Сестра Грибуйля (СИ) - де Сегюр Софья Федоровна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/38
• Следующая

Г-ЖА ДЕЛЬМИС, с гневом. – Наглец!

ГРИБУЙЛЬ, с удивлением. – Почему наглец! Что я сказал? Разве это не правда? Скажите же, сударь, разве не так?

Г-н Дельмис улыбался; на слова Грибуйля он поднял глаза, увидел раздраженное лицо жены, удивленную простоватую физиономию мальчика и, пожав плечами, молча отвернулся.

ГРИБУЙЛЬ. – Вот видите, господин хозяин молчит; если бы я сказал что-то плохое, он бы рассердился. Разве я виноват, что вы устраиваете эти странные прически, такие огромные, что они прицепляются к блюдам? Спросите у Каролины, я хоть раз задевал ее волосы? Да никогда, потому что они уложены без фокусов.

Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Мальчик невыносим; по правде говоря, его не следует держать на службе.

Г-н Дельмис собирался ответить; но в этот момент вошла Каролина, спрашивая, что случилось.

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Ничего хорошего; Грибуйль задел прическу жены и опрокинул компотницу с малиной ей на голову.

– И месье, конечно, на него сердится! – в ужасе вскричала Каролина. – Боже мой, какое огорчение! Пятна на платье мадам! Сок в ваших прекрасных волосах! Если мадам позволит, я переделаю прическу и почищу платье; если сразу же застирать, пятна быстро исчезнут.

Г-жа Дельмис, ублаготворенная сочувствием Каролины и комплиментами, сделанными ее волосам, вышла из столовой, в сопровождении Каролины, которая бросила на Грибуйля взгляд грустного и мягкого упрека.

До этого Грибуйль оставался невозмутимым, но догадавшись о недовольстве сестры, он принялся обходить залу большими шагами и бить себя по голове, приговаривая:

– Я опять сделал глупость! Это у Каролины на лице написано! Сударь, окажите милость, попросите ее не злиться на меня! Я ведь не нарочно! Кто угодно может зацепиться за фарфоровое блюдо, когда оказывается рядом! Да еще с такой головой, как у мадам! Мог ли я представить, что ей так начешут волосы, что голова станет как бочонок? Нечестно на меня за это дуться. Не правда ли, сударь, это несправедливо?

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Слушай, Грибуйль, ты не сделал ничего преступного, но проявил неловкость и дерзость, а когда служат, нельзя быть неуклюжим и невежливым.

ГРИБУЙЛЬ. – Легко сказать, сударь; поглядел бы я, как бы вы таскали дюжину блюд и тарелок, как я сегодня вечером, ничего не разбив (никто же не может сказать, что я что-то разбил) – и вообще: сердиться из-за компотницы, которую опрокинули на уродливое платье (а оно уродливое, сударь, уж можете мне поверить, раз я утверждаю), на уродливое платье, говорю я, и на прическу!.. а что за прическа!.. В конце концов, если месье считает мадам в таком виде очаровательной, мне нечего сказать; но… уж точно, если бы я был на месте месье, то заставил бы мадам отказаться от такой прически… и… она стала бы только лучше… то есть я не говорю, что мадам стала бы совсем красивая… нет… я этого не говорю… но она была бы… недурной, во всяком случае, смеяться ей в глаза не пришлось бы.

– Грибуйль, Грибуйль, – ответил г-н Дельмис, сдвинув брови, – если ты будешь продолжать такие речи, то боюсь, что и я, и жена с тобой поссоримся.

ГРИБУЙЛЬ. – Не бойтесь, сударь, я не скажу мадам то, что говорю вам. Но я почти уверен, что вы на меня не рассердитесь и не выдадите и что Каролина тем более не узнает, что я тут наговорил. Верно она предупреждала: «Не напоминай хозяйке про ее возраст».

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Ага! Вот и Каролина тебе так сказала.

ГРИБУЙЛЬ. – Да, сударь, а я-то позабыл и проболтался мадам, что она выглядит старой! Ах! Правильно Каролина делает, что сердится на меня! Боже мой! Боже мой! Как же я несчастен! Каролина на меня сердится!

Г-Н ДЕЛЬМИС. – Успокойся, бедный мальчик! Передай Каролине, что я тебя простил, что я тобой доволен; и она не будет больше сердиться. До свиданья, убирай со стола, да смотри не разбей ничего – и не бойся. Я буду твоим другом и заступлюсь, если понадобится.

ГРИБУЙЛЬ. – Спасибо, сударь, спасибо. Я очень признателен! Я не забуду вашу дружбу и тоже буду вашим другом, уж таким другом, который даст себя убить за вас!

Г-н Дельмис вышел, дружески попрощавшись с Грибуйлем, и тот принялся убирать тарелки и хрусталь.

– Отличный человек! – воскликнул он, стукнув в подтверждение слов стаканом по тарелке и разбив и стакан, и тарелку… – Ой! Опять несчастье! Ну что за невезение! Только со мной так бывает. Стоит произнести «Отличный человек!» – чтобы похвалить хозяина самым честным и достойным образом, и вот пожалуйста – стакан и тарелка вдребезги! Что ж, и сказать уже нельзя: «Отличный человек!»? Это уж слишком! Что за дом!

Грибуйль презрительно пожал плечами и продолжал убирать со стола. Относя последнюю стопку тарелок, он услышал голоса г-жи Дельмис и Каролины, ускорил шаг, чтобы не попасться им на глаза, и натолкнулся на Эмили и Жоржа, детей г-жи Дельмис, которые возвращались из гостей от тетушки.

