Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик - Песков Василий Михайлович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/64
• Следующая

Никакое благополучие с неба не падает — надо работать!»

«Учитель, давний друг Карла, с которым мы вспомнили 42-й год, сказал: «У нас, возможно, это не все понимают, но то, что вы сломали Гитлеру шею, имеет громадное значение и для нашей судьбы. Если бы победили фашисты, они бы проглотили и маленькую Швейцарию».

«В Мондахе раз в год «сельсовет» устраивает туристскую автобусную поездку для пенсионеров. Нас с Карлом тоже включили в группу.

В течение дня каждый из сорока экскурсантов считал своим долгом со мной побеседовать. И во всех разговорах вопрос: «Ну как вам наша Швейцария?» Ответ известен заранее, но все равно спрашивают. А один милый старик с глазами доброго и послушного мальчика решил вопрос усложнить: «А что лучше — Швейцария или Россия?» Я ответил в том смысле, что очень трудное дело — сравнивать людям, чья мать лучше. Все одобрительно заговорили. А старик, вернувшись на место рядом с дородной своей супругой, я видел, получил от нее порицание за милую свою наивность».

«От войны осталась залетевшая и сюда, в Швейцарские Альпы, «Катюша». В мою честь хлебнувшие вина пенсионеры грянули еще игривую песню на мотив «Стеньки Разина».

«Думаю: что же переменилось в Швейцарии с тех пор, когда я был тут после бегства из плена? Обнаружил: мне трудно ответить на этот вопрос. Я батрачил тогда в глухой деревушке и мало что видел. Но Карл говорит: перемен много — молодежь отхлынула в города, построено много дорог, фуникулеров, огромных отелей. Туристов сейчас в Швейцарии больше самих швейцарцев».

«Мне трудно судить о сердечности отношений между людьми. Но я ни разу не слышал перебранок или даже ворчаний в общественном транспорте или в других местах, где люди могут причинять друг другу временные неудобства.

Этому следует поучиться. Взаимная вежливость так же хороша, как и культ чистоты и порядка.

Они не дают накапливаться всякому мешающему жить мусору».

«О нашей встрече тут с Карлом писали газеты. И, конечно, мне было приятно прочесть: «Шестидесятилетний русский художник покорил всех сердечностью, трудолюбием, юмором. В маленьком Мондахе он достойно представлял свою большую страну».

Мы перелистывали с Петром Ильичом его пометки в карманной книжке, когда Нина Викторовна (жена художника) вынула из почтового ящика письмецо из Мондаха. Карл Келлер вослед улетевшему гостю посылал привет своих земляков. Письмо кончалось словами: «Дорогой Петр! Все, что с нами случилось, очень похоже на сказку. Но ведь все это правда! Все это было на самом деле! И это согревает мне сердце».

_{Фото автора. Киев. 21 июля 1982 г.}

(Проселки)

В энциклопедиях Сороть не значится — невелика речка. Зато в пушкинских книжках или в книжках о Пушкине вы ее сразу найдете: «тихоструйная Сороть», «прихотливая», «голубая».

В жизни Пушкина было две реки, о которых можно сказать: река-судьба. Нева, в дельте которой расположился великий город, и эта деревенская синяя речка, текущая на Псковщине.

В Михайловском мы обсуждали план «проплыть по реке от истока». Хранитель пушкинских мест Семен Степанович Гейченко сам решил участвовать в этой маленькой экспедиции. Но сидевшая тут же за чаем жена не потерявшего любознательность восьмидесятилетнего человека сказала: «Семен…» — и перечислила доводы, исключавшие самого адмирала из списков команды.

— Ну вот, — засмеялся Семен, — как говорится, артиллерия не стреляла по двадцати причинам, во-первых, не было снарядов…

Не переставая шутить, Семен Степанович стал «вычислять» спутника для меня.

— Лучше всего Генка Петров — служит в ОСВОДе, умел, здоров. И ничего, кроме воды из Сороти, в рот не берет. Благословляю!

* * *

И вот мы с Генкой — в Новоржевском районе Псковщины, у истоков реки. Сверяем с картой места. На карте все зелено, покрыто синей штриховкой и голубыми кружками — озерный болотистый край у отрогов Валдая. Всюду — ивняк, ольховый кустарник, низкорослые стайки берез, и всюду — блестки воды.

