Львиная стража - Вайн Барбара - Страница 42

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая

О чем она просит?

Нина взяла его за плечи и, глядя на него, приблизила свое лицо почти вплотную к нему. Его пронзило сознание, что под халатом она голая.

– Если хочешь, я останусь в доме. – Его голос прозвучал натянуто, холодно, потому что сказать ему хотелось совсем другое: «Я люблю тебя, я останусь с тобой навсегда».

– Останься со мною здесь.

Его сейчас начнет трясти.

– Оденься, и давай спустимся вниз. Я сварю тебе кофе.

Он увидел, как на ее губах зарождается улыбка и поднимается к глазам.

Пять минут назад казалось, что она больше никогда не будет улыбаться.

– Не глупи, Пол. Ты знаешь, о чем я говорю. Я приглашаю тебя остаться со мной здесь – именно здесь!

И тогда Гарнет понял.

– Я влюбился в тебя. – Наконец-то он сказал это.

Нина, кажется, не удивилась. В своих грезах он представлял, как она изумится, но изумления не увидел.

– Знаю, – сказала она. – Конечно, я знаю, и я этому очень рада!

Было начало пятого. Пол поспал, наверное, часа два. Его разбудило пение черного дрозда, а может, свет зарождающегося дня, мягкий, нежный, но более насыщенный, чем от тех дуговых ламп, – он пробрался сквозь густые складки кружевных гардин, которые едва заметно колыхались на ветерке, дувшем в приоткрытое окно. Нина крепко спала, ее лицо было спокойным, почти серьезным. Одна рука лежала ладонью вверх на подушке, как будто выползла из-под щеки. Пол разглядел крохотную родинку на скуле – он раньше не замечал ее, – розовую дырочку, в которую вдевались серьги, седые волосы в прядях всех оттенков светлого, более жесткие и неровные, чем остальные. Он поцеловал ее в щеку, потом еще раз, едва касаясь, в уголок рта. Потом вылез из кровати. Одевшись, вернулся к постели и снова поцеловал ее. На этот раз она сонно сказала:

– Пол?

– Я ухожу. Так надо. Уже рассвело.

Она прикоснулась к нему одним пальцем и закрыла глаза. Он спустился вниз, услышал, как скулит одна из собак, но проигнорировал этот звук. Его ружье, так и не заряженное, лежало на столе. Задняя дверь оставалась незапертой: сначала он обнаружил, что она не заперта, а потом сам, мысленно раскритиковав за небрежность Стэна и Коломбо, не запер ее. Он такой же недобросовестный, как они, если не хуже. Только вот самобичевание выглядит нелепо при таком положении вещей. Он бы обязательно защитил ее, голыми руками, бился бы насмерть, если бы понадобилось.

Пошли, глупец, сказал он себе и вышел на холодный утренний воздух. Солнце – красный шар в обрамлении темного облака – медленно ползло вверх, в еще бледное небо. Пол уже давно, с самого детства, не обращал внимания на птичий щебет, разноголосый и громкий. Окна двух комнат в пристройке были закрыты и задернуты шторами. Кремень стен, камень мостовых плиток – все выглядело чистым, как будто ночью их тайком помыли.

Гарнет вошел в коттедж. Хорошо еще, что он эту дверь не оставил открытой. Не слышно было ни звука. Он заглянул к девочкам и убедился, что те спят. А вдруг кто-то из них просыпался? Вдруг одной из них приснился, скажем, плохой сон и она пошла искать его? Пол обнаружил, что не в состоянии думать, то есть рассуждать логически. И вовсе не потому, что чувствовал себя уставшим. Напротив, он был свеж и бодр и совершенно не нуждался в отдыхе. Просто последние несколько часов, за исключением часа или двух сна, были переполнены эмоциями, чувствами, действиями, восторгом и изумлением. Размышлений среди них не было, вернее, они всячески отвергались. И он успел отвыкнуть мыслить.

Но не вспоминать. Нина с радостью предложила себя ему и со всей страстью ответила на его ласки. Пока они занимались любовью – раньше он совсем не думал об этом, в своих мечтах он до этого этапа не доходил, – она сказала, четко и ясно, не шепча и не колеблясь: «Я люблю тебя, Пол». Она сказала это как раз перед тем, как он начал гадать, скажет ли она это когда-нибудь. И что дальше? Что теперь? Но размышления были невозможны, да и надобности в них не было. Гарнет упал в кресло и отдался воспоминаниям.