– Гляди-ка! Грибуйль! – закричали дети. – По какому случаю ты здесь, да еще с кучей тарелок?

ГРИБУЙЛЬ. – Потому что я теперь друг вашего папы, мсье и мамзель, и служу ему дружескую службу.

ЖОРЖ. – Грибуйль – папин друг! Ха-ха! Вот так шутка!

ГРИБУЙЛЬ. – Вовсе не шутка, мсье. Можете спросить у папы… а он мой друг, и я имею полное право вам об этом сообщить.

ЭМИЛИ. – Папа – твой друг! Ха-ха-ха! Что за глупость! Папа – друг Грибуйля!

ГРИБУЙЛЬ. – Да, мамзель! А почему бы ему не быть моим другом, раз я его друг?

Каролина, услышав голоса детей и Грибуйля, прибежала и рассказала им, как и почему она и ее брат оказались в доме и почему Грибуйль занимался столом. Дети очень любили Каролину, часто забавлялись глупостями Грибуйля и поэтому были вполне довольны переменами в доме Они вбежали в гостиную, поцеловали родителей и принялись восторгаться прической г-жи Дельмис, к большому удовольствию Каролины, вложившей в нее все свое умение.

– Грибуйль уверяет, что я слишком стара, чтобы так причесываться, – со смехом сказала г-жа Дельмис.

– Слишком стара! Ничего подобного! Это вам превосходно идет, мама; всегда так причесывайтесь.

– Мне кажется, прическа красивая, но не слишком удобная, – сказал г-н Дельмис.

Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Вполне удобная, друг мой! удобнее некуда! Так хорошо, когда все волосы начесаны снизу вверх.

ЭМИЛИ. – А вы их вечером распустите, мама?

Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Я еще не решила, малютка; я в первый раз так причесалась.

ЭМИЛИ. – Долго придется расчесывать.

Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Нет, самое большее – четверть часа. Каролина об этом позаботится.

ЭМИЛИ. – Я очень рада, что Каролина теперь у нас; но Грибуйль? Он так глуп! Что он будет делать?

Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Сестра будет следить за его работой; он хорошо ей помогает.

Пока длился разговор в гостиной, Каролина в кухне выслушивала объяснения Грибуйля, который передавал сцену в амбаре с Розой, их ужас, задержание Розы капралом и все, что за этим последовало.

КАРОЛИНА. – Видишь, Грибуйль, что бывает, когда начинают пересказывать, что слышали и видели! Бедной Розе пришлось бы идти по городу со связанными руками, под конвоем жандарма, из-за болтовни госпожи Гребю. Кстати, о болтовне: ты слишком много говоришь с хозяевами, Грибуйль, нынче вечером ты опять разозлил госпожу Дельмис.

ГРИБУЙЛЬ. – Ничего, не обращай внимания; хозяин велел сказать, что он доволен и чтобы ты не сердилась; и еще он сказал, что он мой друг.

КАРОЛИНА. – Я очень рада, что хозяин доволен; но прошу тебя, Грибуйль, не зли хозяйку. Не говори ей больше о платьях и о том, что ей идет, что не идет: это не твое дело. Занимайся своей работой, это самый лучший способ, чтобы все стали довольны.

Грибуйль пообещал больше не делиться свои наблюдениями ни с кем, кроме нее.

Что ни день, Каролина становилась все полезнее своей сообразительностью, расторопностью, усердием, сноровкой, с которой ей удавалось выполнить любую работу. Каждое утро, пока еще все спали, она отправлялась выслушать проповедь священника и помолиться на могиле матери; она молила дать ей силы выносить утомительную службу, на которую ее обрекла нежная любовь к брату. Будь она одна, то охотно вернулась бы к прежнему ремеслу портнихи, которое давало более приятный заработок и свободу по воскресеньям и вечерам. У г-жи Дельмис работа в воскресные и праздничные дни была такой же, как в остальные; так же требовалось убирать комнаты с Грибуйлем; помогать одеваться хозяйке и детям, готовить еду, накрывать и убирать со стола, мыть посуду. Единственным развлечением, которое позволяла себе Каролина, было присутствовать на вечерней службе и провести часок в гостях у священника. Грибуйль во время ее отсутствия играл с детьми. Он часто выводил из терпения г-жу Дельмис и смешил детей своими наивностями; редкий день проходил без того, чтобы он не разбивал что-либо или не допускал какую-либо оплошность. Г-н Дельмис оправдывал его как мог, получая от Грибуйля благодарный взгляд, полный нежной признательности. С самого начала его тронула доброта, старательность, преданность бедного мальчика; эти превосходные качества позволяли ему мириться с неприятностями, которые случались все реже по мере того, как привычка к службе придавала мальчику уверенность и сноровку. Не раз г-н Дельмис помогал Каролине скрыть от хозяйки проступки Грибуйля. Однажды он разбил вазу, в которую велели поставить цветы; расстроенная Каролина не знала, как сладить с недовольством хозяйки; г-н Дельмис, ставший свидетелем происшествия, отправился к торговцу фарфором, чтобы заменить разбитую вазу, нашел точно такую же и поспешил доставить ее удрученным брату и сестре. Радость Грибуйля, его отрывистые, простодушные, ласковые слова и признательность Каролины вполне вознаградили добрый порыв г-на Дельмиса и усилили нежную привязанность к бедным сиротам.

• Предыдущая
• 16/38
• Следующая