Родовое проклятие - Робертс Нора - Страница 52

• Предыдущая
• 52/74
• Следующая

Коннор медленно гладил ее по волосам, сейчас ее роскошная коса была расплетена. Несмотря ни на что, он с удивлением убеждался, что ему хорошо просто быть с ней рядом, хорошо ощущать ее теплое тело, негромко беседовать с ней в темноте.

– Пока не приехала Айона, он нас почти совсем не беспокоил. А Фина не оставлял в покое с того дня, как выжег у него на плече клеймо.

– Фин никогда об этом не говорит. Почти никогда.

– Со мной говорит, – возразил Коннор. – Иногда еще с Бойлом. Но все равно редко. С тех пор как он носит клеймо Кэвона, вся жизнь вокруг переменилась. А когда приехала Айона – переменилась еще больше. Поначалу он преследовал ее – во-первых, потому что она женщина, а во-вторых, потому что она среди нас новенькая и неопытная, только постигающая нашу науку. Ее он тоже считал слабой.

– Но она доказала, что это не так.

– Как и ты, причем не один раз. – Коннор поцеловал ее в лоб, затем в висок. – Но своих попыток он не оставит. Причинить зло тебе – значит навредить нам всем. Это он прекрасно видит, хоть это и выше его понимания, ведь за все время своего существования он никого не любил. Каково это, по-твоему, жить на протяжении стольких лет, стольких поколений и так и не узнать, что значит любить, дарить свою любовь и получать ее взамен?

– Есть же люди, которые живут без любви, но никого не мучают и не убивают. Но, конечно, они проживают так всего одну жизнь, а не много веков…

– Я не имел в виду, что это его оправдывает. – Теперь Коннор оперся на локоть, чтобы удобнее было смотреть на нее. – Он может заколдовать женщину и завладеть ее телом, и даже ее колдовской силой, если она у нее есть. Похоть без любви – какой бы то ни было и к кому бы то ни было – это и есть мрак. Зло. А те, кто так проживает свою жизнь? Думаю, это или несчастные, или очень злые люди. Люди зла. Ведь сердце помогает нам пережить трудные времена. И приносит радость.

– Брэнна говорит, вся твоя сила – от сердца. – Мира легонько нарисовала на его груди крестик – там, где сердце.

– Это она так думает, но, пожалуй, она недалека от истины. Если бы я не мог чувствовать, я бы и жить не смог. У него тоже есть чувства. Похоть, злоба, жадность – но ничего светлого. Ну, заберет он у нас то, чем мы владеем – и что? Этого недостаточно. И всегда будет недостаточно. Он хочет, чтобы мы изведали тьму, в которой он существует, чтобы мы мучились, страдали.

Мира усилием воли подавила дрожь, пробравшую все ее тело.

– Ты это прочел в его мыслях?

– Не все. Кое-что я и сам вижу. А сегодня в какой-то момент я точно знал, что он чувствует: это было ужасное злорадство, мол, наконец он отнимет тебя у меня, у нас. У тебя самой.

– Сегодня ты проник в меня – в мое сознание. В этот раз он не звал меня по имени, а ты – окликнул. Я услышала, как ты меня зовешь, и на мгновение остановилась. Было такое ощущение, будто я стою на каком-то краю и меня тянут в разные стороны. А потом я очутилась на полу, под тобой, так что если бы не ты, даже не знаю, в какую сторону пошла бы сама.

– Зато я знаю, и не только оттого, что ты у меня сильная. А вот из-за чего. – Он нагнул голову, встретился с ней губами, легонько коснулся их. – Из-за того, что это больше, чем влечение.

Она затрепетала, в животе забились бабочки.

– Коннор…

– Это намного больше, – прошептал он и закрыл ей рот поцелуем.

Нежно, так мягко и нежно, что ее губы сами захотели отдаваться и отдаваться, уступали искушению и жаждали еще и еще, так что делалось больно. Если источник его силы действительно в сердце, то теперь он дал ему волю и позволил ей утонуть в океане незамутненной чувственности.

Ей следовало бы сказать нет – нет, это не для нее, так не должно быть! Но он уже вел ее вперед в эту сладостную негу, увлекая на мерцающий свет, в глубину сияния.

Его руки, легкие, как воздух, скользили по ней, но и это воздушное прикосновение вызывало в ней жар.