Когда он отправился будить девочек, его на мгновение охватил страх перед упреками Джессики: «Где ты был, папа? Я искала тебя, но тебя нигде не было…» Пол знал, что дочь уже отодвинута на второй план и что даже если она примется упрекать его, если выяснится, что ночью она испугалась, все это не ляжет на него тяжелым грузом, а если и ляжет, то ненадолго. Он даже поймал себя на мысли, что излишнее внимание и забота вредят детям. Суровое обращение и жизненные перипетии им только на пользу, «здоровое небрежение» – таким термином можно описать его собственное детство.

Как бы то ни было, девочка ничего не сказала. Они с Дебби спали долго и крепко. На тот день в школе у них был назначен словарный диктант, им предстояло под диктовку написать двадцать трудных слов, и за завтраком из кукурузных хлопьев, сидя за кухонным столом, они монотонно проговаривали друг другу существительные.

– Кто нас заберет? – спросила дочь по дороге в школу.

Это не было упреком, было бы преувеличением называть это упреком. Она лишь задала простой вопрос. Пол был уверен, что девочка уже забыла, как вчера долго шла из школы пешком. Вчерашний день казался ему далеким-далеким прошлым. Прежде чем он успел ответить, Дебби напомнила ей, что сегодня она с мамой возвращается домой, что в Джаредз остается только ее папа. Апсоланд должен был вернуться в субботу вечером.

– Значит, приедешь ты, да, папа?

Ее настойчивое желание узнать вызывало у Пола ощущение, будто Джессика вынуждает его быть дома, почти наказывает.

– Я, или мама Эммы, или кто-то еще. – Он не смог удержать себя от того, чтобы довольно резко сказать: – Ведь раньше тебя все время забирали, правда? Вчера был единственный раз, когда тебе пришлось идти пешком.

Ее чувство собственного достоинства привело его в смятение. Раньше, когда ей делали выговор, она начинала хныкать, ерзать, корчить рожи. Но сейчас, когда Пол остановился возле школы и, повернувшись, посмотрел на нее, он увидел, что она тихо сидит в уголочке, смирившаяся, грустная. Гарнет ощутил угрызения совести. Ему захотелось обнять ее – но не здесь же, на глазах у всех детей и родителей.

– Иди, – сказал он. – До свидания, Дебби. До скорой встречи.

Джессика была позабыта сразу же, как только вылезла из машины. Пол ехал в Джаредз быстрее, чем обычно, и только на подъезде к парку его вдруг ошеломила мысль: а ведь он не знает, что делать дальше – ведь она не строила общих для них планов, ничего не обещала… Способность мыслить к нему уже вернулась, а эта мысль вернула ему способность мыслить здраво. Пятница – раньше по пятницам он с нею практически не общался. И что, сегодня он вправе зайти в дом, чтобы повидать ее? И должен ли? Через парадную дверь или через заднюю? В нем уже поднялась тревога, когда он проезжал через арку.

Пол прошел в свой дом и принялся строить логические цепочки. Пять минут спустя он уже беспокойно ходил взад-вперед по комнате. Предположим, она будет держаться так же, как вчера утром, доброжелательно, но отстраненно? Но тогда этому поведению предшествовал поцелуй, хотя поцелуем это и назвать-то нельзя; сейчас же все по-другому, с тех пор мир изменился. Его вышагивание привело его на кухню, когда раздался звонок в дверь.

Нина стояла на крыльце и улыбалась. Раньше она никогда его не навещала. Ничто не могло яснее показать, как сильно изменился мир. Он взял ее за руку, потянул к себе и, сжав ее в объятиях, закрыл дверь.

Жизнь должна идти привычным путем. Нужно было контролировать ландшафтных дизайнеров, отмечать, на каких машинах они приехали, выгуливать собак. Нина сказала, что пойдет с ним, когда он собрался вместе с собаками пройти по пустоши до Волчьего леса.

– Но ты же не ходишь гулять.

– А раньше ходила. Много лет мне не с кем было гулять. Сейчас, когда у меня есть ты, все меняется. Меняется вся моя жизнь.

– Да? – сказал он. – Да? А моя, она поменяется?

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая