Легенды, рассказанные у костра (СИ) - Кузнецов Константин Викторович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/54
• Следующая

   - Даже сажей можно написать счастье...- вкрадчиво, и с некой грустью, прошептал художник.

   Мой голос ответил за меня:

   - Это сказал Леонардо.

   - И он тоже, - согласился художник.

   Я смотрел на свой рисованный образ и молчал. Жизнь пролетала передо мной и не смогла зацепиться ни за один год. Я казался себе календарем - лист отрывался от толстой пачки и падал в кучу ненужных дней, прошедших безвозвратно и ставших бесполезным мусором.

   - Что я такое?

   - Ты мой успех, - ответил художник. - Я повторюсь! Ты не затерялся в общем потоке живых людей, не сошел с ума, не сгорел и не разорвался на части, как те бездушные творения, которых я создал до и после тебя.

   - Всего лишь рисунок, мазок кисти или грифеля карандаша ... и ничего другого...пустой звук... пародия на живое существо, - не слыша своего создателя, я нес полную несуразицу, путаясь в собственных мыслях.

   - Нет, нет, не думай. Ты один из них, - рука художника указала на рисунки, - кто смог стать полноценным человеком. Ты превратился в заложника собственных мыслей, мечтаний, мучений, фантазий, которые так и не смогли воплотиться в жизнь. Ты не сломался! Понимаешь!

   ***

   - И что же было дальше? - уткнувшись в исчерченный карандашом лист, репортер нервно кусал карандаш, придумывая и осмысливая следующий вопрос.

   - Я ушел, - спокойно ответил я.

   - Как? И вы больше не встречались?! - удивился он.

   - Нет. В том не было нужды. Я получил, что желал. Увидел тысячу лиц и отыскал среди них свое.

   - Удивительно, - на одном дыхании выдохнул репортер.

   - Безусловно. Именно в этом и состоит жизнь. Я обрел себя и смирился с этим. Теперь я стал жить по-другому, и мой отец, кем бы он ни был, сделал мне самый главный подарок. Он нарисовал мой портрет.

   Я извлек из кармана древнюю монету, - которую нельзя было ни продать, ни потерять, ни подарить - и положил ее на стол.

   Репортер осторожно протянул руку и в последний момент остановился, спросил:

   - Вы позволите?

   - Безусловно. - Я не стал возражать.

   Он взял ее в руку, покрутил, попробовал на зуб и внимательно посмотрел на меня:

   - Все что вы сказали: действительно правда?!

   - Вопрос веры не требует доказательств. Разве не так? - уклонился от прямого ответа я.

   Молодой человек кивнул и дрожащим голосом, констатировал:

   - Вы рассказали мне действительно невероятную историю.

   Прощаясь, мы пожали друг другу руку; а когда он исчез за дверью, я позволил себе повернуть голову и, подойдя к камину, проницательно посмотрел на картину. Удачная работа - прекрасные, живые краски, четкие тонко подмеченные черты лица, мое и моего нового знакомого бравшего у меня интервью. Молодой человек стал прекрасным продолжением своего рисованного образа. Вдумчивый, острый ум, неудержимый интерес к жизни - эта работа, безусловно, удалась художнику.

   Я покрутил в руке старую монету, улыбнулся и убрал ее в карман - мой единственный отцовский подарок. Подойдя к календарю, я сдвинул метку и посмотрел на магическое число. Завтра был мой очередной день смерти, который с завтрашнего дня я собирался переименовать в первый день рождения.

   В поисках истины

   Он шел возле меня, с интересом изучая высокие небоскребы, отчего совершенно случайно не заметил, как наступил в глубокую лужу. Я равнодушно хмыкнул, слушая, как он изрыгает тысячи проклятий.

   - Неужели нельзя соорудить нормальные дороги, - возмутился проверяющий.

   В ответ я лишь пожал плечами. Он, наверное, и не слыхал о человеческой поговорке про дураков, ну и собственно говоря ...

