Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды - Песков Василий Михайлович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/59
• Следующая

До нас дошли великолепные иллюстрации Доре к Сервантесу, к Распе. Классика! Но, восхищаясь художником, мы обязаны не забыть гравера. Это он четкими, безошибочными бороздками по твердому материалу делал возможным размножить рисунок в тысячах копий.

Но счастливый союз рисовальщика и столь же способного гравера был, к сожалению, нечастым. Громадный спрос на гравюру в издательском деле заставил создавать цехи и целые гравировальные мануфактуры. Искусство при этом сдавало позиции ремеслу.

Фототехника в прошлом веке положила конец размноженью рисунков гравированием. То, что резчик делал неделями, стали делать в считанные часы. Сегодня возможности хорошо оснащенной типографии поражают воображение. Быстрота. Точность. Высокое качество. В полиграфических процессах сегодня участвуют цветная пленка, компьютеры, лазерные лучи. Но вот чудо: островком в этом техническом мире живет, осталась жить ксилография — резьба по дереву, ручной каторжно-трудный процесс. Случайности в этом нет.

У ксилографии есть громадные выразительные возможности, с которыми при всем могуществе техника состязаться не может.

Художник и гравер сегодня выступают в одном лице. Рисовальщик при этом не дает ни малейшей поблажки резчику. И в результате искусство гравюры достигло больших высот. Оно не всем по плечу. Оно не терпит спешки и суеты.

Оно основательно, убедительно. От художника оно требует громадного трудолюбия, вкуса, знания тонкостей ремесла резчика. Подлинные мастера этого дела в книжном мире известны и почитаемы. Патриархом советских графиков-граверов был Владимир Андреевич Фаворский.

Сегодня столь же высокое мастерство демонстрирует Дмитрий Спиридонович Бисти.

Есть произведения, которые немыслимо иллюстрировать, например, акварелью. Маяковский, Шекспир, Гомер… Кипенье страстей, напряжение мысли, резкое чередование света и тени, соседство силы и слабости, добра и зла требуют особых выразительных средств. И эту задачу успешней всего решает художник-гравер. В упругом чередовании линий белых и черных, светлого поля и темного есть ощущение вечности. Потому-то великое произведение древности «Слово о полку Игореве» иллюстрируют граверы. И едва ли не каждый художник предлагает свое графическое прочтение бессмертного произведения. С громадным увлечением работал над иллюстрацией «Слова» В. А. Фаворский. За долгую жизнь четыре раза брался он разными рисунками помочь читателю глубже понять творение древнего гения.

И, казалось бы, всё — вершина достигнута! Но у каждого времени — свое прочтение великих произведений. В год 800-летия «Слова» несколько художников-граверов предложили свое понимание древней монументальной лирики.

Дмитрий Спиридонович Бисти — один из них. Работу свою он еще не закончил: «Хотелось бы к юбилею, но кое-что помешало, а о спешке даже подумать в этом деле нельзя. Тут есть свои «девять месяцев», и надо с этим считаться». Все же большая часть «пахоты» по самшиту художником сделана. За этой работой видна конструкция будущей книги, видны узловатые части этой вторящей «Слову» изобразительной песни — всадники на конях… затмение солнца… гавканье степных зверей… Ярославна в горе своем… Глядя на оттиски, видишь не только напряженность контраста: белое — черное, но и серебро полутонов, созданных тонким умением чередовать ширину линий, заставлять жить в гармонии белое с черным. Кое-где смело введены в композицию пятна красного цвета.

«У каждого свое прочтение «Слова», — говорит Бисти, на минуту отрывая воспаленные, чуть слезящиеся глаза от увеличительного стекла.

Очередной брусок дерева лежит на кожаном круглом мешке с песком. Если надо изогнуть борозду по самшиту, художник оставляет резец на месте и поворачивает мешок-подставку. Я вижу, как рукоятка резца вдавлена в палец, и вспоминаю старинного переписчика книг: «…Пишут два перста, а болит все тело». И это при том, что писавший держал не резец, а гусиное перышко.

Художника Бисти мой друг-искусствовед назвал как-то «маленьким вулканом». Назвал очень точно. Наблюдая его работу, я вижу, как энергия человека сгущается в его взгляде и в режущем кончике инструмента. Железной твердости дерево поддается… И вот уже оттиск с бруска — черно-белое эхо песни, пропетой 800 лет назад.

