Сестра Грибуйля (СИ) - де Сегюр Софья Федоровна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/38
• Следующая

Г-Н ДЕЛЬМИС, улыбаясь. – То есть она жутко разозлилась, подралась с Грибуйлем, и капрал ее уволок. Но как это она послушалась Грибуйля? Почему не прибежала ко мне с жалобой?

КАРОЛИНА. – Потому что… потому что… Я не могу вам сказать… Я не смею.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Посмейте, посмейте, дитя мое; ничего не бойтесь; все, что вы скажете, не выйдет из стен этой комнаты.

Каролина, успокоенная добротой г-на Дельмиса, рассказала ему, что произошло между нею и г-жой Гребю и как Грибуйль ловко воспользовался угрозой разоблачения, чтобы заставить ее замолчать. Г-н Дельмис смеялся от всей души и еще раз пообещал Каролине не рассказывать об этом ни жене, ни кому другому.

– А что у вас вышло с моей женой, бедное дитя? Вероятно, вам досталось немало упреков из-за брата?

КАРОЛИНА, чрезвычайно взволнованным голосом. – Мадам нас уволила, сударь; она не может больше выносить моего брата.

– Уволены! – вскричал г-н Дельмис, вскакивая с кресла. – Уволены! Но это невозможно! Это нестерпимо! Я не хочу, чтобы вы меня покинули, Каролина, я сейчас же пойду поговорю с женой!

– Простите, сударь, – сказала Каролина, удерживая г-на Дельмиса. – Я испытываю к вам глубочайшую благодарность, от всего сердца, за доброту к нам; но прошу понять, что я не могу оставаться в доме вопреки желанию мадам; это было бы нехорошо, неуважительно по отношению и к вам, и к ней. Поймите, Грибуйль переполнил чашу терпения мадам; да и вы, сударь, сегодня утратили самообладание, хотя не найти человека терпимее, проще, лучше вас. Такие сцены, как только что приключившаяся, недопустимы в порядочном и честном доме; но я не могу поручиться, что это не повторится, и будет еще хуже.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Но что станет с вами, бедное дитя! Как вы одна заработаете на хлеб для двоих?

КАРОЛИНА. – Сударь, не тревожьтесь за меня. Я верю в Господа; он никогда меня не оставлял, он будет меня защищать и дальше.

Г-Н ДЕЛЬМИС, грустно. – Итак, вам придется уйти, Каролина? Эта разлука очень меня огорчает. Я всегда буду жалеть о вас и даже о бедном Грибуйле, ведь если ему не хватает разума, то сердечности и преданности даровано свыше всяких мер… Будь я один, никогда бы не расстался с вами; но… я не один, – добавил он со вздохом, – и я не вхожу в хозяйство. Будьте уверены, что я не потеряю вас из виду, дитя мое, навсегда сохраню к вам большую привязанность и вы всегда будете иметь в моем лице искреннего друга.

Каролина, слишком взволнованная, чтобы отвечать, ограничилась тем, что поцеловала руку, протянутую хозяином; уронила на нее слезу и поспешно вышла.

Вернувшись на кухню, она села, подперла голову руками и задумалась о будущем. Ей было ясно, что впереди ожидаются более трудные времена, чем до поступления к г-же Дельмис; ни она, ни г-жа Гребю, которые были ее лучшими клиентками, не дадут работы и, может быть, даже отговорят своих подруг, а ведь все они бывали ее заказчицами. И если работы не найдется, что ей делать, чем кормить несчастного брата, неспособного к самостоятельному заработку?

– Господь поможет мне, – сказала она, – а господин кюре даст хороший совет; может быть, даже найдет для меня работу. Сколько раз он напоминал, чтобы я не теряла веры; бедная матушка всегда воскресала после молитвы; и я поступлю, как она, и верну сердцу спокойствие и мир. А пока посмотрим, сколько у меня денег и на сколько их хватит.

Каролина открыла шкатулку, стоявшую на полу, вынула деньги, которые в ней лежали, и насчитала сто шестьдесят пять франков: сто франков за четыре месяца заработка и шестьдесят пять франков, которые были получены перед поступлением к г-же Дельмис.

«Если тратить тридцать франков в месяц на пропитание и десять франков на мыло, свечи, бакалею, обувь и так далее, то удастся продержаться четыре месяца; за это время я еще заработаю и нам хватит на следующие четыре месяца. Что ж, хорошо!»

Каролина положила деньги обратно в шкатулку, благодаря бога, за то, что ей была послана эта помощь, на которую прежде не приходилось рассчитывать. Вскоре пришел Грибуйль.

– Я был у господина кюре, – сказал он. – И рассказал, что произошло. Он вздохнул, потом улыбнулся с таким добрым и грустным видом, что я чуть не заплакал. Он сказал, что надо бы поискать работу; я пошел попросить об этом госпожу Пирон, но та накинулась на меня с глупостями; тогда я пошел к госпоже Леду, а та огрела меня метлой по ногам. Куда теперь идти? Я больше никого не знаю.