Одичавшая белая лошадь с любопытством взирает на двух пришельцев и нагибается, пьет из бегущего в травах ручья. Небоязливо летают и шумно падают в воду утки. Кричат чибисы. Поет в черемухе соловей. Неторопливо и высоко, дожидаясь, когда исчезнет туман над водою, летает скопа.

— Или что потеряли, добрые люди? — спрашивает невесть откуда возникший пастух в треухе и полушубке.

— Да вот ищем, откуда Сороть берется.

— Сороть… Да чего же искать. Вот она, Сороть! — пастух поболтал в воде резиновым сапогом. — А вытекает из озера. Оно рядом, но туда не пробьешься: на лодке — маловато водицы, а пеше — мокро.

Все было в соответствии с картой. Озеро Михалкинское. Деревня Кузино. Двумя протоками вытекает из озера речка и почти тут же впадает в другую под названием Уда. В Уде воды больше, но почему-то победило название Сороть.

До впадения в Великую отсюда шестьдесят километров. Интересно, бывал ли Пушкин в этих местах? Очень может быть, что бывал.

Тогда он видел эти низкие берега, из которых вода вот-вот растечется по сторонам. И она действительно растекается. Русло местами можно угадывать лишь по верхушкам затопленных ивняков. Всюду вода желтая от купальниц, и лишь островками — ольхи, ветлы; копенка старого сена с сидящим на ней лунем, гривка елового леса.

Разливы воды уходят за горизонт, речка, кажется, потерялась в этих разливах. И все же течение есть. Плывет по течению белый гусиный пух, удаляется брошенный с лодки спичечный коробок.

И вот уже Сороть снова в объятьях сухих берегов. Они стали выше. Уже не только ивы, ольха и черемуха опушают синюю воду. Уже дубы и сосны маячат по берегам. Стада коров и телят, не привыкшие к шуму, провожают нас взглядом черных гипнотизеров, а пастухи без отрыва от производства занимаются тут рыбалкой — то и дело видишь над водою жерлицу.

Сидел ли с удочкой у воды Пушкин? В изученной до мельчайших подробностей михайловской жизни поэта указаний на это, кажется, нет.

— Горяч характером был, — говорит Генка. — Удочка любит спокойствие. Но сети Пушкин помогал рыбакам вынимать, это известно.

Во времена оны ловля сетью браконьерством не почиталась. Имение в Михайловском славилось «изрядными» урожаями, богатым был лес, луга кормили много скотины, но особо отмечено тут обилие рыбы. Муж сестры Пушкина Н. Павлищев так и писал: «а рыбы без числа».

С тех давних пор речка, конечно, переменилась — уже стала и мельче. Однако обычной жалобы «рыба исчезла» мы не услышали.

В среднем течении ширина Сороти двадцать пять — тридцать метров. В жаркое время река мелеет — даже лодка с мотором пройдет не везде.

Но в старые времена Сороть являлась частью водных путей по Руси. В 30-х годах ходили по Сороти пассажирские пароходишки. В войну пароходишки потопили. А недавно отыскали с них якоря. Один хранится в Михайловском, другой в какой-то из деревенек.

Деревеньки к Сороти льнут с обеих сторон. Названья их сохранились со времен Пушкина: Дедовцы, Зимари, Петровское, Слепни, Жабкино, Марково, Соболицы, Житево, Кузино, Селиваново. А дальше от берега еще и Лопатино, Авдаши, Клопы, Козляки… Милые тихие деревеньки с песчаными тропами к речке, с гнездами аистов, с баньками у воды, с мостками для полосканья белья, с обязательной грудой замшелых камней у околицы («Камни на нашей земле растут. Свезешь их с пашни, а через год, глядишь, новые появились», — сказал старик в Соболицах).

Не болит ли душа у тех, кто покинул эти селенья? Не тянет ли воротиться? Не снится ли в городе кроткая, тихая речка, эти холмы с перелесками, этот прозрачный пахучий воздух, эта щемящая благодатная тишина? «Реки не текут вспять, а люди могут вернуться. Кое-кто возвращается. И не жалеют. Условия подходящие открываются для обратной дороги» — так сказал в Зимарях Никита Ювенальевич Ювенальев (есть в пушкинском крае такие фамилии-имена!). Работал Никита Ювенальевич трактористом и кузнецом. Сейчас на пенсии. Обрастает хозяйством, коим недавно пренебрегал.

• Предыдущая
• 16/64
• Следующая