Тихо, тихо и проникновенно, он просил ее верить в то, во что она никогда не верила. Поверить в то, чего она боялась и что отрицала.

Поверить в любовь, в то, что она проста, что она могущественна. И что она неизменна.

Эта любовь не для нее. Не для нее, думала Мира, но продолжала плыть на ее шелковистых облаках.

На мгновение, на одну ночь она отдалась такой любви. Отдалась ему.

И он брал, но очень нежно, и давал взамен еще больше.

Подлинная правда любви открылась ему в тот момент, когда Мира оказалась на границе между тьмой, где властвовал Кэвон, и светом, исходившим с его стороны. Коннор понял, что она, эта любовь, бывает сопряжена со страхом и опасностью. Он понял, что может блуждать в ее лабиринтах, и был согласен продираться сквозь ее тернии, идти на ее свет и жить жизнью, полной восторгов и разочарований, безмятежного счастья и внезапных ухабов.

С ней.

Всю жизнь они были друзьями, но эта дружба никак не подготовила его к нынешней перемене, к этому стремительному переходу от братской любви к тому, что он чувствовал к Мире теперь.

Единственная. Только она. И это то, о чем он всегда мечтал.

Он не просил ответных слов – со временем они придут сами. Сейчас ему было достаточно того, что она вся в его власти. Эти прерывистые вздохи, этот трепет, глухие, неровные удары ее сердца.

Мира приподнялась. И устремилась по волнам такого беспредельного счастья, что, казалось, волны эти залили все ее тело чистым белым сиянием.

А потом он заполнил ее всю и продолжал давать и давать, пока ее взор не затуманили слезы. На вершине блаженства, стараясь удержаться подольше на этом ярком, ослепительном краю, она мысленно услышала его голос. И снова. И снова.

И голос этот говорил: это нечто большее, это любовь.

– Почему всегда бывает так неловко?

– Что? – Мира непонимающе уставилась на него, потом огляделась. – Мы где? В доме Сорки? Мы спим?

– Это больше, чем сон. А любовь – это больше, чем ложное представление о ней, которое ты пытаешься себе внушить.

– Это дом Сорки, но он стоит под лианами, которые растут вокруг него. И сейчас не время рассуждать о любви и о всяких ложных представлениях. Это он нас сюда притащил?

Она обнажила меч, благодарная, что во сне, который был как бы и не сон вовсе, оружие оказалось при ней.

– Любовь – это источник света.

– Источник света – это луна, и где бы мы ни находились, надо радоваться, что сегодня полнолуние. – Она развернулась, вглядываясь в тени. – Он рядом? Ты его чувствуешь?

– Если ты никак не можешь поверить, что любишь меня, то хотя бы поверь, что я тебя люблю. Я ведь тебе в жизни не лгал, в важных вещах уж точно!

– Коннор! – Она зачехлила меч, но оставила руку на его рукояти. – Ты что, растерял способность чувствовать?

– Наоборот, она у меня обострилась. – Он улыбнулся. – Это ты потеряла способность чувствовать, потому что у тебя не хватает духу взглянуть правде в глаза.

– Меч у меня, так что следи за тем, что говоришь!

Прежде чем она его оттолкнула, Коннор успел наградить ее поцелуем.

– Ну какая же ты слабая? У тебя сердце сильнее, чем ты думаешь, и оно станет моим.

– Я не намерена стоять здесь, в этом месте, и разглагольствовать о всякой ерунде. Я возвращаюсь.

– Не туда. – Она отвернулась, но Коннор взял ее за локоть.

– Я отлично знаю дорогу.

– Нам не туда! – повторил он. – И еще не время, потому что к нам как раз гость.

Ее пальцы сжали эфес меча.

– Кэвон?

Коннор удержал ее руку, не дав выхватить клинок, и достал из кармана белый камешек. Он светился у него на ладони, как маленькая луна.

– Нет, к нам идет Эймон.

Мира смотрела, как он выехал на поляну, уже не мальчик, а взрослый мужчина. Еще совсем юный, но уже рослый и стройный. И так похож на Коннора, что у нее екнуло сердце.

Волосы у него были длиннее и сзади заплетены в косу. Он невозмутимо появился верхом на норовистом с виду гнедом коне, готовом, казалось, проскакать пол-округа, не сбавляя темпа.

• Предыдущая
• 52/74
• Следующая