Сеятель бурь - Свержин Владимир Игоревич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/101
- Следующая
– Лис, – радуясь возможности переменить тему, оборвал его я, – поговорим об этом позже, а сейчас прими должный вид, на горизонте Вена.
Вена! Есть мало городов в нашем, да и в любом другом окрестном мире, столь же прекрасных, как она. Могли ли помыслить воинственные кельты, основавшие свое поселение на берегах голубого Дуная, каким много веков спустя предстанет нашему взору этот выросший из скопища жалких лачуг город. Впрочем, неизвестно, каким бы он стал, если б не железная поступь римских легионов, решивших провести по Дунаю очередную границу империи. Военный лагерь Вандобона – под этим названием разросшийся поселок начал впервые появляться в хрониках летописцев, чтобы очень скоро стать центром графства, герцогства, королевства, а затем и новой Империи. Какой смысл говорить о том, как прекрасна Вена, особенно весной, когда огромный венский лес, покрывающий отроги Альп, дышит свежестью, и птицы, упоенные красотой Дуная, соревнуются в майских серенадах. Может ли слово состязаться с резцом скульптора, возвышенным расчетом архитектора и кистью художника? Гуляя здесь аллеями винных садов Хойриге, невольно думаешь, что город этот создан для творчества, для музыки, наполняющей его в любое время года, для неспешной торжественности званых балов и веселых пикников добродушно-радостной молодежи. Вена дышит звуками Моцарта, и хотя в ней еще, увы, не слышны вальсы Штрауса, кто может состязаться с ней, поэтичной и галантной, готовой ласково принять всякого, любящего жизнь.
Но сейчас заканчивалась промозглая осень, берега Дуная были засыпаны листвой, а река затянута тонкой наледью. Все замерло и забилось в щели, лишь колокола собора Святого Стефана разгоняли висевшую над городом сонную тоску. Подраненная два года назад Австрия бредила войной, и этот бред заглушал пугливых муз.
Дом полицай-президента, куда мы отправились сразу по прибытии в столицу, встречал нас жарко натопленными каминами, пушистыми коврами и ароматными пирожными, выставленными в приемной его превосходительства на серебряных подносах. Выслушав мой страстный монолог, сопровождаемый яркими комментариями Лиса, государственный муж пришел в неистовство и, отправив на дорогу сотню жандармов, принялся со всей страстью христианского милосердия успокаивать всхлипывающую безутешную, но от того не менее очаровательную вдову.
– Ка-пи-тан, – прорезался на канале связи обеспокоенный Лис. – Пора отсюда валить. Этот генеральный мент так облизывается на Сюзон, шо щас, кажется, языком до затылка дотянется.
– Согласен.
Я приподнял шляпу, сообщая любезному чиновнику о своем намерении откланяться. Прощальная фраза уже готова была сорваться с моего языка, но так и осталась непроизнесенной. Поднявшаяся было с ложа скорби французская красавица ступила шаг в сторону его высокопревосходительства, повела вокруг себя туманным взором и обмякла, стараясь не рухнуть мимо объятий полицай-президента. Вокруг заезжей иностранки, без памяти опустившейся в мягкое атласное кресло, без промедления засуетилась охающая стайка встревоженных домочадцев с притираниями, примочками, нюхательной солью и многочисленными расшитыми подушечками, которые предлагалось мостить под голову, под спину и далее, далее, далее…
Очень скоро дурно уже было нам, поскольку едва пришедшая в себя мадам Дювиль была стремительно увлечена на женскую половину, где ей надлежало отдохнуть и немножко подкрепиться в ожидании лейб-медика императора, за которым послали экипаж, и он с минуты на минуту должен был быть здесь.
Полицай-президент, совсем недавно за свои старания возведенный в баронское достоинство, поначалу слегка робел и, встревоженно потирая руки, старался поддерживать беседу с титулованным посетителем, но вскоре, потеряв терпение, бросился к прелестной гостье, едва успев сообщить, что его ждут неотложные дела. В приемной остались только мы и пирожные на серебряных подносах.
– Ну шо, ваш сиясь? – решая за неимением других противников отыграться на пирожных и потирая руки, начал Лис. – Здорово нас тетка прокинула?
