Рутьер - Башибузук Александр - Страница 37
- Предыдущая
- 37/67
- Следующая
Вопреки ожиданиям, картинку, которая открылась мне, вполне можно было назвать идиллической. Доминиканец сидел на песке, вокруг него полукругом расположились бывшие пленники. Фра Георг благостным тоном что-то вещал. Один из ломбардцев переводил им на португальский. А главнегр Мвебе уже окончательно растолковывал суть сказанного остальным неграм… В движениях.
Увидев меня, фра Георг легко поднялся с песка и подошел.
– Я смотрю, вы преуспели в деле просвещения. – Я склонился для благословления.
– Господь вразумляет, – сухо буркнул монах и благословил меня. – У меня есть вопросы к вам, барон!
– И у меня тоже есть вопросы к вам, фра Георг, – так же сухо ответил я.
– Но… – В глазах монаха блеснул огонек.
– Что «но»? – Я подошел вплотную. – Как вы объясните мне то, что мои сервы на протяжении нескольких лет торговали людьми, в том числе и христианами! Как-то это не вяжется с позицией Матери нашей святой католической церкви, которую вы как раз и представляете в моей деревне.
Я решил раз и навсегда поставить все на свои места. Воинствующих фанатиков в баронии мне даром не надо. Я решаю, что правильно, а что нет, а дело священника – как раз и укреплять веру пейзан в Бога… и в меня. И по-другому не будет.
– Я не знал… – тихо сказал монах и потупил голову. – Они скрывали…
– Значит, плохо работаете, фра Георг. Очень плохо. Как же вы исповедь принимали? Мимоходом? И где была ваша проповедь для оступившихся душ?
– Я не работаю! – вскинул голову доминиканец. – Нести веру – не работа, а моя святая обязанность и призвание.
– Тем более! Объяснитесь!
– На людей дурно влиял некий эконом…
– Он уже в цепях и за свои преступления завтра будет повешен, – перебил я его. – Что дальше?
– Я надеялся словом Божьим вразумить чад сих… – запнулся доминиканец. – Они, несмотря на свое занятие, добрые католики.
– То есть другими словами – вы, монах-доминиканец, способствовали преступному промыслу! – надавил я на монаха. – Вы, слуга церкви, потворствовали нечестивой торговле христианами! Как это могло статься? Может, вы были с ними в сговоре?
– Я еще раз повторяю, барон! – У священника стала судорожно подергиваться правая сторона лица. – Мне не ведомы были случаи продажи в рабство христианских душ. А язычники и магометане получили то, что заслуживали! А теперь скажите вы мне, барон, почему до сих пор вы не отдали приказ отпустить вот этих людей?! – Монах красивым жестом обличающе ткнул пальцем в ломбардцев.
– Да как же я могу их отпустить, святой отец, когда их сегодня продадут? – Я пожал плечами. – Зачем освобождать?
Не перебарщиваю? Вроде нет…
– Да как вы смеете?! – взвился монах. – Это кощунство! О вашем поступке немедленно узнают в Антверпене! У викария в епархии! В Ватикане, в конце концов! Вас отлучат…
– Евреям их продадут, – с совершенно спокойным лицом добавил я, – за золотую монету. И мавров тоже. Конечно, только после того как вы их окрестите.
– Вы сам дьявол…
Священник от ярости запнулся, потерял дар речи, захрипел и потянулся ко мне скрюченными пальцами, затем неожиданно повалился на песок и застыл в неестественной позе, слабо подергивая конечностями.
Твою же мать! Дошутился… Кто бы мог подумать?
– Иост, скачи в замок, и Самуила сюда ко мне! – приказал я пажу и добавил, повышая голос: – Галопом! Скажешь: у человека удар случился, лекарь знает, что с собой взять.
А сам склонился и приподнял голову монаху.
– И лейтенант Логан пусть сюда сам поспешит, и Бромеля с собой прихватит! – крикнул уже вдогон.
У доминиканца судорогой свело все тело, из страшно исказившегося щербатого рта безвольно потянулась струйка тягучей слюны.
Взял его ледяную руку и нащупал пульс, бившийся с бешеной частотой…
Капец. Сдохнет же так, падла…
– Разойтись, вашу мать! – заорал я собравшимся вокруг нас рыбакам, и с треском рванул у доминиканца рясу на груди.
Коричневая ткань была ветхой и легко разодралась.