   С другой стороны: откуда ему знать? Все-таки Небесная канцелярия, им до насущих проблем далековато. Судят о жителях земли по старым записям или воспоминаниям. У людей, кстати, тоже самое: совсем перестали замечать очевидные вещи, все равняются на букву закона. А что такое закон? Да по сути дела - ограничение свободы, а с другой стороны, наоборот, свобода и есть. Сплюнув под ноги, я в очередной раз зашел в тупик, наверное, уже тысячный раз за последнюю сотню лет.

   Мы остановились у небольшого скверика, в тенистых зарослях которого скрывался летний театр.

   - Ну, что скажешь? Они здесь собираются? - спросил проверяющий, злорадно сверкнув очами. Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?

   Сделав удивленное лицо, я пожал плечами.

   - Стало быть, времена искусства прошли? - констатировал Небесный.

   - Изменились, - не согласился я.

   Он кивнул и сделал пометку в своем черном блокноте. В этот момент, как назло в сквере возникла компания пьяных подростков. Слегка хамоватые, напыщенные, полны юношеского максимализма. В целом неплохие ребята. Один в будущем станет врачом, второй - отцом троих детей. Причем, хорошим отцом, надежным и любящим.

   Но проверяющий, видимо, не увидел будущего. Вернее сказать, не захотел увидеть. Недовольно поморщившись, он злорадно осклабился и вывел в своем дневнике очередную пометку.

   - Куда теперь? - поинтересовался я.

   - Давайте вон туда, - указал Небесный на скромную церковь, затерявшуюся среди проездных дворов и старых пятиэтажек; не сделав и шага, он спросил: - Много народу собирается?

   - Да как сказать: когда много, когда не очень?

   - Раньше, каждый седьмой день толпами приходили. А сейчас? Стало быть, меньше стали верить. Нехорошо.

   - Почему же меньше?! - возмутился я. - Просто времена изменились. А так больше верующих, вон на Пасху посмотри, очереди стоят.

   - Неубедительно, - фыркнул Небесный. - Не вижу искренности. Для них это престиж, пафос, вот и спешат с Богом пообщаться, а по сути дела, наигранно.

   Блокнотный лист пополнился еще одной - как мне показалось - нехорошей заметкой.

   Проверка продолжалась уже шестой день - на моем веку, уже сотая. И каждый раз меня пытались убедить, что люди стали злее, бессердечнее. Только у меня на этот счет другая позиция. Слишком уж я долго на земле. Поначалу тоже так думал, а потом понял: мир меняется, люди становятся другими, но вместе с ними и добро со злом преломляются что ли, то есть приобретают другую форму. Конечно, многое остается неизменным, например: смерть, голод, войны. Или искренние чувства, рождение ребенка, радость долгожданной встречи. Вот и приходится мне выслушивать шаблонные фразы Небесной канцелярии, а потом вести их совсем в другие места, где можно повстречать истинное добро.

   Они, конечно, не верят, морщат свой напыщенный лоб, тыкают остро заточенным карандашом в разные стороны, а потом все-таки соглашаются. Не могут не согласиться, потому как в таких вопросах, две истины быть не должно.

   Мы остановились возле стадиона, затем прошлись по шумным набережным центра. Я через плечо наблюдал, как полнится записями блокнот проверяющего.

   - Ну, вот кажется и все, - подытожил он, поставив в конце своего отчета жирную точку.

   - Какой вердикт? - полюбопытствовал я.

   - Неутешительный, - сухо произнес он в ответ.

   Я вопросительно приподнял брови, изобразив искреннее удивление. Небесный, заметив мою реакцию, нехотя объяснил:

   - По сравнению с прошлым столетием, добра стало меньше на пять процентов, искренности на семь, а про помощь ближнему я вообще молчу. Недопустимый порог. Скорее всего, придется принимать меры.

   - Какие? - подавленным голосом спросил я.

   - Ну, для начала напустим невероятную жару, подорвем экономику страны, а после, если этого будет мало, атакуем мором. В целом стандартная, давно отработанная схема. Люди разбегутся как тараканы по щелям, по разным городам, переберутся к родственникам. Может быть, тогда поймут, что так жить нельзя.

   - Не судите, да не судимы будете, - буркнул я себя под нос.

• Предыдущая
• 38/54
• Следующая