В объятиях демона - Дероше Лиза - Страница 40

• Предыдущая
• 40/64
• Следующая

— Вряд ли мистер Снайдер примет за оправдание то, что мы были слишком заняты друг другом и не сделали анализ произведения, — произношу я.

Люк подтаскивает меня к себе за бедра.

— Давай соврем что-нибудь, например, что книжку съела собака, — с надеждой говорит он, снова обнимая меня.

Я бросаю на него сердитый взгляд.

— Как быстро мы можем это сделать? — стонет он.

Я ползу наверх, опираясь на груду подушек у изголовья.

— У нас осталось несколько вопросов. Так что должны справиться довольно быстро.

Он подбирает с пола тетрадь для сочинений и садится к изголовью рядом со мной. Но не пишет, а смотрит на меня.

— Тебе лучше надеть майку, или я не смогу сосредоточиться, — через минуту говорит Люк. — Этот красный бюстгальтер уж очень соблазнителен. Не думал, что священники позволяют примерным католическим девочкам носить красный бюстгальтер.

— Я не примерная католичка, забыл? Меня выгнали из католической школы.

— Помню, — говорит он и улыбается, отчего сердце у меня подпрыгивает в груди.

Пока «Депеш мод» призывают меня «дотянуться и прикоснуться к вере», я провожу пальцем по вытатуированному черному змею, обвитому вокруг предплечья Люка, и пожираю взглядом обнаженный мужской торс.

— Хорошо, итак… Стейнбек… — говорю я, чтобы отвлечься от этой улыбки — и тела. Делаю глубокий вдох и натягиваю майку через голову. Глядя на список вопросов мистера Снайдера, зачитываю: — Что он говорит о человеческой природе?

— Кто угодно может оправдать что угодно, как бы ужасно это ни было.

— Правда? — изгибаю я бровь. — Я этого не поняла. Мне казалось, основная мысль заключается в том, что обстоятельства определяют наши поступки.

— Это то же самое.

— Не совсем. Задумайся. Всю книгу Том совершал поступки… делал выбор, основанный на том, что в данный момент нужно его семье. Он же не просто проснулся однажды утром и сказал: «Джи, пожалуй, я сегодня кого-нибудь убью».

— Хорошо. Но в конце концов он совершает убийство и пускается в бега, отнюдь не помогая семье, поскольку он не работает. Вообще он может навредить им, если они станут помогать ему. Поэтому нельзя сказать, что он совершает поступки лишь во благо семьи. Люди творят разные дела, а потом маскируют их под красивой оберткой, прикрываясь благородными оправданиями, но в итоге все это делается ради них же самих.

Я опускаю список вопросов.

— Вот как… значит, все люди — постоянно лгущие, расчетливые, эгоистичные мешки с дерьмом?

— Почти так.

— И никакого искупления грехов?

— Совершенно верно.

— Это очень печально, — качаю я головой.

— Печально, но правдиво.

— Хорошо. Но что насчет Розы Сароны в конце книги? Она теряет ребенка, но затем кормит грудью умирающего от голода человека. И что в этом эгоистичного?

Он несколько секунд смотрит на меня, затем улыбается.

— Извини. Я упустил мысль на слове «грудь», — говорит Люк, уставившись на мой бюст.

Я толкаю его в бок локтем.

— Ты такое животное!

— Я не животное, — широко улыбается он, — а парень — хотя сейчас это, пожалуй, одно и то же. Намек понят.

— Побьюсь об заклад, что сердце у тебя из угля. Неудивительно, что ты видишь мир сквозь призму ада, — констатирую я.

Открыв тетрадь для сочинений, я перелистываю до страницы, озаглавленной «Стейнбек, итоговый анализ для эссе, Фрэнни и Люк», а затем дописываю последние ключевые моменты. Когда все закончено, я передаю тетрадь Люку, глядя, как он хмурится.

— Ну а ты до сих пор в розовых очках, потому что все твои выводы очень наивны.

— Неверие в злую натуру всех без исключения еще не делает из меня наивную девочку.

— Я бы так не сказал, но мне даже лучше. Так на чем мы остановились? — озорно улыбается Люк. Он отбрасывает тетрадь на пол и стягивает с меня майку, останавливаясь взглядом на красном бюстгальтере.

— Сейчас я тебе покажу, насколько я наивная, — мурлычу я.

