Женщина с глазами кошки - Полянская Алла - Страница 39

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая

— Мне все это неинтересно.

— Вам надо к ней вернуться, она очень одинока. И любит Розу. Собственно, тебя тоже любит, просто поняла это слишком поздно. Неужели ты настолько упряма? Так нельзя.

— Да мне чихать. Я не хочу туда возвращаться.

— Неужели здесьтебе лучше?

— Лучше. Никто не приказывает мне идти к гостям, когда хочу играть в лото. Никто не лезет в мои дела. Никто не повышает голос на тетю Розу. Я делаю то, что считаю нужным, и не нуждаюсь в опеке вашей родни — по крайней мере, в такойопеке. Я до сих пор не еврейка и никогда ею не буду, а вам всем это тяжело дается. Но я — взрослый человек и сама знаю, что для меня лучше.

— Ты свою речь наизусть выучила?

— У меня достаточный словарный запас, чтобы не учить наизусть то, что собираюсь сказать. Ясно?

— Плохая девочка.

Он наклоняется ко мне, и я ощущаю его теплые поцелуи — и мне хочется, чтобы так было вечно. Но Гарольд не должен ничего понять.

— Вы с Розой всегда будете членами нашей семьи, нравится тебе это или нет. Как ты думаешь, отчего, живя в таком районе, ты сегодня впервые стала жертвой грабителя?

— Не стала.

— Да, ты права, я просто залюбовался. Но почему только сегодня? А я тебе скажу. Оттого, что…

— Не хочу ничего знать! Мне чихать на вашу семейную мафию, хотя я всегда считала, что есть только одна — коза ностра.

— Вот как? — Гарольд смеется. — Ты ошиблась. Ладно, давай оставим пока этот вопрос. Так вы не вернетесь?

— Нет.

— София выписала чек для университета — тебе надо учиться.

— Пусть его себе в задницу засунет, я получу стипендию.

— И открыла счет на твое имя, Тори. Ты подашь документы в Гарвард. Слышишь, детка? Гарвард! Вот как она оценила твои успехи и твой потенциал. София уверена, что тебя примут. Я тоже там учился. Ты — вторая из нашей семьи, кто будет учиться в Гарварде.

— Могу и не захотеть.

Конечно, я поеду в Гарвард, еще бы! Но намерена получить стипендию…

— Что ты от меня хочешь, Гарольд?

— О, много чего. Собственно, я хочу тебя — всю, до капли, маленькое чудовище. Но подожду. А вам придется вернуться.

— Нет.

— Господи, какая же ты упрямая! Из-за несчастных старых кукол ты ударила Софию в самое больное место. Она стала отчаянно одинокой, когда вы съехали.

— Вот именно.

И вовсе не из-за кукол. По крайней мере, не только из-за них. Просто здесь ко мне вернулось желание причинять людям боль — в ответ. Я знала, что старуха Левин нас любит — по-своему, как умеет, а потому наказала ее именно так, уехав из ее дома, оставив наедине с ее деньгами, темными делишками и толпой родственников, ожидающих наследства. Мы с тетей Розой были единственными, кто не ждал ее смерти, нам такое и в голову не приходило — а потому именно мы получили все до цента. Это была ее месть мне — чтобы меня мучила совесть. Но она меня совсем не мучила, потому что я ни в чем не была перед миссис Левин виновата. Нам пришлось вернуться в дом — через месяц после смерти старухи, и в тот самый вечер именно в этой кровати мы с Гарольдом впервые занимались любовью. Но это будет потом. А пока мы стояли на февральском ветру…

— Так вы не вернетесь?

— Нет. Но я рада тебя видеть.

— У меня для тебя подарок. — Гарольд подает мне большой пакет.

Развернув бумагу, я немею от удивления — среди розовых шелковистых стружек спят… мои куклы. Да, да, именно они — отмытые, причесанные, в тщательно сшитых новых платьях и туфельках.

— Я же обещал, что верну их тебе.

— Но как ты…

— Секрет. — Гарольд смеется. — Ты рада?

Я молча обнимаю его. Наверное, тогда я и полюбила его, в тот момент.

— Так вы вернетесь?

— Нет. Но ты можешь приезжать, ладно.

— Какая честь!

Он снова целует меня, и я плыву в теплом потоке.