Гравюры к «Слову о полку Игореве».

 _{Фото из архива В. Пескова. 29 декабря 1985 г.}

Двадцать лет назад в нашей газете было рассказано о фронтовом разведчике Георгии Шубине. Это была запись воспоминаний. Одна из главок имела название «Валя Назарова». Сегодня есть повод вспомнить фронтовой эпизод.

«Готовился штурм Полоцка. Разведка получила задачу: добыть планы всех укреплений. Восемь дней ползали на животах около города. Пометили на карте дзоты, зенитки, линии рвов, надолбов. Собрались уже возвращаться, зашли к партизанам. Командир говорит:

— К фашистам мы подослали девушку. Работает в штабе. Может быть, она что-нибудь скажет. Подожди до завтра — в среду она приходит на явку.

Пришла. Красивая, веселая, лет двадцати. Зовут Валя.

— План обороны Полоцка?.. — С полминуты подумала. — Наверно, сумею что-нибудь раздобыть. Но в штаб уже возвращаться будет нельзя. За мной ухаживает эсэсовец, офицер. Завтра в шесть я выйду с ним на шоссе. Берите его. Это будет живая карта.

Вечером на другой день я занял позицию в пустом доме возле шоссе. Двое моих ребят спрятались в доме чуть дальше. План такой: пропустим и с двух сторон без шума возьмем офицера…

Шесть часов. Ясный, хороший вечер. Чистое шоссе. Город с куполами церквей в синеватой дымке. В оптический прицел хорошо вижу: идут по шоссе двое. Молодой офицер в черном и Валя. Идут, любезничают. Офицер бьет по голенищу веточкой вербы. Вот поравнялись с пропускным пунктом у рва. Показали документы.

Вот они уже на полдороге ко мне от пропускного пункта. Метров сто пятьдесят еще… И вдруг остановились. Какое-то чутье подсказало эсэсовцу: нельзя идти дальше. Стоят, любезничают. Чувствую, эсэсовец сейчас возьмет Валю за локоть, чтобы идти к городу. Секунда, другая… Что делать? Вижу, Валя беспокойно повернула голову в сторону, знает: мы где-то рядом. Назад ей нельзя возвращаться. Надо что-то решать, и немедленно. Получше прикладываюсь. В прицел хорошо видно обоих. Стоят боком, лицом к лицу. Эсэсовец трогает пуговицу на Валиной кофте.

Перевожу дыхание и нажимаю спуск… Офицер схватился рукою за бок. Валя толкает офицера с дороги, быстро над ним нагибается почему-то и бежит по шоссе в мою сторону. Меня колотит всего. Часовой возле шлагбаума дергает затвор у винтовки, но я учел и его…

Скорее в лес, к тому месту, где спрятана рация! Перевели дух.

— Ну и ну!.. Дай, — говорю, — как следует на тебя поглядеть.

Отдает документы эсэсовца — успела вытащить из кармана.

До фронта было двадцать пять километров. Благополучно вернулись на свою сторону. Валя осталась служить у меня в разведке. Несколько раз ходила через линию фронта. Смелости и находчивости этой девушки мог позавидовать любой из моих разведчиков. Однажды кинулась к раненому и сама попала под пулю. Как раз началось наступление, и мы попрощались в госпитале. Я уверен, что она осталась жива. Кажется, была из Москвы…»

Мы ждали отклика. С разных сторон отозвались боевые друзья командира разведки. И потом несколько раз подряд разведчики собирались в Москве. Собрались они все и в грустный день похорон Георгия Георгиевича.

В. А. Назарова в 1944 году. Второй снимок сделан в декабре 1985 года.

От Вали Назаровой отклика не было. «Наверное, умерла в госпитале — рана была тяжелой…» — помню, размышлял Шубин… И вдруг недавно звонок: «Василий Михайлович, читала вашу книжку. Сначала вздрогнула от фамилии Шубин. В нашей дивизии это был человек действительно легендарный. А потом прочла свое имя. Валя Назарова — это я…»

• Предыдущая
• 23/59
• Следующая