– Возможно, действительно у нее случился обморок. Все-таки пережитое, смерть мужа…
– Ага, держи карман шире. Пока ты исходил нога в ногу праведным гневом, я тут искоса следил за вдовушкой. Так шо я тебе скажу, она так глядела на президента с полицаем, шо у того чуть штаны по шву не лопнули.
– Лис, – с укором проговорил я.
– А шо Лис?! Я ему штаны не шил и баб на дом не поставлял, – возмутился Сергей. – Знаешь, далеко-далеко отсюда, за морем, на туманном острове Альбион есть странный обычай: уходить не прощаясь. Я вот думаю, может, стоит познакомить с ним господ венозников, в смысле – венцев?
Я было собрался напомнить ему, что обещал беречь мадам Сюзон и все еще намереваюсь предоставить ей кров и средства для жизни, но тут возникший на пороге лакей в напудренном парике с буклями и длинной косой объявил нам как заинтересованным лицам, не принимающим участия в общем веселье, что госпожа Дювиль еще слишком слаба и, по мнению доктора, ей как минимум дня три не следует оставлять постель. А посему она просит извинить ее и обещает дать о себе знать, лишь только почувствует улучшение здоровья.
– Н-да, – нахмурился я, – постель – дело хорошее. Нам тоже о ней следует подумать. Наше почтение господину барону. Завтра утром я пришлю справиться о здоровье мадам Дювиль.
Мы с Лисом, не теряя времени, размашистым шагом, точно меряя на ярды пресловутую российскую скатерть-дорогу, направились к выходу, и очень скоро ворота не в меру гостеприимного особняка захлопнулись за нами.
– Ну шо, Капитан, как дальше заботиться планируешь? – не смог удержаться от язвительного укола Лис.
– Да уж как-нибудь позабочусь, – отмахнулся я, не желая разговаривать на больную тему. – Меня вот другое сейчас интересует…
– Ну-ка, ну-ка, поделись. Я тоже поинтересуюсь. – Губы Лиса сложились в ехидную улыбку.
– Помнишь, когда я искал, куда разбойники утащили французов, то обнаружил нашего раненого лейтенанта без сюртука и в распахнутом жилете? Возможно, он успел выскочить из кареты, пытаясь оказать сопротивление. Как водится, он сбросил сюртук, чтобы тот ему не мешал, и, вероятно, пытался отстреливаться. Один жилетный пистолет лежал в карете, но такие обычно продаются парами.
– Не пойму, к чему ты клонишь, Капитан? Тебя интересует судьба второго пистолета?
– Нет, я о другом. Когда лейтенант сбрасывал сюртук, из кармана вылетел бумажник. Хороший бумажник, кордовской тисненой кожи, очень дорогой и довольно пухлый.
– Ну и что?
– Когда я подошел, бумажник лежал на земле в нескольких шагах от раненого офицера. Лис, ты когда-нибудь видел разбойника, который не интересовался бы содержимым кошелька?
– Не помню такого, – медленно проговорил мой хозяйственный друг. – Действительно, странно. Может, нападающие его просто не заметили?
– Но я же заметил. – Эффектная пауза продолжалась целую минуту. – Вот и получается, что господа Дювиль – не господа Дювиль, а разбойники, вполне возможно, – не разбойники.
– Может, и пакет – не пакет? – немедленно отреагировал догадливый напарник.
– Нет, вот как раз пакет, кажется, единственная настоящая вещь во всей этой странной истории.
– Тем более мы должны немедленно выяснить, в чем тут собака порылась!
– Сергей, давай без спешки, – покачал головой я. – Я еще раз постараюсь осмыслить все сегодняшние происшествия. Может, всплывет что интересное.
– Всплывет, – согласился Лис, – по весне, когда лед на Дунае сойдет.
Я молча пожал плечами, не желая продолжать беседу.
Особняк, недавно арендованный институтской резидентурой для графа Турна, ждал приезда хозяина. Условия натурализации в этом мире требовали от нас не просто богатства и громкого титула, но и реального влияния, реальных связей при дворе, знакомств и отношений, на которые можно ссылаться, которые легко можно проверить и подтвердить. Ведь не появишься же во дворце российского императора с командировочным удостоверением Института и требованием предоставить удобное местечко для работы, да и генералу Бонапартию влиятельный австрийский вельможа вдвойне интересней, чем обычный искатель приключений, желающий устроиться на службу в России.
- Предыдущая
- 10/101
- Следующая