– Охренеть…
Ударил в лицо омерзительный смрад застарелых ран… Под сутаной у монаха оказались плотно намотанные на тело вериги, скрепленные большим ржавым замком. Кожа под ними была вся в язвах, потеках запекшихся крови и гноя.
Сука, фанатик долбаный… Но что делать надо в таких случаях? Кто бы подсказал… Твою же мать…
– Ваша милость, надо перенести его. Здесь песок холодный… – через толпу протолкался Веренвен.
Рыбаки осторожно подняли и перенесли доминиканца выше по берегу и положили на траву.
– Было с ним уже такое? – спросил я у Тиля.
– Было… два раза. – Фламандец кивнул головой. – Мы ничего не делали… само проходило.
Монах сипло и редко дышал, но в сознание не приходил.
Я от злости ходил кругами, посрубал эспадой все кусты возле бухты и чуть не наорал на Матильду, пытавшуюся меня успокоить.
Не виноват я… Просто хотел сбить с него спесь. Кто мог знать, что у этого фанатика со здоровьем так хреново. Помрет же, ищи потом священника в деревню… А без него никак.
Наконец-то послышался торопливый перестук копыт и показались Тук с Бромелем и Иостом. За ними на некотором расстоянии поспешал мой обер-медикус Самуил. Почтенный лекарь не питал никакого почтения к верховой езде и еле удерживался в седле, но тем не менее доехал благополучно.
– Ну и что тут за кипеж?.. – Медикус встал на колени перед телом доминиканца, оттянул ему веко вверх, затем послушал пульс и спросил меня: – И кто это довел почтенного святого отца до такого печального состояния?
– Не до шуток. Говори, что с ним?
– Ничего особенного. Удар… – Самуил пожал плечами. – Просто удар… Ну и, кажется, одновременно приступ падучей… неявный.
– И что? – Я от нетерпения повысил голос.
– Ну вот зачем, капитан, сразу кричать на бедного Самуила… – Медик, не оглядываясь на меня, рылся в своей сумке и выудил оттуда флакон из черного камня с притертой пробкой. – Я таки попробую, но ничего не гарантирую… Ну-ка, ну-ка…
Медикус разжал зубы монаха деревянной ложкой и влил ему в горло тягучее, остро пахнущее содержимое каменного фиала.
Несколько секунд ничего не происходило, затем доминиканец сильно вздрогнул всем телом и резко открыл глаза. Непонимающе повел зрачками и остановился взглядом на Самуиле – типичном носатом и губастом еврее с вьющимися пейсами и большими карими глазами, в которых была запечатлена все вековая печаль еврейского народа.
– Агрх-х-х… – Фра Георг издал каркающий звук, потянул руки к Самуилу, из его рта повалила пена, после чего доминиканец вздрогнул и забился в конвульсиях, выгибаясь всем телом.
А еще через несколько минут затих и… умер.
– И как это понимать?.. – Самуил попытался нащупать у него пульс и непонимающе пожал плечами. – И кому я вот это старался? Что он такое страшное увидел, хотел бы я знать?..
– Тебя, идиот… – Мне неожиданно захотелось расхохотаться, но стиснув зубы, неимоверным усилием я заставил себя заткнуться.
Парадокс. Трагический, но парадокс. Началось все с упоминания евреев, а закончилось все как раз их присутствием. И надо же было доминиканцу увидеть, после того как он очнулся, физиономию Самуила… Его больным мозгам, скорее всего, причудилось то, что мерзкий барон и его хочет продать иудеям.
Хоть бы теперь среди сервов слушок не пошел о том, что мой лекарь траванул святого человека. А что… вполне может и такая сплетня пойти. Иудеи во все времена были ответственны за все грехи, даже за те, которых не совершали… А уж в Средние века!..
– Отмучился святой отец… – печально произнес Тиль Веренвен и откинул назад капюшон.
– Хороший был. Молился много… – добавил кто-то из рыбаков.
– Больной, наверное, был… – прибавился еще один голос.
– А может, просто Господь призвал его к себе… – вступил в разговор другой моряк, – за святость жизни.
– Теперь домик его освободился… – прозвучала следующая мысль.
– А у Брандта сын собрался жениться, а молодым жить-то негде… – сказал старик Адрис Тильгаут, штурман пиратов.
- Предыдущая
- 37/67
- Следующая