Его глаза вспыхивают. Могу поклясться, что он даже перестает дышать, когда я дарю ему искушающую улыбку и, заведя руку за спину, расстегиваю бюстгальтер и кидаю его поверх футболки. Я перекатываюсь на кровати поближе к Люку, и моя кожа тает, соприкоснувшись с его телом. Он целует мне шею, мочку уха, а от горячего дыхания у меня бегут мурашки по коже.

— О-о, ты так красива, — шепчет он мне на ухо.

Я вся трепещу, когда меня захлестывает волна наслаждения. Как и его.

Мое тело превратилось в оголенный провод и теперь гудит, нервные окончания обнажились. С другими парнями я бы уже давно решила, что пора притормозить. Я еще ни разу не была готова к последующему действию. Но никто и не вызывал во мне таких эмоций, как Люк. В нем все неправильно, но в то же время когда я рядом с ним, то все словно на своих местах. Я не могу выкинуть его из головы, а моя душа становится целой, лишь когда мы вместе. Он заставляет меня испытывать нечто новое и волнительное, я представляю себя с ним — как я все рассказываю ему.

Поцелуй становится глубже, а с моих ресниц скатывается слеза. Я будто задыхаюсь, но не могу оттолкнуть его. Хочу, чтобы он был ближе.

Я растворяюсь в прикосновении к ее телу. Все, что сейчас существует, — это лишь ее тело. Остальная вселенная — рай и ад — рассыпается в пыль. И как бы порочно это ни было, я собираюсь провести с Фрэнни вечность. Я не остановлюсь, пока она не будет моей… в преисподней… где ей совсем не место…

Я отгоняю эту мысль и сосредотачиваюсь на Фрэнни. Она прижимается ко мне, с закрытыми глазами отдавшись поцелую. Ее руки ласкают меня — они повсюду.

— Не останавливайся, — шепчет Фрэнни, обжигая мне ухо, но она понятия не имеет, о чем просит. Несмотря на ее слова, она и впрямь наивная. Я знаю, что скрывается в мужских сердцах, как и в моем — из серы.

Мне всего лишь нужно овладеть ею. Это первый шаг на пути к преисподней. Она хочет этого; я хочу этого… ох как я хочу.

Я вдыхаю запах шоколада и имбиря — пробую на вкус гвоздику и смородину на ее коже. Руки Фрэнни — везде на моем теле, цепляются за джинсы, стягивая их. Поцелуи становятся глубже и настойчивее. Я больше не могу ждать. Я нуждаюсь в ней. Прямо сейчас.

Я уже готов одним мановением руки избавиться от нашей одежды, представляя на ощупь теплую девичью кожу и нас вместе. Но Фрэнни отодвигается и пристально смотрит на меня, пронзая взглядом до глубины моей черной души. Она поднимает руку и проводит дрожащим пальцем по линии моих губ. Меня переполняет запах теплого шоколада.

Шоколад?

Неужели это… любовь? Она любит меня?

Ее взгляд снова прикован ко мне, и тогда все становится ясным. Мне придется прекратить это, я, видимо, обзавелся человеческой совестью, говорящей мне, что происходящее неправильно, как бы сильно я ни желал ее. Она должна знать, кто я такой, и иметь право выбора. Я целую ее еще раз, последний, так, словно от этого зависит моя жизнь — что очень похоже на правду, ведь если я ступлю на этот путь, то следующая остановка — раскаленная яма.

— Фрэнни, мы не можем сделать это.

Она отворачивается, а я опираюсь на локоть, нависая над ней.

— Посмотри на меня, — твердо говорю я. — Я не то, что ты обо мне думаешь.

А затем я решаюсь.

Ожидая ее неизбежной реакции, я съеживаюсь и усилием мысли отбрасываю человеческое обличье, позволяя Фрэнни увидеть меня во всем моем адском величии: крапчатая медная кожа, всклокоченные черные волосы, падающие на раскосые кроваво-красные кошачьи глаза; прямая алая полоса на плоском лице — мой рот; и, конечно же, неизменные черные рога. Под моей кожей гуляет огонь, заставляя ее дымиться, поэтому я отступаю от Фрэнни, боясь в такой форме сжечь девушку.

Я даже не думал, что буду так сильно сочувствовать Фрэнни, когда сбрасывал человеческую шкуру. Я ошибался. На самом деле я очень сильно сочувствую — нам обоим, ведь любовь к ней вызывает отвращение и ненависть к себе. А от обычно приятного запаха серы меня сейчас просто воротит. Меня воротит от самого себя.

• Предыдущая
• 40/64
• Следующая