушить.

— Так эти фигурки созданы в Атлантиде?

Фокусник качает головой.

— Не совсем, легат. Они были созданы намного раньше Атлантиды. Хотите персик?

Я качаю головой. В этот момент я замечаю у фокусника на груди странный амулет. Словно бы крест, распятие…

Нет, глупости. Кто по доброй воле будет носить на груди знак позора и смерти?

Не забивай себе голову, Гай. Разве в этом сейчас дело? Но все же мне интересен этот человек.

— Откуда ты?

Фокусник смотрит на меня, взгляд совершенно спокойный. Он знает, что я могу с ним сделать — и не боится. Совсем.

Это мне нравится.

— Я приехал издалека, легат. Настолько издалека, что даже сам не понимаю, как здесь оказался. В своей стране я был служителем бога…

Я наклоняю голову и разглядываю фокусника — с новым чувством. Действительно, некое достоинство в нем ощущается. Словно за спиной Острофаума стоит кто‑то много больший, нежели человек.

— Ты — жрец? Тогда что случилось?

— В моей стране появился могущественный, но не очень умный правитель. Он заявил, что моя вера нарушает законы и что нужно вернуть старых богов. Он запретил давать детям имена согласно моей вере, а только старые, времен древних богов…

— И ты нарушил запрет?

— Совершенно верно.

— И что дальше?

Фокусник пожимает плечами. Теперь мне кажется, что ему больше лет, чем самому Августу.

— Об этом донесли правителю, и меня посадили в тюрьму. Это вполне милосердно, потому что с тем же успехом мне могли отрубить руки. Или повесить вниз головой на ближайшем дереве. У нас это обычное дело… Тюрьма. Не самое приятное место. Я провел там пять лет. Пять очень долгих лет. А когда меня почему‑то выпустили, я пошел домой.

— И?

Философ улыбается. Загадочно и мудро. И даже почти весело.

— И не дошел.

— Жалеешь об этом?

— Иногда.

Молчание. Философ крутит тонкими черными пальцами, разминает суставы. Достает монету и начинает перекатывать по костяшкам. Вечная работа, иначе потеряешь навыки.

В комнате клубится сладковатый дым. Поднимается над жаровней.

— Но откуда у Луция фигурка из Атлантиды?

Это то, чего я пока не понимаю.

— Я дал ему, — говорит помощник философа, сидящий в плаще с капюшоном, закрывающим лицо. Он встает, делает шаг — ко мне. Словно огромная тень движется за ним — я моргаю. Нависает над целым миром, поглощая свет. Нет, показалось.

Я почти испугался. Надо же…

Всего лишь игра света.

Я вглядываюсь во тьму под капюшоном. Кладу руку на рукоять меча.

— Кто ты? — спрашиваю резко. — Отвечай!

Молчание. Вместо ответа помощник поднимает забинтованную ладонь к голове и откидывает капюшон. Я моргаю. В первый момент это кажется дурацкой шуткой. Боги!

Невольно отшатываюсь.

Чрево Юноны! Боги!

Под капюшоном — полупрозрачная голова с прожилками. Биение сердца отдается по всему телу.

Призрак, которого я видел однажды, во время схватки с германцами. И вот он здесь, передо мной.

Я вытягиваю гладий из ножен. Легкий скрежет. Тусклый блеск железного клинка.

«Это мой меч. Я буду убивать им своих врагов».

Даже если эти враги — не совсем люди.

— Приветствую тебя, Гай Деметрий Целест, — говорит призрак. — Ты спрашивал про Атлантиду? Я могу рассказать.

Я молчу. Возможно, стоило бы сначала ударить, затем рассуждать, но…

Почему‑то мне кажется, что меч не причинит ему вреда.

— Откуда тебе знать? — спрашиваю я.

Стеклянный человек негромко смеется. Так, наверное, смеются боги…

Полупрозрачные зубы в полупрозрачном рту. Полупрозрачный язык.

…Боги, чтоб их, отвратительно смеются.

— Потому что я — из детей Посейдона, — говорит он.

— Как? — я не сразу понимаю.

— Вы называете нас… атлантами.

— Что?!

Океан покрыл развалины великой Атлантиды. Остались только сказания…

— Меня зовут Пасселаим. Я — один из последних атлантов.

Я молчу.

В воздухе кружится, вспыхивая в свете факелов, мелкая золотистая пыль.

— Это все не случайно, — говорит прозрачный. — Случайностей не бывает, Гай Деметрий Целест. Любая случайность — это результат выбора того или иного варианта.

Я смотрю на него, не мигая. Вдруг он исчезнет посреди белого дня? Испарится, как туман. Как испарился прозрачный человек, которого я видел во время грозы.

— Каждая фигурка имеет определенную силу. Орел — влияет на людей, заставляет верить, как самому себе, воодушевляет. Это предмет для правителя, полководца или мессии. Ящерка — или саламандра — дает бессмертие. Воробей…

— Возвращает мертвых, — говорю я хрипло.

Стеклянный человек улыбается и кивает — словно я маленький ребенок, который случайно сделал что‑то правильно. Смешно.

— Почти угадал.

Я представляю германца Стира — чудовище, отрывающее руки гладиаторам. Песок арены. Вопли толпы. Серебристая фигурка на широкой ладони, он мажет ее кровью убитых…

— Что делает Бык? — спрашиваю я.

— Бык? — похоже, мне удалось застать призрака врасплох. — Ты видел фигурку Быка? Где?!

— Это не ответ.

— Бык дает силу. И все. Когда‑то он был у Геракла… Геркулеса.

Безумие германца Стира. Безумие Геракла. Вот в чем дело.

— Силу и… безумие?

Прозрачный человек смотрит на меня. Поднимает брови.

— Что ж… Хорошая догадка, Гай Деметрий Целест. Ты прав. У каждого магического предмета есть то, что делает его не таким уж желанным приобретением.

— Колдовство?

— Скорее, побочное действие. Каждая фигурка забирает часть здоровья. Даже та, что дает бессмертие.

Не бывает дара богов без подвоха. Дар в любом случае несет с собой и проклятье.