Когда мы все-таки вернулись, куклы снова заняли свое место в кресле, там они сидят и сейчас. Я по сей день не знаю, как ему удалось их найти, но с тех самых пор я люблю эту комнату. И кровать эту тоже люблю. Когда-то я разделила свою жизнь пополам — с Гарольдом и без него. Обе половины были одинаково неплохими, а где-то на нейтральной полосе осталась его фраза: «Через две недели моя свадьба». Это был жестокий урок, без которого я бы прекрасно обошлась, и Кен уже ничего сюда не добавил. О Кене я забыла через минуту, как только вышла из зала суда, где судья объявил наш брак расторгнутым. А вот Гарольд… Черт подери, все прошло.

— Это какое-то извращение, знаешь?

Керстин Бартон сидит на краешке моей кровати, поджав ноги. Вот так, в тетиной рубашке, непричесанная и еще сонная, она кажется беззащитной и неприкаянной. Но я знаю, что это не так, и вчера мы едва не убили друг друга. Если бы не тетя Роза, я бы уже зарыла труп спецагента где-то далеко и глубоко.

— Ты меня разбудила.

— И не только тебя.

— А, вот что тебя гложет! Тебе завидно, Бартон? Не переживай, мужиков и на твой век хватит.

— Кретинка!

— От такой слышу. Чего ты вцепилась в меня, как лишай в пионерку? Что, уже всех преступников переловила? Ты ничего мне не пришьешь, так что убирайся из моего дома.

— Я хотела с тобой поговорить.

— Ладно, говори и выметайся. Надоела ты мне, Бартон, глаза бы мои на тебя не глядели.

— Ты будешь видеть меня всякий раз, как заглянешь в зеркало.

— А, вот ты о чем! Даже если бы это каким-то чудом оказалось правдой, неужели ты думаешь, что я разрыдаюсь от умиления, упав тебе на грудь? Да мне чихать и на тебя, и на свою мамашу. — Я даже лица ее не помню, ни дна ей ни покрышки! Что ты хотела от меня еще услышать?

— Но вчера…

— То было вчера. Я врач, и моя обязанность состоит в том, чтобы помочь всякому, нуждающемуся в медицинской помощи. А вчера, бог свидетель, ты в ней нуждалась. Но сегодня ты уже в порядке, так что ж тебе еще? Я хирург, а не психоаналитик. Но все равно знаю, чего ты на самом деле хочешь, Бартон.

— И чего же?

— Старый дурак Брекстон или сука Хиксли наплели тебе небылиц о наших татуировках и каких-то сверхъестественных проявлениях, и вчера ты кое-что увидела, поэтому теперь тебе хочется, привязав меня к столу в какой-то из ваших лабораторий, хорошенько покопаться у меня в мозгах. А поскольку законным путем ты этого сделать не можешь, то решила обтяпать дельце так, чтобы мы согласились сами. И как только…

Она смотрит на меня с холодной яростью. Ну же, красотка, только попробуй меня ударить — и твоя кровь брызнет фонтаном. Из артерии, знаете ли, всегда так… Но нет, ты слишком хорошо обучена и слишком осторожна, тебя слишком долго учили быть вне совести и закона. А может, ты уже родилась такой. Но ты отлично знаешь законы джунглей, о том, что побеждает всегда самый сильный и самый хитрый. А потому не дашь волю своей ярости, ведь уже в курсе: в честном бою тебе меня не одолеть. Но мое преимущество в том, что я все знаю о таких, как ты, а ты ничего не знаешь обо мне.

— Ты просто маленькая циничная сучка, Величко.

— Ты меня недооцениваешь, Бартон.

Представляю, как мы выглядим сейчас со стороны: две растрепанные тетки в шелковых рубашках яростно буравят друг друга взглядами, сидя в кровати. Надо хоть зубы почистить, что ли.

— Я могу инкриминировать тебе кучу всего, и ты это знаешь. Например, ввоз контрабанды. Камешки в твоем рюкзаке стоят по меньшей мере двенадцать миллионов, а зеркало, нож и браслет тянут, возможно, и на большую сумму. Я открывала шкатулку, ее содержимое тоже впечатляет.

Шкатулку? Какую еще шкатулку, черт подери? Нет у меня никакой шкатулки! Или есть? Опустошая сейф Педро, я просто бросила в рюкзак что-то блестящее и красивое. Точно, шкатулку. Ключа не было, но сама шкатулка… стоп! А как она ее открыла, без ключа-то?

— Ты рылась в моих вещах? Это гадко, Бартон!

— А то. Так что имей в виду, если ты…

— Да чихать мне на твои угрозы. Никогда не докажешь, что вещицы не оставила мне в наследство покойная бабушка. Может, они — семейные реликвии? Так что укуси себя за задницу. Кстати, где мои мальчики?

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая