Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/89
• Следующая

– Не «хорошо», а «есть!», – с упреком прервал ее начальник госпиталя. – И не «как сказано», а «как приказано».

– Учту. Скажите, оружие мне положено?

Капитан и Корнева заинтригованно как-то переглянулись.

– Может, тебе еще и пушку-сорокапятку вручить? – на ходу бросил невропатолог Онищенко.

– Лучше бы пистолет или карабин, – вполне серьезно уточнила курсистка.

– Так ты что, и стрелять умеешь?! – удивленно вскинула брови Корнева.

– Если товарищ капитан рискнет доверить мне свое оружие – продемонстрирую на стволе ближайшего дерева.

– Не рискну, – мгновенно отреагировал капитан. – Меня же первого и застрелишь.

– Не-е-ет. Это случится, только когда в руки оружие возьму я, – пообещала медсестра. – Вот тогда уж можете не сомневаться.

– Не разводи бузу, Корнева, – решительно покачал головой капитан. – Не доводи до уставного греха.

– До «уставного греха» – это как? Неужели существует еще и такой грех?

– Кстати, – проигнорировал ее начальник госпиталя, обращаясь к Евдокимке, – подполковник Гребенин только что звонил, судьбой твоей интересовался. Причем так придирчиво интересовался… Ты что, давно знакома с ним?

Степная Воительница замялась лишь на несколько мгновений, ровно настолько, чтобы скрыть свое удивление. Вот уж чего она не ожидала, так это звонка начальника штаба.

– Кажется, я вам уже говорила, что мой отец – старший лейтенант и служит при штабе дивизии?

– Кажется.

– Так вот, майор Гребенин – его двоюродный брат, а значит, мой дядя.

– Что ж ты молчала об этом? – стушевался капитан.

– Разве сам Гребенин не сообщил?

– Значит, еще сообщит, – подыграла ей Корнева. – Так что лучше сразу же наделите ее пистолетом, а то влетит вам, товарищ капитан. Может, даже в звании понизят.

– Опять ты свою бузу мерзопакостную затеваешь, Корнева?

– Кроме того, что подполковник интересовался, как я устроилась, – перебила их курсистка, – он еще что-нибудь сказал?

– Вызова в штаб не было, это точно.

«А жаль, мог бы и вызвать», – про себя отметила Евдокимка. Знал бы этот эскулап-капитан, как ей хотелось сейчас увидеть Гребенина! Просто взглянуть на него, хотя бы издали. Но девушка понимала, что задавать какие-либо наводящие вопросы по поводу начальника штаба было бы нетактично.

– Извините, уходит мое время, – поспешила она к воротам.

– Эй, товарищ капитан! У нас там, в кладовке, в углу карабин кавалерийский пылится, – всерьез восприняла ее просьбу сестра-хозяйка, заставив Евдокимку тут же остановиться. – От конника с оторванной ногой, что на операционном столе умер, остался. Короткий такой. Думаю, в самый раз будет; не то, что винтовка.

– Из такого, кавалерийского, я уже стреляла, – оживилась курсистка. – Неси его. Лучше пойдем вместе.

– Правильно. Теперь, когда все мужское сословие на пальбе помешалось, – поддержала ее Игнатьевна, пока они приближались к кладовке, – нам, бабам, тоже не грех вооружиться.

– Ну и зачем тебе оружие? – сурово поинтересовался капитан, когда, вернувшись во двор вместе с карабином, точно таким же, на каком обучал Евдокимку военному делу старшина Разлётов, сестра-хозяйка протерла его тряпочкой и торжественно передала девушке.

Евдокимка быстро проверила затвор, заглянула в ствол, определив, что его нужно бы почистить и смазать; убедилась в том, что магазин наполнен патронами. И лишь после этого, дав понять удивленным эскулапам, что оружие для нее – не в диковинку, ответила:

– Вдруг немцы прорвутся.

– Ну, теперь-то они вряд ли прорвутся, – заметила Корнева.

– Или десант выбросят, – курсистка демонстративно перебросила перед собой карабин из руки в руку, точно так же, как это делал эскадронный старшина. В руках этой рослой, крепкой девушки оружие вовсе не выглядело таким тяжелым и бесполезным, каким оно обычно предстает в руках многих других женщин. – А то еще на диверсанта немецкого наткнусь, к его несчастью.

– Какой десант, какие диверсанты в этом городке? – опять возник на крыльце лейтенант Онищенко, и только сейчас Евдокимка обратила внимание, что он без портупеи, а значит, и без оружия.

– Считайте, что с этой минуты, товарищ лейтенант, на одного стрелка[15] в стране стало больше. К слову, позавчера летчика сбитого немецкого самолета в плен взяла я. Правда, увидев меня, пилот расщедрился на комплимент и тут же застрелился, – приврала курсистка.

– А что еще ему оставалось делать? – попытался изобразить ухмылку на лице невропатолог. – Завидев тебя в бою, многие тут же будут кончать жизнь самоубийством.

– Угу, причем не только немцы, – тут же согласился с ним эскулап-капитан.

– Вот вы язвите, товарищ капитан, а за немецкого пилота мне уже наверняка медаль положена. Сам командир морских пехотинцев назвал меня Степной Воительницей. Так что взяли бы да походатайствовали о награждении, – и воинственно держа карабин в опущенной руке, словно уставший, только что вышедший из боя солдат, Евдокимка направилась к воротам госпиталя.

– Хотелось бы видеть тебя в бою, – бросил вслед ей невропатолог. – Интересно, под пулями ты будешь такой же бедовой?

– Эта – да, будет, – вступилась за нее Корнева. – Она у нас и в самом деле… Степная Воительница.

К тому часу, когда майор направил машину к дому ветеринара, Евдокимка уже находилась там.

Серафима Акимовна теперь не сомневалась, что город вот-вот окажется в руках врага: об этом свидетельствовали и всё приближающаяся канонада, и поспешная эвакуация предприятий… Поэтому решение своей «курсистки» стать санитаркой военного госпиталя она восприняла с тем стоицизмом, с которым всякая мать пытается закрыть глаза на трудный выбор дочери, укрепляя тем самым веру в ее спасение. Уж госпиталь-то эвакуируется в любом случае, рассудила Серафима. И понятно, что он всегда будет располагаться в тылу, а не на передовой. (Больше всего мать опасалась, чтобы дочь не попала на фронт, а слишком усердное влечение к оружию и армейскому быту, наблюдающееея у Евдокимки в последние недели, подводило опытного педагога к мысли об именно таком ее уходе из-под материнского крыла.)

Серафима прекрасно понимала, что ей тоже следует как можно скорее уйти из города, но когда и каким образом – все еще не решила. К тому же сама мысль о том, что придется оставить свой уютный, лишь год назад основательно отремонтированный дом на произвол судьбы, приводила её в ужас.

– Ты ведь можешь работать медсестрой, сама говорила, что у тебя еще институтское удостоверение, – напомнила ей Степная Воительница. – Я постараюсь поговорить с начальником госпиталя. Вдруг и тебя согласятся принять на службу?

– Ну, во-первых, от моих медсестринских знаний давным-давно ничего не осталось…

– По ходу дела подучишься. Там настоящие фронтовые медсестры, они быстро введут тебя в курс дела. Одна Корнева чего стоит.

– Имя этой Корневой ты упоминаешь уже в третий раз, – заметила Серафима, ставя перед дочерью миску с подогретым борщом.

– Если бы не Вера, самой мне уломать нашего эскулап-капитана не удалось бы. Заладил: «Тебе нет восемнадцати, нет восемнадцати…» Знаешь, как медсестра осадила его? «Пока вы решитесь сделать ей – мне то есть – предложение, она как раз подоспеет по возрасту». Или что-то в этом роде.

– А он что, молод?

– Нет.

– Но холост?

– Вот уж чем я не намерена интересоваться, так это его семейным положением.

– Все может случиться, поэтому будь осторожной. Армия – это вотчина мужчин, причем всегда огрубевших и в большинстве своем циничных.

– Вот в кого я действительно могла бы влюбиться, – Евдокимка решила слегка подразнить маму, – так это один подполковник. С таким, знаешь ли, дворянским, аристократическим лицом. И как только энкавэдисты не расстреляли его? За один только благородный вид.

– Речь конечно же идет о подполковнике Гребенине, начальнике штаба полка?

• Предыдущая
• 28/89
• Следующая