КАРОЛИНА. – Милый Грибуйль, займемся этим позже, когда уйдем отсюда. Вернемся домой, а когда все почистим и уберем, то будем вместе искать работу, но не у этих дам, они нам все равно ничего не дадут. А пока давай вместе закончим то, что нужно сделать.

Только что они справились с работой, как вбежали Жорж и Эмили.

– Каролина! Грибуйль! – вскричали они. – Это правда, что вы уходите?

КАРОЛИНА. – Да, сударь, да, мадмуазель, это, к сожалению, правда.

ЭМИЛИ. – А почему вы уходите? Останьтесь, останьтесь с нами навсегда. Нам с Жоржем было бы очень жаль расстаться с вами.

ЖОРЖ. – О да, милая Каролина, милый Грибуйль, оставайтесь. Я пойду скажу папе, чтобы он велел вас оставить; он очень огорчится; он говорил вчера капралу: «Если Каролина меня покинет, дом станет совсем грустным: все будет плохо». А капрал отвечал: «Это всегда так, где побывает мадмуазель Каролина, господин мэр. Нечасто встретишь такую, как она; стоит на нее взглянуть, и словно само сердце улыбается…» А папа принялся смеяться и сказал: «Никогда я не позволю уйти милой Каролине, разве если это послужит ее счастью».

ЭМИЛИ. А так как вы уходите не ради счастья, а потому что мама велит вам уйти, то не уходите, Каролина. Грибуйль, ну скажи Каролине, чтобы она осталась с нами.

ГРИБУЙЛЬ. – Насчет этого, мадмуазель, она не будет меня слушать и я ее об этом не попрошу.

ЭМИЛИ. – Почему же?

ГРИБУЙЛЬ, с достоинством. – Она не будет меня слушать, мадмуазель, потому что у нее больше разума и здравого смысла, чем у вас и меня, и она лучше меня знает, что следует делать или не делать. Я не буду ее просить, потому что это противоречит моим вкусам, моим убеждениям, моим принципам; потому что у меня тоже есть принципы, мадмуазель… и убеждения тоже: итак, я продолжаю… моим принципам… да, мадмуазель, моим принципам… Нечего смеяться… повторяю: моим принципам.

ЭМИЛИ. – Я не смеюсь, Грибуйль; уверяю тебя, не смеюсь… а брат тем более, – добавила она, обернувшись, как бы для того, чтобы взглянуть на брата, но на самом деле, чтобы подавить смех.

ГРИБУЙЛЬ, торжественно. – Это верно? Гм! Гм!.. Итак, я говорю, что мои принципы не позволяют мне оставаться в доме, где я больше неугоден – ни хозяину, переставшему быть моим другом; ни хозяйке, утратившей всякую доброту и любезность, ни детям, которые становятся против меня на сторону злого попугая, лгуна, вора, обжоры, сплетника! Вот, мадмуазель, каковы мои принципы.

ЭМИЛИ, иронически. – Благодарю тебя, Грибуйль.

ГРИБУЙЛЬ. – Не за что, мадмуазель.

КАРОЛИНА. – Сударыня, будьте так добры, простите моего бедного брата: у него, конечно, и в мыслях нет проявить неучтивость…

ЖОРЖ. – Но он ее проявляет, хочет этого или нет. Я надеюсь, что вы не думаете, как он, Каролина, и попросите папу оставить вас на службе. Он только этого и желает, я ручаюсь.

Каролина не отвечала; дети вышли, чтобы поговорить с отцом о просьбе, не высказанной Каролиной. Дельмис растолковал им, что поскольку Каролина не пожелала расстаться с Грибуйлем, то невозможно далее навязывать матушке общество такого ограниченного и неуклюжего мальчика, которому скверное воспитание позволяет поднять руку на особ, приходящих к ней в гости.

Г-жа Гребю, между тем, не теряла времени даром и перебывала у всех клиенток Каролины, с рассказом об ужасных дерзостях, жертвой которых она стала.

– Госпожа Дельмис потеряла терпение; несмотря на всю свою кокетливость, попытки казаться молодой и элегантной, затмевать нас своими прическами (весьма нелепыми, между нами говоря), она была вынуждена указать на дверь брату и сестре; сегодня днем они не позволили мне войти к госпоже Дельмис, швырнули на пол – избитую, полузадушенную, и если бы не капрал из жандармерии, который бросился мне на помощь, оттолкнул их и освободил меня, то произошло бы убийство; капрал был вынужден сопроводить меня до дома, так он опасался, чтобы они не кинулись за мной в погоню.

• Предыдущая
• 25/38
• Следующая